Русичи

Но, тем не менее, недовольство Ярополком в народе всё возрастало. Вдумываясь в причины этого, Зыбата находил, что они лежали в самой личности Ярополка. Народу, помимо сокрытой деятельности, нужна была и показная, наружная, так сказать; народ хотел видеть в князе выразителя своего собственного величия, своего могущества; дряблость народу была противна. Сознание того, что князь живёт не своим умом, а лишь советами приближённых своих, унижало народ и восстанавливало его против злополучного правителя. Все добрые начинания Ярополка, как бы они ни были благодетельны для народа, обращались ему же самому во зло. Народ видел в них не блага, а обиду для себя.

Между тем, по всей славянщине только и речи было, что о новгородском Владимире. Князь-красавец, князь-удалец, князь-герой, который сам выходил на бой с богатырями и побеждал их, князь шумно-весёлый на раздольных пирах и отчаянно храбрый в битвах, князь, ни во что не ставивший никакие богатства и беззаботно расшвыривавший в народ всё, что составляло его достояние, такой князь становился в глазах славян каким-то идеалом верховного правителя, и их сердца и помыслы клонились к Владимиру. Ярополк же с каждым днём падал всё ниже и ниже в мнении даже преданных ему людей.

Теперь же речи старика Добрыни наводили Зыбату ещё и на новые помыслы. В намёках Владимирова пестуна молодой воин ясно видел подтверждение того, что и ранее подмечал он сам. Теперь Зыбата ни на миг не сомневался, что Ярополка окружает измена, и ему только не хотелось думать о том, что и воевода Блуд, выпестовавший Ярополка, так же предаёт его в руки врага, как и хитрый арконский жрец-предатель Нонне.

Чем дальше шло время, тем всё больше и больше грустью наполнялось сердце Зыбаты, а Владимировы дружины шли, не уставая, вперёд, к устью Роси, где стояла Родня — городок, которому суждено было прославиться в русской истории.

11. ПУТЬ НЕВЕДОМЫЙ

огда Владимир со своей свитой пришёл на берега Роси, Родня оказалась уже обложенной его передовыми дружинами.

Прямо с похода новгородский князь отправился осматривать осаждённый городок.

Зыбата был с ним.

— Изрядно потрудились мои храбрые дружины! — восклицал Владимир, объезжая отдельные становища дружинников. — Как хищный волк в капкане, сидит теперь Ярополк.

Добрыня в ответ грубовато засмеялся.

— Чего это ты, Добрынюшка? — взглянул на него князь.

— Про хищного волка говоришь ты, — перестав смеяться, отвечал тот, — а я думал, что не волк он.

— А кто же по-твоему?

— Мышь.

— Уж будто?

— А разве не так, — продолжая смеяться, отвечал Добрыня, — ну, какой же, в самом деле, он князь: разве князь сделал бы то, на что он пошёл? Запереться бы ему в киевском Детинце, так мы бы никаким измором там не взяли его, и подступиться нам к тому Детинцу невозможно было бы, а тут, ты погляди! Только двинемся всё разом, так голыми руками этот частокол разворотим.

Владимир не отвечал. Он смотрел на открывшуюся перед ним Родню. Городок лежал у берега реки и был очень мал. Детинец его, или крепостца, был совсем ничтожный, и уже передовым дружинам новгородского князя удалось окружить его так, что все пути сюда были отрезаны и последнее убежище старшего сына Святослава должно было скоро пасть от недостатка пищи для засевших в нём немногочисленных дружин.

Об этом именно и думал Владимир.

— Ой, князь молодой, — заговорил опять Добрыня, — стоит ли возиться с Роднёй-то? Скажи слово, ударим мы на неё разом, и голова моя порукой тебе в том, что сразу же Ярополка заберём.

— Не хочу я того, — отмахнулся досадливо новгородский князь.

— Что так?

— Измором возьмём.

— Измором, говорю, возиться не стоит! Покончить бы с ним, да и делу конец.

— Нет, не следует того.

— Али дружины жалеешь? Али в победе не уверен?

— Да нет же! — сердито крикнул Владимир. — Рогвольд Полоцкий покрепче был, да и то я брать его не задумался. А тут я крови не желаю больше. Я дело затеял и не хочу, чтобы народ говорил, будто я через труп брата на киевский стол взошёл. Хочу я, чтобы Ярополк сам пришёл ко мне, челом мне ударил, меня просил его над Киевом заменить. Хочу также, чтобы всё это знали, чтобы все ведали. Мало сего: хочу я, чтобы Ярополк сам увидел, какие люди его окружают и чего они стоят. А голова его мне не нужна. Пусть посидит, нашим же дружинам и без того отдохнуть нужно: сильно притомились они в столь долгом пути, так не всё ли равно, где отдыхать? Сторожевую же службу нести, пожалуй, нетрудно будет. Ты, Малкович, о том позаботься, чтобы поменьше времени люди на стороже стояли.

— Эй, ой, Владимир, — засмеялся Добрыня, — говоришь ты так и от меня же свои думы скрываешь. Всё я знаю; куда и на что ты метишь. Хочешь ты, чтобы Блуд и Нонне тебе Ярополка выдали.

— Коли знаешь это, дядя, так и держи про себя, — оборвал его Владимир, — будешь болтать много, добра из того выйдет мало, так-то.

Зыбата слушал этот разговор, и ещё более наполнилось грустью его сердце. Впервые при нём во всеуслышание были произнесены имена Блуда и Нонне, и теперь ему стало ясно, что эти люди готовы были предать киевского князя в руки врага.

Владимир заметил смущение, явно отразившееся на лице его друга детства.

— Ты, Зыбатушка, не печалься, — направил он к нему лошадь, — ты, вон, христианин, а вы, христиане, всегда воле Господней покорны, так покорись и теперь ей, предоставь Ярополка участи, какая ему суждена, и не горюй, не мучайся за него. Помятуй, что не погибнет он, коль не суждено ему погибнуть. Я же, Владимир, головы его не ищу, и крови мне его не надобно. А ты, Зыбатушка, лучше вот что: приходи ты ко мне в шатёр; я там у своего ложа занавес приказал раскинуть. Так ты побудь за тем занавесом малое время; да что услышишь, о том умом пораскинь.

— Зачем же потайно буду слушать, княже? — спросил Зыбата.

— Надобно так, Зыбатушка, надобно. Тут я гостей к себе жду дорогих, так ты и послушаешь, что они мне говорить будут. Так же я делаю для того, чтобы не винил ты меня после в Ярополковой судьбе, чтобы мог бы возразить каждому, кто бы ни сказал, будто я руку на брата поднял, — что не виновен князь Владимир ни в чём, что с братом его случилось. Так-то, Зыбатушка, так-то. А теперь вот что: ведомо мне, что много друзей да приятелей в Родне у тебя. Пройди-ка ты к ним туда да поговори с ними, да разузнай, всё ли Ярополк на своих советчиков надеется или колебаться начал?

— Ой, князь, не хочу я идти на Родню.

— Отчего же так?

— Да всё оттого. Люди меня встретят и будут думать, что я как друг к ним пришёл, а я как твой разведчик к ним явлюсь; предательствовать, значит, ты меня заставляешь.

— Не хочу я того, — возразил Владимир, — ты для себя пойди в Родню, а потом у меня в шатре послушай, а что после того сам надумаешь, так мне, ежели пожелаешь, уже в Киеве скажешь.

— А будем-то мы в Киеве? — улыбнулся Зыбата.

— Ой, Зыбатушка, будем. Помяни ты это моё слово, будем.

— Князь, — тихо и вместе с тем серьёзно спросил воин, — а на что тебе Киев? Разве мало тебе Новгорода твоего? Ведь ведомо мне, что ты и на Готском берегу гость дорогой и среди викингов своим считаешься. Ведомо мне, что и к франкам ты ходил и в другие западные страны забирался. Так ведь тот край, Северный, весь тебе принадлежит, зачем же ещё тебе киевская страна?

Владимир ответил не сразу.

— Вот как ты меня теперь спрашиваешь, — раздумчиво наконец вымолвил он, — так-то и сам я себя не раз спрашивал. Всего-то у меня в Новгороде много, сказать по чести — куда больше, чем в Киеве. Таких диковинок, как к нам в Новгород заморские гости привозят, в Киеве, почитай, и не видывали. А нет, вот, не сидится мне там. Словно сила какая-то, Зыбатушка, так и тянет меня к Киеву. Ночью ли я сплю — вдруг меня тот же голос будить начинает. Просыпаюсь я и слышу, потайный голос мне над ухом говорит: «Иди в Киев, иди, там твоё место!» И много раз я себя испытывал. Куда, в какой поход я ни пошёл бы, всё меня так вот к Киеву и тянет, будто в жизни у меня только и дороги есть, что туда. А зачем, того и сам не знаю. Детство мне, что ли, вспоминается, бабка, что ли, меня зовёт, или сам Бог всесильный ведёт. И иду путём неведомым. А куда иду, в Киев или под курган могильный, не знаю. Только, вот, смотри, и теперь я судьбу испытываю. Что мне стоит Ярополка взять: удар один, и нет его! А я не хочу. Вон, все вы думаете, что я головы его ищу, а я не хочу его головы. Ежели же нужно ему жизни лишиться, чтобы мне к киевскому столу путь освободить, так и без меня он погибнет. Это уже будет мне последнее испытание, больше уж я останавливаться не буду, так прямо в Киев и пойду. Войду в него и сяду на стол отца своего, Святослава, а там я посмотрю, что сделаю. Вот, Зыбатушка, хочешь ты, иди к Родне, хочешь, не иди. Не предательства твоего я ищу, а, быть может, через тебя свою судьбу пытаю. А теперь, прости, вон Добрыня знак подаёт, к нему пойду.