Страница 33 из 42
Лера выхватила у нее телефон, швырнула его в сугроб. Войцеховская заморгала. Где-то в глубине голубых глаз забрезжило осознание.
— Быстро достала! — заорал кто-то.
Леру толкнули в бок, она рухнула в сугроб вслед за телефоном. Кулак Грибанова у ее носа, ярость пламенеет вокруг его неандертальской физиономии. Поделиться с ним страхом… посмотреть, как он задрожит словно кролик… может, спрячется под скамейку… или за спину Войцеховской.
Лицо Грибанова пошло серыми пятнами, толстые губы задрожали…
НЕТ! Я НЕ ДОЛЖНА! ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!
Лера повалилась лицом в ледяной снег.
Когда она подняла голову, рядом был только Герман.
— Что с тобой?
— Все нормально.
— Ты так долго лежала. Я уже собрался звонить на сто двенадцать.
— Я в порядке.
Лера встала. Бок болел после удара Грибанова, лицо горело после снега. Бедный Герман. Вот уж неожиданное отклонение от графика.
— Идем? Урок начнется через семь минут.
— Идем, — кивнула Лера. — Спасибо, что не ушел, как в прошлый раз.
— Я не должен тебя бросать никогда и нигде.
— Спасибо…
От его неожиданного признания слезы навернулись на глаза.
— Так мама сказала.
Ну почему, почему он никогда не может заткнуться вовремя?
Это был самый ужасный день в жизни. Леру физически трясло. Она не могла ходить, разговаривать, смотреть по сторонам. Она могла только сидеть, уткнувшись лбом в парту, закрыв уши руками, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Вокруг были тонны эмоций. Она не видела лиц, не слышала голосов. Только чувства. Огорчения, обиды, страсти, страхи, насмешки, злость, симпатия, ненависть, любовь, все на свете. Она слепла от ярких цветов, глохла от шепота. Измени… ты можешь… ты повелеваешь миром…
Пусть Наиля поставит тебе пять вместо тройки…
Пусть Рыжкова подарит свой крутой серебряный браслет…
Пусть Задорин при всех извинится перед Германом…
Пусть Лариса похвалит твое сочинение так, чтобы все лопнули от зависти…
Пусть все лопнут от зависти… от желания дружить с тобой… от желания любить тебя…
Пусть Антон…
С всхлипом Лера выскочила в коридор. Ей повезло — как раз звенел звонок, и ее никто не услышал. Сердце колотилось так, что перед глазами все плыло. Она не может здесь находиться… Ей плохо… Она больна…
Лера спускалась по лестнице, цепляясь за перила из последних сил. Ее толкали, задевали. Ей что-то кричали. Но люди вокруг перестали быть людьми. Они превратились в цветные пятна, и каждое такое пятно несло в себе смертельную опасность. Хозяйка придет за ней, как только она себя обнаружит. Вчера Лера не сомневалась, что сможет легко контролировать себя. Сейчас она не была уверена, что контролирует хоть что-нибудь.
— Отдай! — Высокий детский голос был полон отчаяния.
Лера сфокусировалась. Внизу лестницы стоял мальчишка — лет десять, не старше. Светленький, растрепанный, перепуганный. Над ним навис Задорин. Он зажимал что-то в кулаке, держал это высоко над головой мальчишки. Грибанов и те, из параллельного класса плотной стеной отгораживали их от остальных.
— Отдай!
— А то что? — Задорин упивался своей силой, упивался унижением другого человека. Он хотел видеть слезы, хотел, чтобы его умоляли. Облако черной пыли крутилось над ним, то там, то здесь пронзаемое малиновыми вспышками наслаждения. Он кайфовал.
И Лера не выдержала. Она кинулась вниз, прыгая через ступеньки.
— ОТДАЙ ЕМУ!
Но крик был не нужен. Вполне хватило двух элегантных, уверенных движений. Одна рука взяла панику светловолосого мальчишки… Вторая выцепила нить самодовольства у Задорина, и вот уже страх побежал по венам, застучало сердце, пересохли губы. Вот уже Задорин корчится, белеет, разжимает пальцы. Какая-то игрушка — пустяк, машинка — падает вниз. Мальчишка хватает ее. Он не понимает, что происходит, но счастлив. А Лера со всей силы, в реальном мире, бьет Задорина по лицу…
И снова слышит этот звук. Завывание ветра, пытающегося пробить невидимую завесу, отделяющую наш мир от того.
Лера вбежала в кабинет, толкнув Тарусова. Мельком отметила, как он замахнулся, скривился, увидев ее. Ей было все равно. Пусть думает, что хочет. Главное, что он был на своем месте, на второй парте у окна.
Лера протиснулась между Романовой и Крюковой, обошла Антона. Впервые в жизни не посмотрела на него. Сейчас имел значение только один парень, черноволосый, смуглый, в серой толстовке, который неторопливо вытаскивал алгебру из рюкзака.
Тимур.
— Ты был прав, Горелов, — сказала Лера громко, не думая, что ее может кто-то услышать. — Это просто кошмар. У меня ничего не получается. Надо что-то делать. Я согласна.
Кто-то присвистнул, кто-то захохотал.
— Горелов, спасайся…
— Удирай, Горелов, мы прикроем.
— Ну ты влиииип…
— Смирнова запала на Тимура!
Не говоря ни слова, Горелов раскрыл рюкзак, сгреб туда все, что лежало на столе, застегнул молнию и встал.
Смешки резко смолкли. Перед тем, как смеяться, стоило разобраться, в чем дело. Явно происходило что-то, до сих пор невиданное.
Если б они только знали, насколько.
— Тим, ты куда? — обалдело спросил Антон.
— Потом. — Горелов кивнул Лере. — Идем.
В гробовой тишине они пошли к двери. Их провожали лица — насмешливые, удивленные, с вытаращенными глазами и отвисшими челюстями. Лишь два человека не смотрели им вслед. Ксю Литвинова сидела на своем месте, обхватив голову руками. Надя Войцеховская снимала что-то за окном, сжимая телефон побелевшими пальцами.
Дверь кабинета закрылась за ними с оглушительным грохотом. Или это лишь показалось Лере, потому что все теперь для нее было «чересчур» — и звуки, и запахи, и эмоции.
— Ты правильно решила, — тихо сказал Горелов. — Мы справимся.
Он протянул Лере руку. Она вцепилась в его пальцы и сразу почувствовала себя лучше. Он был такой спокойный. Такой решительный и уверенный в себе…
Дверь хлопнула снова. Так же громко, как в первый раз. Лера обернулась. В коридоре стояли Войцеховская и Литвинова. Обе бледные, обе с рюкзаками.
— Мы с вами! — крикнула Войцеховская. — Давайте прижучим эту сволочь.
И Горелов впервые улыбнулся не только губами, но и глазами.
Глава 12
На математичку они налетели, когда спускались по лестнице. Она быстро поднималась, не отрывая глаз от телефона (а им вечно приказывают телефоны спрятать), не видела никого и ничего. Можно было аккуратно прокрасться мимо, она бы не заметила. Но привычка оказалась сильнее.
— Здрасьте! — машинально сказала Лера.
Горелов обернулся на нее, постучал пальцем по лбу.
Математичка вскинула глаза.
— Смирнова! Войцеховская! Литвинова! — Она удивлялась и ничего не подозревала. Пока не подозревали. — Почему вы не в классе? Тимур?
— Там кабинет затопило, Ириниванна, — торопливо проговорил он. — Мы к завхозу.
Как у него это получалось? Если бы Лера сочинила что-нибудь в этом духе, математичка ни за что бы не поверила. Но от Горелова шли волны такой неотразимой, спокойной уверенности, что Ирина Ивановна растерялась.
— Как это? Батареи, наверное, прорвало… А остальные где?
— Прибираются! Ведра ищут. Там же с потолка льет!
— Ребята, подож-
Но они уже бежали по лестнице дальше. Завтра им непременно влетит. Но кого сейчас волновало, что будет завтра?
Они вихрем пролетели мимо охранника, который только и успел, что поднять голову от сборника сканвордов. Спрыгнули с крыльца, побежали к воротам. Напротив школы стоял длинный дом с арками, ведущими во внутренний двор. Ученики часто бегали туда на переменах, курить, потому что из школьных окон было не разглядеть, что происходит в арке.
Там они остановились. Лера привалилась к холодной стене, исчерканной мелом. Если постараться, можно было разглядеть остатки уравнения любви. Вперемешку с матом.
— Кабинет затопило! — расхохоталась Войцеховская. — Горелов, ничего умнее не мог придумать?