Страница 7 из 83
ока Святогор могучими взмахами весла гонит вперёд свой челнок, автор должен познакомить читателя со своим героем.
Тысячу лет тому назад люди были далеко не те, что теперь. Могучие дети природы выглядели богатырями сравнительно с теперешними слабыми, изнеженными, изнервничавшимися потомками. В то время, когда суровая природа являлась воспитательницей человека, юноши, молодые люди были все на подбор — молодец к молодцу богатыри.
Святогора мы видим одним из типичных представителей славянского племени.
По происхождению своему он принадлежал к знатному приильменскому роду, переселившемуся в Новгород, осевшему там и давшему великому центру северной славянщины такого видного и мудрого правителя, каким был Гостомысл, посадник новгородский в то время.
Святогор приходился ему племянником.
Мало помнил он своего отца. С самого раннего детства находился Святогор вместе с двумя малолетними братьями на попечении Гостомысла, нежно любившего своих племянников.
Помнил Святогор, что отец его то появлялся в землях приильменских, то вновь исчезал неизвестно куда. Слыхал мальчик, что он ходит за моря служить у гордых греков и варягов, и только тоска по родине время от времени заставляла его возвращаться в родные места.
Говорили, что не совсем безопасно Святогорову отцу показываться на Ильмене — были у него какие-то старые счёты со старейшиной могучего приильменского рода, Володиславом, но какие — этого никто не знал...
Только однажды отец, позвав юношу-сына в дремучий лес, заставил его поклясться в вечной ненависти к Володиславову роду.
Юноша не понимал, за что он должен ненавидеть этих родичей, но клятву страшную — клятву Перуном — всё-таки дал.
Дать-то дал, а ненавидеть не мог... Не нашлось сил в его сердце возбудить ненависть к тем, среди кого жила Любуша...
Он ни слова не сказал о своей любви отцу, а когда вскоре пришло известие о смерти последнего, даже решил, что теперь он свободен от своей клятвы, и Перун не может мешать ему любить красавицу.
Но умер отец Святогора — остался дядя Гостомысл.
Он не был в прямой открытой ссоре с Володиславом. С первого взгляда даже казалось, что мир и полное согласие царят между приильменским старейшиной и новгородским посадником. Но это только казалось.
Гостомысл ненавидел Володислава, и Володислав платил ему тем же. Новгородский посадник видел в приильменском старейшине крупного и могучего владыку, которому беспрекословно повиновался обширный род и к которому милостивы были жрецы...
А в это время Гостомысл задумал важное, серьёзное дело и не в его интересах было оставлять на Ильмене могучих владык...
Великое дело задумывал новгородский посадник, и только много-много лет спустя удалось ему привести это дело к страстно желаемому завершению...
Святогор не жил со смерти отца с дядей. Душны ему казались хотя и роскошные, да всё-таки тесные для широкой богатырской натуры палаты новгородского старейшины. Стремился он на волю, на простор — туда, где на Варяжке осели свободные молодцы, порвавшие всякие узы со своими родами.
Да на Ильмене Святогор всё-таки и к своей Любуше был поближе...
Когда-то удастся пробраться из Новгорода на берег великого озера славянского, а с Варяжки уходи, никто не спросит, куда и зачем пошёл.
Пристав к ильменским варягам, Святогор всё-таки не прервал связи с Гостомыслом, воспитывавшим его братьев. Изредка он бывал в Новгороде, беседовал с дядей, искренне любившим его, но всё-таки, даже в пылу важных бесед, так и тянуло его на берег Варяжки, к вольным, как птицы, товарищам...
Только вот сам он не был так волен, как птицы.
Ватага за ватагой молодцов уходили по Волхову за Нево, в суровую Скандинавию, где многих из них ожидала жизнь полная приключений, славная смерть в бою, и никак уходившие не могли сманить с собой Святогора.
Любовь незримыми, но прочными цепями приковала молодца к берегам ильменским.
Любить и знать, что любим, — это счастье. И Святогор был полон сознанием своего счастья.
Об этой любви никто не знал. Влюблённые тщательно скрывали свои чувства от других. Знал Святогор, что не отдаст ему Володислав Любушу, но верил, что счастливый случай однажды соединит его с любимой навеки...
И теперь, расставшись с милой, он снова переживал всю сладость тайного свидания. Он даже принял решение посоветоваться на этот счёт с Гостомыслом и быстро гнал челнок, желая попасть к дяде до заката солнца.
6. В пучине Волхова
Белой плачет кровью
О былых делах.
стье речки близко.
Святогор быстро вогнал свой чёлн в устье и очутился на Волхове.
Глазам его представилась хотя и привычная, но, тем не менее, всё-таки чудная картина.
Направо, высоко на холме[8], виднелась гигантская фигура громовержца Перуна[9], за которым раскинулся непроходимый дремучий бор, куда никто из местных жителей не смел войти.
У русских славян не было заповедных рощ, дубрав в узком смысле этого слова. Входя в сношения с имевшими такие места германскими племенами, славяне, поклонявшиеся между прочими богами и рекам, не переняли этого верования. Только кое-где жрецы, заинтересованные, как и жрецы других народов древности, в строгом сохранении своих тайн, объявляли запретными дубравы, окружавшие холмы, где возвышались главные идолы. Никто под страхом смерти без разрешения или призыва жрецов не смел входить туда, а если кто попадал случайно, того жрецы, в устрашение другим, убивали их на месте.
Именно такой обширный бор был вокруг Перунова холма.
Далее за ним видна была позолоченная солнечными лучами даль Ильменя, спокойного в этот погожий день.
Прямо против речки, на острове, образуемом истоком Волхова и. притоком Волховца, чернели мрачные остатки разрушенного «старого города».
В то время славянские города были не чем иным, как множеством построенных близко одна к другой и огороженных частоколами хижин. В каждом городе была более или менее обширная площадь для собраний и жертвоприношений. Улиц в том смысле, как это понимается теперь, конечно, не было. Хижины, или избы, строились как попало, — для общественных жертвоприношений как раз в середине города устраивалось особое возвышение, или курган. Это было как бы ядром города и потому называлось «городищем». Когда по какому-либо случаю требовалось собрать в город народ из ближайших селений — на самом высоком пункте городища зажигали огни.
Следы такого городища, или, вернее, предания о нём, существуют и теперь на островке при истоке Волхова из Ильменя. Там, может быть, и стоял древний Новгород до перенесения его на левый берег Волхова. Как и многие такие поселения, он назывался просто «городом». Само название «Новый город» доказывает, что когда-то был и другой, старый, затем покинутый, город. А норманны, часто проходившие по Волхову в Ильмень, Новгород называли Гольмгардт, то есть Город на острове, тогда как вся Русь называлась у них Остергардт, то есть Восточный город.
Как бы то ни было, а и тогда уже от старого города оставался только курган да груды камней и перегнивших брёвен.
Вниз по течению Волхова, верстах в трёх от его истока, раскинулся на левом берегу Новый город, среди изб которого и тогда уже видны были крепкие стены детинца.
Новгород строился по общему плану тогдашних городов. Место было выбрано основателями как нельзя лучше: высокий холм, господствовавший над обоими берегами, как бы самой природой указывал, где должен был подняться «отец городов русских».
Холм этот крутым обрывом нависал над Волховом. Без помощи лестницы не было возможности взобраться на него. Лестницы же не представлялось возможным установить, ибо около самого обрыва река была особенно глубока, так что по ней прямо к берегу могли подходить все суда, прибывавшие «из моря».
8
Сохранился и до настоящего времени. На нём теперь Перынский скит.
9
Славяне всегда ставили своих кумиров на высоких холмах. Это соблюдалось особенно в отношении главного из славянских богов — Перуна.