Кровь и почва

Причина взрыва явственно читалась на обломках охотничьего замка. Экразит. Местами развалины окрашены желтой пыльцой и черными подпалами копоти. Это сколько же взрывчатки заложили, чтобы вызвать такие фатальные разрушения крепкого здания? Кто-то решил действовать наверняка и чтоб без осечки.

Начавшийся пожар быстро погасили, растащив его и забросав снегом.

Подтянувшиеся вслед за нами гвардейские инженеры готовы были, землю есть, доказывая, что боевого экразита на их складах никогда не было. Для полигонных условий им всегда достаточно было аммонала. И вообще, судя по сохранившимся фрагментам, в качестве основной взрывчатки использовали обычный желтый краситель на основе пикриновой кислоты и нитраты для полевых удобрений. В мешках. Фасовка гражданская. А вот инициирующий состав — тротил. Его так просто не купить. Подрыв осуществили по проводам с помощью динамоэлектрической машинки с реечным приводом. Других пока тут и не было. Оставшиеся от взрыва провода нашли достаточно быстро под слоем дерна и раскапывали их почти на километр в сторону от дворца. Причем медные эти провода были не только посеребрены но и хорошо заизолированы шелковой нитью с битумной обмазкой в несколько слоев. Последний слой был еще и освинцован. Серьезно готовились террористы. Саму адскую машинку не нашли — злодеи видимо унесли ее с собой. Остались на месте инициации подрыва только следы от лошадиных копыт, которые зримо уходили на столичный тракт. Ищи-свищи дальше следы на брусчатке. Ловите конский топот, как говорится.

— Морской провод островитян, господин командор, — показал мне ископаемый кусок проволоки с зачищенными концами гвардейский инженер-майор Лебенфорт. — Точно такой же провод они используют для управляемого минного поля в акваториях своих портов. Ему вода нипочем. Может это вообще были не наши?

— Ага… — усмехнулся я. — Включи мозг, майор. Канавки тут в парке копали и косметику на ландшафтный дизайн тоже моряки с Солёных островов наводили? На виду у всех? В полной парадной форме? Тайно такой объем работ не провести.

Инженер-аристократ совершенно по-простонародному почесал в затылке и добавил.

— По крайней мере, господин командор, могу точно сказать, что с гвардейского инженерного городка никого не привлекали для этого. Можно и журналы работ поднять. В том числе и по ремонту инженерных коммуникаций дворца за несколько лет назад. У нас все записано и архивы в порядке.

— Это уже, майор, будете раскапывать не со мной, — сказал я ему, кивнув на подъехавшего верхом к развалинам Моласа в сопровождении небольшой свиты. Генерал как раз слезал с коня, кинув поводья ближайшему гренадеру. И я поспешил к нему с докладом.

По иронии судьбы император, законно уже избранный император Бисер Первый, остался жив и относительно работоспособен. Синяки, шишки и переломанные пальцы не в счет, как и легкая контузия. По крайней мере, разговаривал он здраво.

А вот рецкий герцог Ремидий, который собой прикрыл Бисера, был плох. Ему кроме контузии еще отдавило ноги каменной балкой.

Военные гвардейские врачи разворачивали палатку полевого госпиталя и готовили герцога к ампутации голеней. Иначе они гарантировали ему не быструю, но мучительную смерть от неминуемой гангрены.

— Савва, — позвал меня Ремидий к своему ложу и, превознемогая боль, приказал. — Гони сюда срочно двух нотариусов из города, пока меня еще резать не начали. И позаботься о моих внуках. Они и тебе не чужие. Обещай.

Я держал в ладонях руку герцога и из моих глаз непроизвольно катились слезы.

— Обещаю, — выдавил из себя это слово шепотом, прямо глядя в его глаза.

Поить себя настойкой опия герцог запретил. Терпел. Желал быть в ясном сознании.

Пригнанные на пределе лошадиных сил из города нотариусы — на шестерке мощных рысаков запряженных в императорскую карету цугом, в состоянии пребывали ошарашенном, но работоспособном. Пока мои штурмовики отгоняли от герцога хирургов, они составили завещание Ремидия «пребывающего с ясной головой и в твердой памяти», согласно которому ему наследовал Рецкую марку старший внук, а младший получал автономию в графстве Риест под протекторатом старшего брата. Титулы герцога и маркграфа оставался за старшим. Я сам в случае смерти Ремидия становился регентом герцогства с правами электора до совершеннолетия юного герцога. Прописаны были и ограничения власти регента Палатой баронов в исключительных случаях, а также сама процедура принятия таких ограничений, весьма запутанная и требующего квалифицированного большинства при голосовании.

Окончив диктовку, Ремидий откинулся на свернутый в валик плащ, заменивший ему подушку. Лоб его покрылся испариной. Но предавался он законной своей слабости недолго.

Завещание, заверенное двумя столичными нотариусами, я получил на руки, а копии они оставляли на хранение у себя. Перестраховщик Ремидий. Но ему лучше знать местные реалии.

Хотел он на меня от доброты душевной еще графский титул навесить, но я категорически отказался. Графы в Реции только его внуки и больше никто. Герцог со мной согласился.

— Теперь можете давать ваш опий, — завил Ремидий с чувством выполненного долга. — Терпеть эти боли никаких сил уже нет.

И ведь даже не застонал ни разу, только рычал иногда. Железный старик.

В хирургическую палатку я за герцогом не пошел. Не смогу видеть, как ему отрезают ноги. Я спокойно отношусь к виду крови, но тут… Тут личное… Полюбил я этого старика.

Император, полусидя у развалин на раскладной походной кровати, приставленной к каким-то ящикам, уже отдавал несколько сумбурные приказания. Рядом с ним крутился генерал Молас. Он по ходу пьесы вносил необходимые коррективы в монаршую волю. На что Бисер только кивал в подтверждение. Все крутилось и вертелось, внося в хаос первых часов некую упорядоченность. Мне вроде как делать стало уже нечего.

Оставшиеся в живых дворцовые лакеи выносили лишний скарб из домика императорского лесничего и готовили его под временную резиденцию Бисера, теперь уже не младшего, а единственного. Император категорически отказался ехать в столицу. Может он и прав в этом…

Птенцы гнезда Моласа оккупировали кордегардию, в которой находился сохранившейся городской телефон. Оборванные взрывом воздушные провода инженерный унтер из гвардейского городка как раз заканчивал менять.

Когда у Моласа выдалась свободная минутка, я оттащил его в сторонку.

— Где ваши волкодавы? — наехал я на второго квартирмейстера генерального штаба. — Профукали все! Бойцы невидимого фронта.

Последнюю фразу я сказал зло и с некоторым презрением к его службе.

— Там, где и должны быть, — ответил мне генерал спокойно, но скрывая раздражение. — Работают…

— Тогда почему замок взорвался? — не слезал я с него.

— Судя по всему, взрывчатку заложили давно, — рассуждал генерал. — В замурованном помещении подвала. Похоже я тогда еще на Восточном фронте был. Готовились взрывать, скорее всего, покойного Отония еще, а Бисер уже так… случайно подвернулся не в то время и не в том месте.

— А Отония просто-напросто отравили, — выдал я утверждение. — По-простому. Грибков намедни поел и все…

— Нет, Савва. У Отония был рак, — сказал генерал и закурил папиросу. — Неизлечимый.

— Почему об этом не знали?

Молас разогнал от своего лица табачный дым и заявил наставительно.

— Здоровье императора есть страшная государственная тайна. Тем более в войну. И особенно то, что в последние месяцы дикие боли ему купировали сильными наркотиками. Железный был человек.

У меня перед глазами пронеслась сцена, когда император, рассекая на аэроплане, с радостным смехом стрелял из автомата по воронам. Явно он был тогда под крутой химией. Просто мне это в тот момент и в голову не пришло. И вообще некоторые странности поведения покойного императора встали на место в моем понимании.

— Отоний все поставил на свою реформу имперского гражданства как связующей нити всех земель империи. И связанной с ней гражданской службы. Скрепы всех имперских племен и народов. Соединение крови и почвы. Он не мог бросить все на полпути, — Молас прикурил папиросу от папиросы. — Иначе бы реформы забуксовали. А там и вообще аристократы свели бы их «на нет».