Страница 2 из 13
«Успокойся, – говорит она себе. – Не накручивай. Мы вместе, он любит… Все еще… Наверное…»
Перед ее глазами – виноватое лицо любимого, его уклончивый взгляд… Она вспоминает поспешность, с какой он одевался, а потом выскочил за дверь… С облегчением! И просьба не звонить, и последнее свидание три недели назад… Не нужно себя обманывать: похоже, ты проиграла, бедная Золушка. Бывает. Не смертельно. Ты ведь тоже бросала, правда? И они тоже корчились от боли, помнишь? Тот, некрасивый, с веснушками, одноклассник… Будь умницей, иди, умойся и прими душ. А потом поужинай с шампанским, здесь неплохая кухня. Закажи в номер. Вон сколько денег!
Нет! Ты надела новое платье – синего тяжелого шелка, с разрезами на боках, с глубоким вырезом, страшно дорогое. Он любит синее! Синий – его любимый цвет. Надела для него, а он даже не заметил. Вот и выйди на люди, хватит прятаться, в новом платье ты… Ты Мисс Вселенная! Так он назвал тебя однажды… Пусть смотрят и думают: а что же она такое отмечает в одиночестве, эта красавица? Какой такой праздник? Вот так бы встать и заявить им в лицо: «Меня бросил мой любимый!» Она представила себе их лица и невольно улыбнулась. Можно еще бокалом об пол. Тоже как бы знаково. Страдать красиво – искусство. Чтобы без соплей и распухшего носа. И вообще.
«Еще не вечер, жизнь продолжается, впереди еще много всего, – говорит она себе. – И не вздумай реветь! Слышишь? Не вздумай! Ты же сама все понимаешь, ты умная девочка. На что ты рассчитывала? Ты же понимала с самого начала, что это тупик. Да, понимала! Но надеялась и верила в прекрасную сказку про ту замарашку с кухни и принца. Не реви, черт бы тебя подрал!»
Но слезы катятся сами; она чувствует холодные дорожки на щеках…
…Человек обошел дом кругом, проверяя окна. Было у него чувство, что повезет. Он не ошибся: то окно, что смотрело в сад, было лишь прикрыто. Дом был пуст, хозяин ушел, он сам проводил его до перекрестка, где тот остановил частника и уехал. Тогда он вернулся, чтобы проникнуть в дом.
Человек толкнул раму и оглянулся, прислушиваясь. Уличные шумы почти не долетали сюда, здесь стояла тишина, какая-то заторможенная и выжидательная, и было темнее, чем на улице. Скребла ветка по стеклу, и кто-то шуршал в траве. Человек сглотнул, чувствуя… страх? Скорее, неуверенность. Бояться нечего. Тот уехал и вернется не скоро. Он всегда уезжает в это время, ужинает в «Английском клубе» или в «Прадо», иногда один, иногда в компании солидных людей, что странно – уж очень они разные. И дела у них, должно быть, сомнительные…
Он похлопал по карману куртки – фонарик был на месте. Снова прислушался и толкнул раму сильнее. На него пахнуло запахами чужого жилья, и он отпрянул. Потом вскочил на подоконник и спрыгнул на пол уже в доме. Достал фонарик. Луч обежал комнату по периметру. Это была спальня. Белые стены, громадная черная кровать под черным покрывалом, тумбочка у изголовья, тоже черная, и черная шкура оленя на полу. Черный шкаф во всю стену. Окно, наглухо закрытое темной шторой. Пустота и простота монашеской кельи. Черное и белое. Аскеза, от которой дерет по нервам. Человек поежился – ноздри раздувались от знакомого запаха лаванды, сердце колотилось в горле, готовое выскочить… И волна ненависти. Его захлестнула ненависть! Ненависть, от которой померкло в глазах и появилась давящая тяжесть в животе. Он закрыл глаза, пережидая приступ, стараясь дышать ровно, восстанавливая дыхание.
Он открыл дверь, вышел в коридор. Следующая дверь вела в ванную. Он включил свет и застыл на пороге, с болезненным любопытством рассматривая операционную белизну кафеля, белую занавеску для душа, простой белый коврик на полу. Он подошел к зеркалу над умывальником, взял один из флаконов, открутил пробку, понюхал. Аккуратно закрутил пробку и поставил на место. Взял щетку для волос… Взгляд его упал на собственное отражение, и он попятился: из зеркала на него смотрел человек с чужим лицом. Он был одет в джинсовую куртку, на голове его была бейсболка, в руках он держал щетку для волос, но это был не он! Он не узнал себя! Испытывая ужас, почти животный, он ринулся вон. В коридоре прислонился к стене, тяжело дыша, пережидая паническую атаку…
Он безошибочно нашел гостиную; застыл на пороге, обежав лучом скромную обстановку: громадный кожаный диван, журнальный столик, два кресла – одно, с высокой спинкой, развернуто к окну; раздернутые шторы, сереющее окно, от которого, казалось, здесь было еще темнее. Полки по стенам, на них керамика, непрозрачное гутное стекло, дерево, бронза, фарфор: фигурки животных и людей, подсвечники, странной формы сосуды и пивные кружки, причудливые куски дерева и корявые корни, куклы в национальной одежде, бронзовые и фарфоровые колокольчики…
Неподвижные, мертвые, странные, несочетаемые вещи, свезенные бог весть с каких окраин мира и собранные в одном месте… Зачем-то.
В глазах рябит. Музей. Сувениры? Путешествовал много?
Он взял в руки один из подсвечников, поднес к глазам, испытывая странное, болезненное чувство: смесь нехорошего любопытства и вины человека, подглядывающего в замочную скважину, а еще – тошнотворное отвращение, как при виде ядовитого гада.
И везде – бьющий в нос, навязчивый запах лаванды…
Он стоял в оцепенении, рассматривая пестрые полки, перебегая взглядом с одной на другую, не в силах оторваться. Несколько совершенно одинаковых, необычных, уродливых вещиц привлекли его внимание. Он издал странный звук, не то кашлянул, не то всхлипнул и протянул руку…
Вдруг стал хватать их и запихивать в карманы куртки. Потом побежал из комнаты. Проскользнул в спальню, на миг задержался на пороге и метнулся к окну. Прыжок, бесшумная пробежка через сад – и он выскочил на улицу.
Из окна гостиной за ним наблюдал хозяин дома, сидевший в кресле с высокой спинкой, развернутом к окну. За все время пребывания здесь чужого он не шелохнулся. Не полюбопытствовал, кто проник к нему в дом, не обернулся, не бросился на злоумышленника. Его лицо, поза, руки, лежащие на коленях, оставались спокойными. Похоже, он знал, кто проник в его дом. И теперь смотрел ему вслед. На лице блуждала улыбка. Похоже, эксперимент удался, и он сотворил гомункула. Поздравления, доктор Франкенштейн! Как же он его нашел? Хитрый и предприимчивый, настоящая бестия! Что-то задумал. Ну ничего, так даже интереснее. Доктор Франкенштейн и Бестия. Звучит?
Глава 2
Осточертевшие друг другу сожители
– Ты не представляешь себе, как много суеверий связано с зеркалами! – сказал адвокат Алик Дрючин своему другу частному детективу Александру Шибаеву, в чью квартиру он пару лет назад временно переселился для моральной поддержки. После американского вояжа и неудачной любовной истории Шибаев впал в депрессию, перестал есть и целыми днями лежал на кочковатом диване, который своими неровностями добавлял остроты его горю[1]. Алик, как верный друг, не мог бросить его в беде, а потому переехал в шибаевскую квартиру да так в ней и остался. Взаимное притирание протекало бурно, и Шибаев несколько раз по-хорошему просил Алика освободить жилплощадь. Потом требовал, потом запихивал его барахло в чемодан и выставлял в прихожую – бесчисленные рубашки, галстуки, пижамы, свитера, а также «парфюмерную фабрику» – Алик питает слабость к вонючей косметике, от которой начинает чихать шибаевский кот Шпана. Алик кричал:
– Ну и не надо, ну и пожалуйста, – демонстративно бросался вызывать такси, потом вспоминал, что благодарный клиент подарил ему бутыль «Хеннесси», а по дороге он захватил копченого мясца и рыбки, думал порадовать друга, а друг оказался последней сволочью. – Короче, картошку жареную будешь, – спрашивал Алик. – С мясом? Под «Хеннесси»?
Кто бы отказался! Шибаев сквозь зубы отвечал, что будет.
– Тогда займись картошкой, а я разгружу чемодан, – командовал Алик. После чего жизнь входила в накатанную колею и продолжалась дальше.
1
Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Голоса ангельских труб».