Исправляй

– Он ее не тронет. А если захочет, … я его не пущу, усатого.

– А ухаживать будешь?

– Да, буду, – робко ответила девочка.

– Ну, тогда я пойду, а ты сиди дома и никому не открывай! – наказала старушка.

– Урра! Мурзик, у нас будет золотая рыбка! – звонко закричала Аня, подхватив кота и танцуя с ним вприпрыжку.

Бабушка оделась, сказала внучке закрыться – дверь послушно захлопнулась. На улице крупными хлопьями валил снег, прикрывая вчерашний гололед. Женщина, маленькими шажками, изредка поскальзываясь, перешла дорогу, завернула за здание, поднялась по небольшой лесенке в проулке, и вот он – зоомагазин. Здесь она купила ту самую золотую рыбку, которой однажды восхищалась Аня. У рыбы был роскошный хвост, напоминающий воздушную полупрозрачную складчатую юбку. Ее чешуя блистала половиной цветов радуги, переливаясь из золотисто­желтого в красновато­оранжевый. Продавщица положила рыбу в толстый прозрачный пакет с водой. Пересчитав деньги, бабуля попросила для питомицы корм. Выйдя на улицу, в радостном расположении духа, она вспомнила о ждущей внучке, а затем подумала, что рыбе нельзя находиться долго на морозе, поэтому надо поторопиться обратно.

Спускаясь по лестнице в темном узком проулке, женщина неосторожно поскользнулась на ступеньке и кубарем покатилась вниз. Упав на землю, она не могла пошевелиться. Все тело, кроме головы отказывалось ее слушать. Шея ужасно болела. По всей видимости, она ее свернула, потому что ниже нее ничего не чувствовала, однако оставалась в сознании. Она могла только кричать и вращать глазами. Рядом лежала шапка, слетевшая с головы женщины. Старушку охватила паника, и она пыталась кричать, но в безлюдном проулке никто ее не слышал. Горячие щека и дыхание плавили снег вокруг лица.

– Помогите! – крикнула она, задыхаясь и кашляя.

Тишина. В ответ лишь гробовая тишина. Тогда она огляделась и увидела рядом свою вывернутую руку и в метре от нее – пакет с рыбкой. На удивление он не разорвался при падении.

«Рыбка­рыбка, ты ведь золотая, волшеееебная… – думала бабушка, – … сделай все обратно, как было!»

Рыбка нервно металась внутри пакета. То резко дергалась, то замирала. Будто понимая, что случилось что­то очень плохое, будто напугавшись, тоже хотела позвать на помощь, но не могла. Она была в плену, внутри своей гигантской капли. Отчаянные движения ее губ никто не мог услышать. А мороз тем временем делал свое дело. Он рисовал красивые узоры из инея на пакете. Рыбка продолжала то бешено метаться, то в задумчивости останавливаться. О чем она думала? Могла ли она вообще думать и понимать, что происходит вокруг, осознавать, что скоро умрет? Ее маленький черный глаз не мог выразить всю глубину «рыбьей души». Однако женщине стало жалко красивую рыбешку. Это всего лишь рыба! – скажете вы. Но нет, для женщины она была чем­то большим – подругой по несчастью, подарком внучке, наконец. И бабушка понимала, что рыбе будет намного хуже, чем ей. Мороз продолжал пронизывать ледяными иглами все вокруг. А рыбка, словно маленький огонек, сопротивлялась ему. Только она своим ярким цветом на фоне белого заснеженного склона грела взор женщины. Вот краснохвостая уж совсем перестала двигаться и замерла. Иней полностью заволок пакет. Рыбка всплыла. На поверхности воды начал образовываться слой льда. Должно быть, прошло полчаса или больше.

Только тогда из глаз женщины потекли слезы. Теперь она осталась лежать здесь одна. Ничего не нарушало тишину. Лишь снежинки падали на ее щеку и таяли.

Вдруг раздался звук шагов, а потом голос сзади и сверху:

– О Боже! Вам помочь? Что с вами случилось?

Старушка могла ответить, но ничего не сказала. Она бессильно плакала.

Незнакомец бегом спустился по лестнице. Женщина могла видеть только его ноги, вставшие прямо перед лицом.

– Вы живы? – он стал трясти искалеченную женщину за плечо, продолжая, – Не волнуйтесь: сейчас я вызову скорую.

Он набрал номер, вызвал санитаров. Через десять минут они приехали, погрузили бабушку на носилки и унесли в машину. А кусок льда, украшенный волшебной золотой рыбкой, подаренной небу, остался лежать на снегу в темном проулке.

</>

Анна ГАБИСОВА (ЛАЗАНОВИЧ)

Родилась в 1990 году, окончила Тихооке­анский государственный медицинский уни­верситет по специальности «врач», с 2014 года проходит специализацию в ординатуре по психиатрии и наркологии. Отрывок из рассказа Анны был опубликован в сборни­ке молодых авторов г. Владивостока «Сту­пени» (2012). В конкурсе литобъединения «иСПР@VLяй» с данным рассказом за­няла первое место в номинации «ПРОЗА» (2014).

Розовые неплотные шторы с тенями стоящих на подоконнике цветов кажутся закатным морем с горами вдали, а два метра коричневого линолеума — бесконечной косой золотого песка. Я поднимаюсь с дивана, оправляю задравшуюся белую юбку и опускаю одну ногу на пушистый ковёр. Закрываю глаза, и кажется, что я иду по горячей траве... Солнце палило весь день, будто сошло с ума от любви к Земле, и всё вокруг казалось одним большим пожаром. Шея под распущенными волосами покрылась каплями пота, и я по привычке смахнула их на левое плечо. Завязала майку под рёбрами и на ощупь, не открывая глаз, продолжала идти к берегу воображаемого моря. Шум пронёсшегося за окном трамвая унёс бабушкины шаги на кухню и загремел по кастрюлям на печке, а я уже сидела на кромке берега, обдуваемая, вдохновлённая ветром, дующим с гор.

Мне казалось, что он сидит позади меня, обнимает за плечи или за талию. Его руки ощущались так явственно, что иногда я могла потрогать их, кладя раскрытые ладони на его... Моё дыхание было спокойным и счастливым, я улыбалась всегда, когда мне казалось, что он рядом.

Ветер дул из раскрытой балконной двери и нёс только пыль с дороги и жар лета, а я представляла крошки песка в нем и морскую свежесть. Я сидела так по четверти часа и не вставала, пока не наслажусь теплом и любовью его несуществующих объятий, поцелуев, шёпотом его губ и ощущением прикосновения его волос о мои щеки. Никто не мог отвлечь меня, потому что все звуки я обличала в другие: иллюзии и мечты. Голос бабушки, доносившийся с кухни, я воспринимала как крик пролетевшей чайки, а разговоры людей под балконом — как шум волн и шелест травы. Всё в моем сознании в эти минуты становилось идеальным, гармоничным и женственным. Мягкие краски заката, будто нарисованного кистью художника, его голос, взрослый и неожиданно красивый, будто мелодия, знакомая всю жизнь, и моё другое, недетское тело, в котором я чувствовала себя будто в свадебном платье: неловко, но гордо.

Одним, по-моему, июльским вечером мы всем двором сидели на детском участке перед домом на давно облюбованных нами лавоч­ках, которые поочерёдно занимали то мы, то бабушки со всех наших четырёх подъездов. Они знали обо всех событиях в наших жизнях, знали, кто чем увлекается и в кого влюблён, кто мечтает стать вра­чом, а кто парикмахером. К ним можно было прийти за советом, по­просить денег на шоколадку, обещая вернуть на следующий день, или просто подсесть рядом и послушать их разговоры. В тот вечер они сидели поодаль от нас и наблюдали украдкой за нашей молодо­стью и играми. Кто-то предложил развести костёр на дальнем участ­ке у дороги, и все в предвкушении бросились на поиски веточек и кирпичей. Я и не знала тогда, что то «костёрное» лето больше не повторится, и просто ждала, что ты вот-вот появишься из-за угла дома, уставший, сдержанный и любимый, подсядешь к нам, и я смогу наблюдать за тобой весь вечер, а потом всю ночь представлять наши разговоры, неслучившиеся поцелуи и мечтать о жизни вдвоём... Вся­кий раз, когда ты на самом деле шёл к нашему костру, здороваясь со всеми, мне казалось, что случается чудо! Для меня каждая встреча с тобой была великой, замечательной случайностью, откровением, и я ещё несколько дней жила воспоминаниями о том, как ты садился, как смотрел на огонь, как улыбался чужим шуткам и иногда пересекался со мной взглядом.