Страница 53 из 101
В принципе, Ставку готов был поддержать даже Могилевский Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов, а также Губернский Исполком Совета крестьянских депутатов, заявившие о признании «безусловно ничтожным» приказа прапорщика Крыленко о роспуске Общеармейского комитета «как противоречащего основным принципам демократии».
Но не только с Советами и различными общественными организациями поддерживал контакты Духонин. Как известно, именно благодаря его распоряжению все «Быховские узники», во главе с генералом Корниловым, были освобождены из-под ареста и отправились на Дон. 8 ноября в письме начальнику штаба Ставки генералу Дитерихсу генерал Алексеев, находившийся в это время в Новочеркасске, писал о тех перспективах, которые имело бы Белое движение при опоре на помощь сохранявшейся еще системы управления войсками. Необходимо было перевести на Дон и Кубань «надежные части» и боеприпасы, а также широко оповестить союзные державы об отношении к совершившемуся перевороту. В частности, Алексеев обращал внимание на возможность использования чехословацких воинских частей как основы антибольшевистского сопротивления: «Все чешско-словацкие полки… охотно свяжут свою судьбу с деятелями спасения России. Некоторые связи установлены; в скором времени они получат дальнейшее развитие. Если Вы можете оказать содействие к переводу под тем или другим предлогом, то положите прочное начало к созданию здесь реальной силы… Если бы можно было рассчитывать на перемещение чехословаков, то командирование от них офицеров было бы полезно для изучения условий расположения». Алексеев особенно подчеркивал необходимость сделать Ставку последним оплотом «легальной власти», считал важным использовать аппарат Ставки для формирования добровольческих частей (под видом отделений офицерских союзов, увечных воинов и т. и.). Создавая в это время структуры будущей Добровольческой армии, генерал Алексеев подчеркивал, что «в вопросах организационных нужно соглашение» со Ставкой, «совместная разработка планов» (2).
Однако ни Правительствующий Сенат, распущенный декретом Совнаркома, ни ликвидированная после убийства генерала Духонина Ставка не смогли стать «легальными» антибольшевистскими центрами общероссийского значения. Последними официальными инстанциями в системе управления, действовавшими после октября 1917 г. и «пережившими» годы гражданской войны, оказались российские посольства в иностранных государствах. Именно они пользовались фактическим признанием правительств иностранных государств, вплоть до формального признания последними советской власти в 1920-е гг. Дипломатический корпус не подвергался существенным изменениям после февраля 1917 г., сохраняя консервативные настроения (особенно посольство в Риме). Послом в Париже до сентября 1917 г. оставался А. П. Извольский. Родной брат В.Д. Набокова, К.Д. Набоков, оставался поверенным в делах в Лондоне. Посол в Вашингтоне Ю.А. Бахметев добровольно ушел в отставку, отказавшись признать Временное правительство, в апреле 1917 г. и был заменен своим однофамильцем Б. А. Бахметевым. Не менялся и состав консулов. Показательно, что бывший министр иностранных дел России С. Д. Сазонов занимал позднее аналогичную должность в составе Российского правительства Колчака, бывший товарищ министра иностранных дел А. А. Нератов занял должность управляющего ведомством иностранных дел в Особом Совещании на белом Юге, а министр иностранных дел врангелевского Правительства Юга России П. Б. Струве в 1917 г. возглавлял экономический департамент МИДа. Общее для политической жизни России 1917 года стремление к взаимодействию с общественными организациями отразилось в секретной телеграмме главы МИДа М. И. Терещенко, призывавшей дипломатов к сотрудничеству с различными общественными комитетами русских эмигрантов (в годы гражданской войны эта работа станет одной из основных в деятельности российских посольств и консульств).
Сменив Извольского на посту посла во Франции, В. А. Маклаков уже 27 октября телеграфировал своим коллегам в Лондон, Рим и Вашингтон: «Насильственное свержение Временного правительства, нарушив законную преемственность власти в России, поскольку такая преемственность может существовать в революционное время, выдвинуло вопрос о том, может ли правительство, которое будет создано этим новым переворотом, считаться всенародным, общепризнанным правительством России, подобно правительству, образовавшемуся после отречения Николая II. Я считаю, что таковым никоим образом не могло бы считаться правительство, составленное из большевиков». Тем самым и в позиции дипломатов фактор преемственности имел определяющее значение (хотя позднее Маклаков в переписке с Бахметевым эту правопреемственность оспаривал). Правительство, «вышедшее из бунта», никогда бы не могло, по мнению Маклакова, считаться законным. И хотя 17 ноября большевистским наркоминдел Л.Д. Троцким было подписано распоряжение, лишавшее российских дипломатов соответствующих полномочий, посольский корпус оставался неизменным на протяжении почти всей гражданской войны, не признавая каких-либо актов советской власти как «власти узурпаторов».
В то же время нельзя не отметить, что ведущим был все-таки не столько фактор «узурпации власти», сколько последовавшие за ним отказы от союзнических обязательств перед Антантой и подготовка к сепаратному миру с Германией. По оценке юрисконсульта МИДа Г. Н. Михайловского (будущего сотрудника управления иностранных дел Особого Совещания на белом Юге России), «чиновники дипломатического ведомства выступали против большевиков не потому, что они узурпировали власть (Февральская революция тоже была узурпацией, фактически всеми признанной), а потому, что политика сепаратного мира с Германией нами трактовалась как измена интересам России». Этот же фактор «измены» подчеркивался и в телеграмме Набокова Маклакову 6 ноября, считавшего, что власть большевиков способна лишь ускорить момент, когда «наши союзницы – великие державы Европы и Америки станут смотреть на нас и обращаться с нами, как некогда мы обращались с Персией или Кореей».
Посол в Дании, барон М. фон Мейендорф, телеграммой от 6 ноября предлагал «ввиду анархии в Петрограде и временного отсутствия объединяющего центра для русского представительства… возбудить вопрос о возложении на одного из начальников посольств общего руководства всеми русскими посольствами и миссиями за границей». Позиции Маклакова и Мейендорфа стали основополагающими для определения статуса российских диппредставительств. Было решено продолжать работу «без всяких контактов с Петроградом» в ожидании формирования законного всероссийского правительства. На протяжении всей гражданской войны российские посольства (особенно во Франции, Великобритании и США) пытались выполнять функции центров, координирующих отношения белых правительств с союзниками.
Фактическое создание координирующего центра в Зарубежье было связано с образованием Совещания послов в составе дуайена (старейшины) российского дипкорпуса, посла в Италии М.Н. Гирса, Набокова, посланника в Испании М. А. Стаховича и посланника в Швейцарии И.Н. Ефремова. Совещание не носило формального характера и с 1918 г. фактически вошло в состав Русского Политического Совещания в Париже. Позднее, в 1921 г., подобный орган, претендовавший на статус выразителя правопреемства, был создан в виде Совета послов под руководством Гирса (3).
Говоря о формировании антибольшевистских «центров сопротивления», безусловно, нельзя забывать о структурах местного самоуправления, земствах и городских управах, а также создаваемых при их непосредственном участии коалиционных общественных структурах. Реформа местного самоуправления являлась одним из основных направлений во внутриполитическом курсе Временного правительства еще до созыва Учредительного Собрания: уже в первой же правительственной декларации (3 марта 1917 г.) говорилось о «выборах в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования». Местному самоуправлению передавались также полномочия по охране правопорядка: «замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления».