Хирургия мести

Настя встала и вышла из кухни, скрылась в ванной и включила воду. Ну, все, теперь меня тут точно ничего не держит.

Я выбралась из-за стола, накинула куртку и туфли, порадовавшись, что даже не успела открыть чемодан, а потому имею возможность быстро убраться из этого дома.

Так я и сделала, не дав хозяевам опомниться и остановить меня.

Я прекрасно знала, что Настя, одумавшись, рванет следом, но на это у нее уйдет какое-то время, потому, если быстро сесть в первое остановившееся такси, я успею уехать до того, как моя подруга разыграет во дворе сцену с заламыванием рук и рыданиями.

Да, наверное, я сейчас тоже веду себя эгоистично, но у меня просто нет сил на чужие драмы.

Желтый автомобиль с шашечками остановился рядом ровно в ту секунду, как я подняла руку – вывернул из переулка. Водитель вышел, помог погрузить чемодан в багажник и открыл для меня дверку:

– Вокзал, аэропорт?

– Гостиница, – вздохнула я, решив поехать туда, где мы останавливались с Алексеем.

Номер я получила без проблем, мне даже помогли докатить чемодан до лифта, хотя необходимости в этом не было. Заперев за собой дверь, я сняла куртку и туфли и распласталась поперек кровати, даже не потрудившись снять покрывало.

Аделина

Оксану я дожидалась уже в своем кабинете, где Васильков радостно вывалил передо мной на стол кучу документов, на которых должна была появиться моя подпись.

– Ты уж сделай доброе дело, раз приехала, – попросил он, бочком пробираясь к двери, – знаешь ведь, как меня эта волокита бумажная раздражает.

– Да уж знаю, – улыбнулась я, поймав себя на мысли, что весь день сегодня только и делаю, что растягиваю губы в улыбке. Оказывается, это не так уж сложно…

– Аделина Эдуардовна, к вам госпожа Владыкина, – пропел голос Аллочки по интеркому.

– Пусть заходит, – я убрала последнюю папку и сняла очки.

Оксана впорхнула, заполнив мой кабинет ароматом роз – она всегда выбирала цветочные духи, шлейф от которых сохранялся в помещении еще довольно продолжительное время. У меня же от таких всегда болела голова.

– И сразу лицо недовольное, – констатировала подруга, отодвигая стул и шлепая на столешницу сумку. – Что не так опять? Ты вроде должна излучать счастье, спокойствие и полную удовлетворенность жизнью, а тут, смотрю, ничего не поменялось.

– Может, хватит демонстрировать зависть так уж явно, а? – поинтересовалась я с улыбкой.

– Фу! – притворно оскорбилась Оксана. – Ну как ты вообще такое можешь говорить? Я же исключительно за твое счастье, уж кто-кто, а ты его точно заработала.

– И давай на этом обмен колкостями закончим. Ты с каким вопросом ехала? И, кстати, что у тебя с губами? – я прищурилась и встала, поманив подругу за собой к окну.

Развернув Оксану лицом к свету, я пристально посмотрела на ее слегка перекошенные губы, взяла салфетку и вытерла помаду, чувствуя под пальцами бугорки.

– Ты что – сделала что-то?

Оксанка виновато кивнула:

– И прикинь, все пошло какими-то кочками.

– Ну, в целом мне понятно. Можем прямо сейчас Василькову показать, он и сделает.

– А сама что? – недовольно поморщилась Оксана.

– А у меня, если помнишь, принцип – никогда не лечить родных.

– Ну, пусть Васильков…

Мы пошли в лечебный корпус, и по дороге я позвонила в ординаторскую, попросив дядю Славу подойти в смотровую.

Увидев Оксану, он почти сразу понял, в чем дело:

– Дешевенькие препараты колола? Молодец. А в какой подворотне?

– Ну, я не виновата, что ваша начальница меня на порог своей клиники пускать не хочет, – пожаловалась Оксана, усаживаясь под лампу. – А это можно как-то исправить?

– Исправить-то почти все можно, – садясь напротив и опуская на лоб зеркало, сказал Васильков. – Вопрос только в том, научит ли кого-то чему-то подобная манипуляция. Так больно? – легко нажав на нижнюю губу, спросил он, и Оксана поморщилась:

– Неприятно.

– Ну, еще бы…

– А следы останутся?

– Будем очень стараться.

– Вы, Вячеслав Андреевич, клиентку не пугайте, а то ускачет вместе со своими комками в губах, – вмешалась я.

– Куда она денется? – рассмеялся он, закончив осмотр. – Не ходить же по улице с такими буграми, правда? Можно амбулаторно все сделать, но я рекомендую все-таки пару дней в стационаре провести. Расценки наши знаете?

Оксана беспомощно оглянулась на меня, и я кивнула.

Разумеется, брать с нее деньги за операцию и два дня в стационаре я не собиралась, хотя, наверное, и следовало сделать это просто для науки, чтобы знала, как оплачиваются последствия инъекций в сомнительных кабинетах. Но я прекрасно понимала, что таких денег у безработной Оксанки, живущей с матерью, просто нет.

– Этот вопрос решили, – заключил внимательно наблюдавший за нами Васильков. – Тогда завтра с утра?

– Ой, а можно послезавтра? – попросила Оксана умоляющим голосом. – Мне завтра нужно одно дело закончить, а вечером я могу сюда приехать.

– Тогда с утра послезавтра, – сказала я. – И операция на следующий день. И имей в виду – никто тут под тебя подстраиваться не будет, у нас график операций составлен заранее, и твои комки не настолько срочная процедура.

– А тебе обязательно показать, что ты тут начальник, да? – недовольно спросила подруга. – У меня действительно есть дело на завтра, я не могу его отложить.

– Вячеслав Андреевич, спасибо вам за помощь, – с нажимом произнесла я, и Васильков, бросив в корзину использованную маску, взялся за ручку двери:

– Ну, до встречи, Оксана. Жду вас послезавтра.

– Спасибо, я обязательно приеду.

Когда Васильков ушел, я выключила лампу и села на табурет напротив Оксаны:

– Дело, значит?

– Мне надо встретиться кое с кем и кое-что прояснить до конца.

– Решила подбить итоги с бывшим работодателем? – догадалась я. – Я бы на твоем месте…

– Ты на своем разберись, – перебила она. – Отхватила мужика – между прочим, на работе – так и держись, чтобы не увели. А я должна понять, как он мог спать со мной и не заступиться, позволить, чтобы меня уволили.

– Так ты на работу кем устраивалась? Специалистом или так, помочь сотрудникам время в обеденный перерыв скоротать?

– Очень смешно! Я влюбилась.

– Ты влюбляешься в каждого, кто на тебя посмотрел, так что ничего нового. Может, стоит уже остепениться? Ты Севу потеряла из-за этого.

Оксанка опустила голову:

– Вот это, кстати, была самая страшная потеря в моей жизни, тут ты оказалась права. У меня как будто кусок души вырвали, – тихо призналась она, глядя в пол. – Мне казалось, что я и без Севы проживу, и даже лучше жить буду. Свобода, никому отчитываться не надо… Отчитываться действительно не надо, а вот голову на плечо вечером некому положить. И никто по спине не погладит и не скажет: «Ну, что, устала? Как день прошел?» Потому что никому неинтересно, как он прошел, этот день. Мама вечно злится, но ее понять можно – мы обе уже в том возрасте, когда делить одну кухню с кем-то трудно. У нее свои привычки, у меня свои, и вместе существовать нам тяжело, мы отвыкли. А Сева меня любил.

– Когда я говорила тебе об этом, ты фыркала и кричала, что тебе от этой любви ни холодно ни жарко. Нужно было потерять, чтобы понять?

Оксана медленно подняла голову, и я увидела, что по ее щекам текут слезы.

– Делька, как ты думаешь, возможно все назад вернуть?

Мне бы очень хотелось ответить на ее вопрос утвердительно и зажечь в душе подруги хоть какую-то надежду, но профессия приучила меня никогда не делать и не говорить того, в чем я не уверена. А в ситуации с Севой ответ скорее мог быть отрицательным.

Оксана так много лет пользовалась его доверием, обманывала, сбегала, уходила к другим мужчинам, что даже терпение такого спокойного и флегматичного однолюба, как Всеволод, подошло к концу.

Мне казалось, что, приняв решение и разведясь с Оксаной, он уже никогда не передумает и не даст ей больше ни единого шанса.