Большой бонжур от Цецилии

– Кошмар! – произнесла она с отвращением и направилась к шифоньеру, где в круглой шляпной коробке хранился небесной голубизны газовый шарф с разноцветными люрексными нитями по краям.

Точными движениями она ловко смастерила из него чалму, прихватила невидимками к волосам и, вполне довольная собой, пошла бороться с пылью на стеллажных полках.

Привычка следить за своей внешностью намертво закрепилась в сознании бывший актрисы еще с молодости. Не секрет – известность накладывает отпечаток на поведение публичных личностей. Циля не была исключением в этом списке. К подобным издержкам профессии она привыкла давно, поэтому никогда не позволяла себе показаться на людях без макияжа и тем более в домашней одежде. Ношение халата исключалось полностью, а на смену тапочкам пришли удобные парчовые пантолеты с острыми, изящно задранными вверх носками.

Циля считала себя идеальной во всех отношениях, поэтому не могла расслабиться даже в таком интимном месте, как туалет. Шумный выход кишечных газов приравнивался ею чуть ли не к «провалу» на сцене. Совсем другое дело – принятие ванны! Полежать в красивой позе – это не только отдых, но и эстетическое наслаждение. Легкая пушистая пена от шампуня «Селена» искрилась, чудесно пахла, а главное – изумительно скрывала изъяны фигуры. Вода придавала телу легкость и грациозность. Страсть как хотелось, чтобы, откуда ни возьмись, появился мужчина с фотоаппаратом и украдкой сделал (да простит ее Советский Союз) серию шикарных снимков для западного журнала. Именно так и никак иначе!

– Грязная работа – не повод пялить на себя невесть что, – рассуждала Циля, взбираясь на стремянку. – Должно же быть хоть какое-то удовлетворение от неквалифицированного труда. Абсолютно уверена, будь я уборщицей или кладовщицей, я бы и в этом случае не позволила себе плохо одеваться.

Она тут же представила себя двадцатилетней девушкой в расклешенном рабочем халатике темно-синего цвета, отрезным по талии, с изящным хлястиком сзади, в туфельках на высоких, но очень удобных каблучках и с большой инвентарной книгой в руке.

– А что, смотрится очень даже симпатично! Единственный минус в образе – отвисший от увесистой связки ключей карман, – подытожила Циля и еще больше утвердилась в мысли о своей эстетической исключительности.

Через несколько часов активной деятельности, довольная собой и налаживающимся бытом, она вышла на балкон передохнуть. Не успела Циля присесть, как звонкий Светкин голос заставил ее оторвать зад от кресла и посмотреть вниз.

– Маринка-а-а-а! Маринка-а-а! – настойчиво звала Светка подругу. – Ты что, совсем оглохла от своей пианины?

Как обычно, сначала в форточном проеме показались пышные розовые бантики, а потом и Маринка собственной персоной.

– Тебе чего?

– Выходи!

– Не могу. Этюд нужно разучивать.

– Все равно выходи.

– Зачем?

– Горе у меня!

После услышанных слов выполнение домашнего задания потеряло всякий смысл. В легком домашнем халатике и тапочках на босу ногу Маринка вылетела из подъезда со скоростью пули. Светка сидела на скамейке и с полным отчаянием смотрела куда-то вдаль. По ее щекам одна за другой скатывались крупные слезы.

– Ты чего плачешь?

– Меня родители больше не любят.

– Правда, что ли?

– Еще какая правда! Так не любят, что решили себе другого ребенка завести.

– Да ну!

– Мама сегодня так и сказала: «Пора нам обзавестись парничком».

– Каким еще парничком?

– Ты чего такая непонятливая! Брат у меня теперь будет. Они его откуда-то привезут.

– А ты уверена, что это ребенок? Может быть, не так поняла?

– Да чего тут не понять! Видишь, паук ползет?

– Ага.

– Когда он был маленький, как его называли?

– Паучок, – неуверенно произнесла подруга.

– Правильно. А когда парень еще ребенком был, то он кто?

– Пар-ни-чооок, – медленно выдавила из себя Маринка. – Во, дела!

– Еще какие! Представляешь, я их всегда просила родить маленького мальчика, а они мне уже взросленького и чужого привезут. А зачем он мне взрослый нужен? Его же уже кто-то родил один раз, воспитывал, и он им не понравился, раз они теперь от него избавиться хотят. Бабуля одинаково со мной думает. Сказала сегодня папе, чтобы он сам все сделал, а тот ответил, мол, возни много и гарантии нет, что надежный получится. Вот зачем им нужно, чтобы мы надежными были?

– Чтобы надеяться, – немного подумав, ответила Маринка. – Мне папа с мамой всегда говорят: «Надежда ты наша».

– А у нас дома надеяться не на кого. Папа прям так и сказал: «Давно бы я уже все с работы на дачу перетащил, но надежных людей нет». Не пойму, что этим родителям нужно. Наверное, надоело им ждать, пока я вырасту, поэтому и решили заменить меня другим ребенком. Ой, Маринка, не любят они меня больше! Не нужна я и-им! – навзрыд заплакала Светочка.

Слушая детский разговор, Циля Моисеевна даже боялась дышать. Искренность чувств и удивительная непосредственность буквально наповал сразили бывшую актрису. Ей страшно хотелось вмешаться, объяснить страдающей Светке, что такое парник, но, сделав это, она будет уличена в подслушивании и совершенно точно лишится удовольствия узнать развязку драмы.

– Не говори так, – утешала подругу Маринка, – любят они тебя. Конечно же, любят! Тебе вчера мороженое покупали?

– Покупали.

– Утром целовали?

– Целовали.

– Ну, так это и значит, что любят.

– А может, они мне его последний раз покупали, – всхлипывая и заикаясь, выдавила из себя Светка.

– Да не плачь ты! Не плачь, а то я сейчас тоже зареву еще сильнее тебя. Мне, например, вчера мороженое вообще не покупали, но я же не обиделась на родителей. И утром, когда будили, забыли поцеловать, хотя всегда целуют.

– Наверное, очень торопились.

– Да не торопились они. Странно, – насторожилась Маринка, – они сегодня со мной почти не разговаривали. Может, меня тоже разлюбили?

– Тебя-то за что! Ты вон музыкой с утра до ночи занимаешься, книжки любишь читать, послушная.

– Я ем плохо. Последний раз они меня заставляли кабачки есть, а я их ненавижу. Нажарят, разложат по тарелкам, едят и приговаривают, какие они полезные. Я один в рот запихала, сделала вид, что прожевала, а потом наклонилась под стол и выплюнула их в руку. Не могу есть все, что они из книжки полезной готовят. Вечно натрут морковку, польют ее маслом и заставляют тщательно пережевывать, приговаривая, что это для глаз и роста полезно. Каждое утро так! Хоть бы сахаром посыпали!

– Вот ужас! – шмыгая носом, буркнула Светка. – Они и моим родителям советовали так делать, когда папа им ведро морковки с дачи привез. Бабушка сразу сказала: «Изведут твою Маринку диэтами». Еще говорила, что дай глазнюку волю, он бы из морковки капли делал и всем своим пациентам вместо операций в глаза закапывал.

– Это точно! Как книжку купил по детскому воспитанию, так жизнь моя с ног на голову перевернулась. Знаешь, мне кажется, трудно им со мной справляться. Все методы испробовали, а я все не ем и не ем. Наверное, я тоже надоела папе с мамой, – сказала Мариночка и от жалости к родителям и самой себе расплакалась горькими слезами.

– Что же это мы с тобой такие несчастные? – поддержала набежавшей слезой подругу Светка. – А давай уйдем от них куда глаза глядят?

– Давай. Только сначала предупредим родителей, что уходим, а то они будут волноваться.

Наплакавшись и нажалев себя вволю, они немного успокоились, утерли слезы Маринкиным халатиком и медленно побрели в сторону Светкиного дома.

– Знаешь, что? – сказала Светочка. – А мне не жалко. Пускай они привезут этого мальчика к нам жить. Им же без меня будет плохо. Может, даже скучать будут и плакать. Так вот, пускай вместе с ним радуются. Щас пойду попрощаюсь, соберу свои вещи, и уйдем в дальнюю даль. Ты меня подождешь?

– Конечно! Вместе же будем уходить!

Через несколько минут подъездная дверь распахнулась с такой силой, что, ударившись о стену, отпружинила и чуть не придавила выбегающую Светку.