Страница 5 из 7
Дороги в послевоенном городе мостили деревянными чурбаками, которые проворные мальчишки время от времени таскали втихаря для обогрева своих жилищ. С каждым годом жить становилось легче. В магазинах и на рынке все больше появлялось разнообразных продуктов, и, хотя были очереди и нормы отпуска в одни руки, домашние запасы понемногу пополнялись. За ценами был жесточайший надзор со стороны государства, поэтому кусок твердокопченой колбасы мог позволить себе и простой работяга.
Вокруг воды кипела жизнь
Малая Кокшага была средоточием интересов многих, в том числе и несовершеннолетних, йошкаролинцев. На ее берегах с ранней весны и до поздней осени кипела жизнь. В шестидесятых река не была так широка, как сейчас, местами при большом желании, взрослый пловец мог перенырнуть ее насквозь. К слову сказать, в четвертом классе я впервые переплыл Кокшагу в районе лодочной станции. Место это называли “березкой”.
На "березку" мы ходили купаться всем двором. Летом здесь было столпотворение. Песчаного пляжа, конечно, никакого не было, и поэтому горожане плотными компаниями располагались на поросших травой берегах. Расстилали одеяла, выпивали, закусывали, играли в карты. Волейбольный мяч летал по кругу раздетых до трусов людей. Нейлоновые плавки и купальники были роскошью, купальные наряды многие тогда шили сами, а кому неохота было – загорали в "семейных" ширпотребовских черных трусах до колен, иногда подвернув их так, что они становились похожими на теперешние стринги. На берегу стояли дощатые "раздевалки", с буквами "М" и "Ж", где добропорядочные горожане, прыгая на грязном земляном полу, выжимали после купания свое мокрое нижнее белье. А у вездесущих пацанов была возможность оценить в это время размеры мужских достоинств отдыхающих. Некоторые очень изумляли. На них потом, бывало, показывали пальцем и замечали: "Вот этот – конь натуральный".
Они не пижоны, просто позируют. На “березке”. 1965 г.
Рядом с лодочной станцией в воде стоял сколоченный из досок "лягушатник", где плавали малолетки. Кстати сказать, купаться там было небольшим удовольствием, скользкий дощатый пол и глубина по пояс привлекали сюда только самых маленьких, кому родители в другом месте купаться просто запрещали. Чуть поодаль находились сколоченные из досок и обнесенные буйками водные дорожки для пловцов, стояли деревянные тумбы для старта. Одно время даже было что-то вроде вышки с доской, откуда спортивного вида мужички сигали вниз головами, вызывая восхищение своих дам.
На лодочной станции давали напрокат лодки, причем при их получении можно было обойтись и без паспорта, оставив "лодочнику" какой-нибудь заводской пропуск или даже часть своей одежды. Час такого удовольствия стоил 20 копеек, кстати, мороженое-эскимо стоило 13, а сливочное – 9 копеек. С лодки можно было нырять или собирать кувшинки, которых и в черте города было полно. Можно было просто курсировать вдоль берегов от железобетонного моста до соседней лодочной станции "Динамо" напротив пивзавода, располагавшегося тогда в здании Вознесенской церкви. А на "повороте" (тоже излюбленное место купания горожан, находившееся метрах в 200 ниже "березки") можно было причалить к острову и поваляться там на песке, подставив бока ласковому солнцу.
И на противоположном берегу Кокшаги тоже отдыхали люди, но заливные луга там изобиловали осокой и были покрыты высокой травой, поэтому пацаны туда особо не лезли, предпочитая обжитой и многолюдный правый берег. На "пляже" надо было быть начеку. Тут все время тырили чего-нибудь из одежды. На тряпки время скудное было, поэтому никого не удивляло, когда у соседа уносили ботинки или рубашку, а, бывало, и штаны. Шел такой бедолага домой в трусах, вызывая недоумение прохожих.
Рыбный промысел
На месте теперешнего вантового моста берега соединяла деревянная плотина. Она была щелястая, и городская ребятня, вооружившись сачками, сшитыми из марли и оконного тюля, ловила тут рыбу. Сачки подставляли под струи воды, бьющие из щелей, и ждали, когда рыбешка туда упадет. В полумраке нутра старой плотины курили украденные у взрослых папиросы, ощущали себя причастными к важному делу.
Рыбалка была массовым увлечением. Все лето на Кокшаге "паслись" люди с удочками и сачками. Взрослые с бреднями в черте города особо не лазили, милиция могла привязаться. А мальчишеская братия, скооперировавшись, шумливыми шайками ловила рыбу, сделав импровизированные бредни из марли. Попадалась в основном, конечно, мелочь. Рыболовы постарше уходили "ловить леща" ниже, в сторону “харинской мельницы”. Было такое место в Сосновой роще, где когда-то водяная мельница стояла, имелся омут, серьезные дяди ловили там крупную рыбу. А рыболовы помладше в черте города промышляли.
Больше всего рыбачков было на берегу у пивзавода, где в реку тек мутный ручеек вонючей барды. Слив этот имел неприятный запах, но, по-видимому, особо вреден для окружающей среды не был, потому что в тут мелкая рыбешка собиралась огромными стаями. Вся окрестная малолетняя братва промышляла тут, "сакая чику". Чика – это уклейка, верхоплавка. А "сакали" ее с помощью тройных крючков, которыми оснащали удочки, не имеющие грузил и поплавков. Тройничок вроде как нахлыст, закидывали подальше и с мелкими резкими подергиваниями вели в верхних слоях воды. Рыбы было так много, что она неизбежно цеплялась за тройник почти при каждой проводке. Или просто ловили чику в неимоверных количествах на жидкое тесто, наматывая его на крючки-заглотыши. Эти ребячьи забавы, кстати, приносили пользу многим неблагополучным, как сейчас говорят, семьям, где денег всегда не хватало. Жареная чика – хорошая еда.
Топкий вонючий берег был выщерблен следами босых ног. У самой кромки воды торчали прутья, от которых в речку уходили поплавочные "закидушки", где на крючки насаживалась та же чика. Обилие мелочи привлекало хищную рыбу, и нет-нет да кто-то под торжествующие вопли окружающих вытаскивал из воды очередного щуренка.
Чуть ниже моста лежал полуостров, при полной воде превращавшийся в остров, куда можно было перейти вброд. Тут на песчаной отмели, ныряя, мальчишки собирали огромное количество ракушек-беззубок, потрошили их и, вырезав "язычки", жарили на костре. Мясо беззубок было твердым, но не испорченные еще никотином и временем зубы могли разгрызать все что угодно. Это была "дичь", продукт "охотничьего" промысла, а значит, съедалась без всяких сомнений, так же как и наворованные в ближайших садах яблоки (по большей части недозрелые).
На деревянном Вознесенском мосту гуляли парни с барышнями и, останавливаясь у перил, смотрели на быструю воду, рассекаемую стоящими выше моста деревянными "быками", окованными с одной стороны железом. Такими "быками" защищали мост от льдин во время половодья, не всегда, надо сказать, успешно. Льдом Вознесенский мост часто "травмировало". А пешеходный деревянный мостик чуть выше лодочной станции в районе "березки", ведущий в обители жителей заречья, льдом ежегодно сносило. И его строили заново. А мой красивый и спортивный старший брат летом прыгал с него в воду, рискуя снести башку о старые сваи, которыми было утыкано дно реки в этом месте. Над Йошкар-Олой плавилось голубое небо, плыли белые облака, и патефон, выставленный на подоконник в старом деревянном двухэтажном доме за рекой, шепелявя орал: "Мама йо керу, мама йо керу…"
В забытом парке городском