Страница 56 из 62
— Мои вопросы не касаются того дела. Я хотел спросить о вашей дочери и отце Мартине.
— Не понимаю, какая тут связь, — жестко произносит он.
«Прямая», — думаю я.
— Давайте вы мне и скажете.
— Я могу просто попросить вас уйти.
— Да, можете.
Я жду. Это блеф. Уверен, он и правда хочет выставить меня за дверь, но надеюсь, что любопытство и старые полицейские инстинкты возьмут верх.
— Ну хорошо, — говорит он наконец. — Я вам расскажу. Но только ради Хлои.
— Понимаю, — киваю я.
— О нет, не понимаете. Она — это все, что у меня осталось.
— А как насчет Ханны?
— Я потерял дочь уже очень, очень давно. А сегодня я поговорил с внучкой — впервые за два года. Если благодаря беседе с вами я смогу снова с ней повидаться, тогда хорошо, мы пообщаемся. Понимаете, о чем я?
— Вы хотите, чтобы я уговорил ее встретиться с вами?
— Вас она точно послушает.
Не думаю, но она все равно мне должна.
— Сделаю все, что в моих силах.
— Отлично. О большем я не прошу. — Он откидывается на спинку дивана. — Так о чем вы хотите знать?
— Об отце Мартине. Как вы… относитесь к нему?
— Думаю, это вполне очевидно, — фыркает он.
— А Ханна?
— Она была моей дочерью. И я любил ее. И сейчас люблю.
— А когда она забеременела…
— Я был разочарован. Любой отец на моем месте чувствовал бы себя так же. И еще я был зол. Думаю, именно поэтому она солгала мне о том, кто был отцом ребенка.
— Она сказала, что это Шон Купер.
— Да. Не стоило ей этого делать. Потом мне было стыдно за то, что я оклеветал мальчишку. Но тогда, не будь он уже мертв, я бы сам его прикончил.
— Как отца Мартина?..
— Он получил по заслугам. — Томас чуть заметно улыбается. — Я должен поблагодарить за это твоего отца, не так ли?
— Наверное, да.
— Ханна не была идеальной дочерью, — вздыхает он. — Она была обычным подростком. Мы частенько ссорились с ней — из-за ее макияжа или длины ее юбок. Я даже радовался, когда она затесалась в группу поклонников Мартина. Думал, что ей это пойдет на пользу. — Звучит горький смешок. — Как же я ошибался! Он просто уничтожил ее. Мы с ней когда-то были очень близки. Но в то время мы постоянно ссорились.
— И вы с ней поссорились в тот день, когда убили Элайзу?
Он кивает:
— Очень сильно. Сильнее, чем раньше.
— Из-за чего?
— Потому что она хотела навестить его в приюте Святой Магдалины и сообщить, что решила оставить ребенка. И что она будет его ждать.
— Но ведь она любила его.
— Она и сама была ребенком. Она понятия не имела о том, что такое любовь. — Он качает головой. — У вас есть дети, Эд?
— Нет.
— Вы мудрый человек. С того момента, как в вашей жизни появляются дети, вы переполняетесь любовью… и ужасом. Особенно если это дочери. Маленькие девочки. Их хочется защитить буквально от всего на свете. А когда у тебя не получается, ты сразу начинаешь думать, что ты плохой отец. Вы спасли себя от океана боли.
Я слегка ерзаю в кресле. Даже несмотря на то, что в комнате прохладно, мне жарко, я почти задыхаюсь. Разговор нужно вернуть в изначальное русло.
— Итак, вы говорили, что в тот день, когда убили Элайзу, Ханна отправилась навестить отца Мартина?
Он собирается с духом:
— Да. Мы ужасно поссорились. И она сбежала. На ужин не пришла. Поэтому я и был в городе той ночью. Пытался найти ее.
— И вы оказались рядом с лесом?
— Я подумал, что она могла спрятаться в лесу. Они ведь встречались там иногда. — Он хмурится. — Обо всем этом мне доложили еще тогда…
— Мистер Хэллоран и Элайза тоже встречались в лесу.
— Да-да, все детишки встречались там и творили непотребства… Детишки… и извращенцы, — выплевывает он.
Я опускаю взгляд.
— Мне очень нравился мистер Хэллоран, — говорю я. — Но, похоже, он был всего-навсего педофилом, как отец Мартин.
— Нет. — Томас качает головой. — Хэллоран не имел ничего общего с Мартином. Я его не оправдываю, нет. Но Мартин был лицемером, лжецом, который во всеуслышание славил Господа, — и все ради того, чтобы привлечь внимание молоденьких девушек. Из-за него Ханна очень изменилась. Он делал вид, что любит ее, окружает заботой, но на самом деле просто отравлял ее сердце, а когда этого оказалось мало — впрыснул ей в утробу ублюдка.
Взгляд его голубых глаз становится острее лезвия. В уголках губ скопилась слюна. Говорят, что нет ничего сильнее любви. И они правы. Во имя этого чувства и совершаются самые страшные преступления.
— Поэтому вы это сделали? — тихо спрашиваю я.
— Сделал что?
— Вы пошли в лес и увидели ее там, не так ли? Она стояла и ждала его… Это вас сломало? Вы схватили ее… и задушили еще до того, как она обернулась. Возможно, вам было невыносимо даже смотреть на нее, а когда вы увидели, когда поняли, какую совершили ошибку, было уже слишком поздно? А потом вы вернулись и разрубили ее тело на куски. Не знаю, правда, зачем вам это понадобилось. Чтобы спрятать труп? Или просто чтобы запутать следствие…
— Что за бред вы несете?!
— Вы убили Элайзу, перепутав ее с Ханной. У них были похожие фигуры, а Элайза как раз недавно выкрасила волосы в белый цвет. В темноте легко ошибиться, особенно когда ты расстроен и зол. Вы подумали, что Элайза — это ваша дочь, испорченная, отравленная пастором, с ублюдком в живо…
— НЕТ! Я любил Ханну! Я хотел, чтобы она оставила ребенка. Да, я считал, что ей нужно отдать его кому-то на усыновление, но я никогда не смог бы причинить ей боль. Никогда! — Он вскакивает. — Не нужно мне было соглашаться на эту встречу. Я думал, вы что-то знаете, но это… Я прошу вас немедленно уйти.
Я с удивлением смотрю на него снизу вверх. Я надеялся увидеть вину или страх на его лице, но ошибся. Все, что я вижу, — это боль и злость. Целый океан боли.
Теперь и мне плохо. Я чувствую себя последним дерьмом. Да, я совершил ошибку. Ужасную ошибку.
— Простите, я…
Его взгляд пронзает меня до костей.
— «Простите, что я обвинил вас в убийстве собственной дочери»? Думаю, слова «простите» здесь недостаточно, мистер Адамс.
— Да… да, разумеется, вы правы. — Я поднимаюсь и иду к двери.
А затем слышу, как он говорит мне вслед:
— Стойте.
Я оборачиваюсь. Он идет ко мне навстречу.
— Мне бы стоило вам врезать за такие слова…
Я чувствую эхо слова «но». По крайней мере мне хочется в это верить.
— Но… подмена личности. Это интересная теория.
— И ошибочная.
— Может быть, не совсем. Может, вы просто пришли не к тому человеку.
— О чем вы говорите?
— Не считая Хэллорана, ни у кого не было мотива для убийства Элайзы. Но Ханна… Тогда у отца Мартина было много поклонников. Если кто-то из них узнал об их отношениях и о том, что она ждет ребенка… он мог приревновать его. Страшно приревновать. И убить ее.
А это любопытно.
— Вы не знаете, где они теперь, эти поклонники?
Он качает головой:
— Нет.
— Понятно.
Томас почесывает подбородок. Похоже, что он ведет какую-то молчаливую борьбу с самим собой. Наконец он говорит:
— В ту ночь, когда я искал Ханну в лесу, я видел кое-кого. Было темно, и он находился довольно далеко, но я помню… Кажется, на нем был рабочий комбинезон. И еще он прихрамывал.
— Не помню такого подозреваемого…
— Его никогда и не рассматривали в этом качестве.
— Почему?
— А зачем, если у нас уже был подозреваемый, и к тому же мертвый? Никаких проблем с судом. Да я того человека толком и не разглядел.
Он прав. Это мало чем поможет.
— В любом случае спасибо.
— Тридцать лет — это долгий срок. Знаете, есть вопросы, на которые невозможно получить ответ.
— Знаю.
— А бывает и хуже. Мы находим ответы… но совсем не те, которые хотели.
— И это я тоже знаю.
К тому моменту, как я добираюсь до своей машины, меня уже трясет. Открываю окно, достаю сигареты. Жадно закуриваю. Приехав сюда, я сразу выключил мобильный. Включаю его и сразу вижу пропущенный звонок. Точнее, два. Я еще никогда не пользовался такой популярностью.