Страница 17 из 62
Внутри коттеджа царили темнота и прохлада. Все занавески были задернуты. Входная дверь вела прямо в небольшую гостиную. Мебели здесь оказалось немного: пара кресел, кофейный столик и маленький телевизор на стуле. Пахло тоже странно — травами и еще чем-то. На кофейном столике стояла пепельница — в ней валялись два белых окурка.
Мистер Хэллоран тут же схватил ее:
— Пожалуй, избавлюсь-ка я от этого. Ванная комната наверху.
— Ага.
Я поднялся по узкой лестнице. Наверху обнаружилась тесная ванная комната, вся в зеленом цвете. Прямо у самой ванны и возле унитаза лежали бледно-оранжевые коврики. К стене над раковиной крепился маленький зеркальный шкафчик. Я закрыл дверь и посмотрел на свое отражение. К носу присохли сопли, щеки были измазаны в грязи. Какое счастье, что мама не увидит меня таким! Иначе бы я весь остаток каникул провел в заточении — в своей комнате и в саду на заднем дворе. Окунув в теплую воду полотенце, найденное у раковины, я принялся тереть свое лицо. Вода темнела по мере того, как я становился чище.
Я снова взглянул на свое лицо. Уже лучше. Почти нормальный вид. Я вытерся большим колючим полотенцем и вышел из ванной.
Если бы я просто спустился по лестнице, как и должен был, тогда все было бы в порядке. Я вернулся бы домой и забыл об этой встрече. Но я вдруг понял, что стою и неотрывно смотрю на две другие двери на этом этаже. Обе были закрыты. Мне стало любопытно, что там, за ними. Ничего ведь не случится, если я взгляну разок?
Я взялся за ручку, повернул и открыл ближайшую дверь.
Оказалось, что это не спальня. Мебели там не было вообще. В центре комнаты возвышался мольберт, накрытый грязной простыней. А вокруг него, прислоненные к стенам, стояли картины. Много-много картин. Некоторые были написаны мелками, или как их там называл мистер Хэллоран, но все остальные — краской, жирной густой краской.
Почти на всех картинах были изображены только две девушки. Одна — бледная и светловолосая, во многом похожая на самого мистера Хэллорана. Красивая, но грустная, как будто кто-то сказал ей что-то неприятное и она изо всех сил старалась не показывать обиду.
Другую девушку я сразу узнал. Это была Девушка с Карусели. На первой картине она в белом платье сидела боком к окну. Виднелся только ее профиль, но я сразу же понял, что это она — и она была прекрасна. Следующая картина отличалась от этой. Девушка с Карусели сидела в саду, в симпатичном длинном сарафане, вполоборота к художнику. Шелковые каштановые волосы волнами спадали на плечи. Выделялись плавная линия ее подбородка и один большой миндалевидный глаз.
На третьей картине ее лицо было видно еще лучше. Точнее, та его часть, которую срезал осколок металла. Но она уже не выглядела так ужасно, потому что мистер Хэллоран постарался смягчить все шрамы, так что они напоминали разноцветную мозаику. Волосы наполовину прикрывали поврежденный глаз. Она снова казалась почти прекрасной, просто эта красота была несколько иной.
Я перевел взгляд на мольберт и поймал себя на том, что сделал пару шагов к нему. Взялся за краешек простыни и тут услышал скрип половиц.
— Эдди? Что ты делаешь?
Я прыжком развернулся, и вот уже второй раз за день меня охватил жуткий стыд.
— Простите. Я просто… хотел посмотреть.
В тот миг я был уверен, что мистер Хэллоран вышвырнет меня вон. А затем он улыбнулся:
— Ничего страшного. Надо было мне закрыть дверь.
Я уже собрался заверить его в том, что он ее закрыл, но потом до меня дошло: он сам решил меня выручить.
— Красивые картины, — сказал я.
— Спасибо.
— Кто это? — спросил я, кивнув на портрет блондинки.
— Моя сестра. Ее зовут Дженни.
Это объясняло их сходство.
— Она очень милая.
— Да. Была. Она умерла. Несколько лет назад. Лейкемия.
— Простите.
Я не знал, за что именно извиняюсь, но ведь именно так говорят люди, когда кто-нибудь умирает.
— Все хорошо. Благодаря этим картинам мне в каком-то смысле удается возвращать ее к жизни… Узнал Элайзу?
Девушка с Карусели. Я кивнул.
— Я часто навещал ее в больнице.
— Она в порядке?
— Не совсем, Эдди. Но будет в порядке. Она сильная. Сильнее, чем думает.
Я молчал. Казалось, мистер Хэллоран хотел сказать что-то еще.
— Я надеюсь, эти картины помогут ей быстрее прийти в себя. Элайза такая девушка… Ей всю жизнь все вокруг говорили, как она красива. А теперь, когда у нее отобрали красоту, ей кажется, что больше ничего не осталось. Но на самом деле осталось. Просто… глубоко внутри. И я хотел показать ее внутреннюю красоту. Убедить, что ей еще есть за что держаться.
Я снова взглянул на ее портрет. Кажется, я понял. Да, она не выглядела так, как прежде. Но все же на этой картине можно было увидеть ее красоту. Немного другую, особенную. И насчет того, что нужно держаться за что-то, я тоже понял. Насчет того, что эти вещи не исчезают навсегда. Я хотел сказать ему об этом, но, обернувшись, увидел, что мистер Хэллоран смотрит на картину так, словно забыл о том, что я тоже здесь.
Тогда-то я и понял. Он был в нее влюблен.
Мне нравился мистер Хэллоран, но, даже несмотря на это, мне стало не по себе. Это было неправильно. Мистер Хэллоран ведь взрослый. Не старик (позже я узнал, что ему тридцать один год), но все же взрослый, а Девушка с Карусели… Ну… хоть она и не школьница, но все же намного младше, чем он. Он не должен любить ее. Из-за этого могут быть неприятности. Целая куча.
Внезапно он как будто вспомнил о том, что я все еще рядом с ним, и отступил от портрета.
— Так или иначе, все это выглядит сумбурно. Вот поэтому я и не учу других рисовать. Ни один из моих учеников не смог бы закончить свою картину. — Он улыбнулся желтозубой улыбкой. — Ну что, готов ехать домой?
— Да, сэр.
Больше всего на свете мне хотелось домой.
Мистер Хэллоран остановился неподалеку от моего дома.
— Я думаю, ты не хочешь, чтобы твоя мама задавала вопросы.
— Спасибо.
— Помочь тебе вытащить велосипед из багажника?
— Нет, все нормально, я справлюсь. Спасибо вам, сэр.
— Не за что, Эдди. И еще кое-что…
— Да?
— Я никому не расскажу о том, что случилось. Если и ты ничего не расскажешь о картинах. Это… личное.
Долго думать мне не пришлось. Я уж точно не желал, чтобы кто-то узнал о случившемся сегодня.
— Да, сэр. То есть по рукам.
— Отлично. Пока, Эдди.
— До свидания, сэр.
Я вытащил свой велосипед и покатил его по улице к подъездной дорожке. Прислонил к стене у входной двери. На верхней ступеньке лежала какая-то коробка. Посылка. На ней был ярлычок — получателем значилась «Миссис М. Адамс». Я подумал о том, почему почтальон не постучал в дверь или почему мама и папа его не услышали.
Я поднял посылку и внес в дом.
— Привет, Эдди! — крикнул папа из кухни.
Я быстро оглядел себя в зеркале прихожей. У меня на лбу виднелся синяк, и футболка была грязноватой, но тут ничего не попишешь. Я сделал глубокий вдох и вошел в кухню.
Папа сидел за столом и пил лимонад из большого стакана. Он взглянул на меня и нахмурился.
— Что с головой?
— Я… э-э… упал с лестницы на площадке.
— Ты в порядке? Тебя не тошнит? Голова не кружится?
— Нет, все хорошо.
Я положил посылку на стол:
— На крыльце нашел.
— Ах да. Я не слышал звонка. — Он поднялся и позвал маму сверху: — Марианна! Тут посылка тебе.
— Сейчас иду! — отозвалась мама.
— Хочешь лимонада, Эдди? — спросил папа.
— Да, спасибо, — кивнул я.
Он подошел к холодильнику и достал бутылку из дверцы. Я принюхался. В комнате пахло чем-то странным. Мама вошла на кухню. Она подняла очки, зачесав ими назад темные волосы. Вид у нее был усталый.
— Привет, Эдди. — Она взглянула на посылку. — Что это?
— Понятия не имею, — отозвался папа.
— Чувствуешь запах? — Она принюхалась.
Папа потряс головой, но затем принюхался и сам.
— Ну… может, немного.