Крик

Только через несколько часов раздался выкрик о том, что найден человек — это был тот парнишка, что спас меня, сам он к сожалению погиб. Ещё пара часов и мы уверились в том, что мои мучители мертвы. Это бальзамом легло на мою душу. Я знала скольких они мучали. Мне показывали многие пытки: как выбивали информацию из людей, как некоторые ломались, говоря мало значительную информацию, как другие держались до последнего. За каждого болела душа, ни к кому из мальчишек у меня не было не слова претензии, все они погибли как герои. Слёзы сами потекли по щекам.

Следующим нашли Ли. Как мне было страшно, когда врач пытался нащупать бьётся ли у него пульс. Одно слово «Жив!» заставило обмякнуть и просто съехать со стула, закрывая лицо руками, давясь слезами счастья. Жив. Жив! Друг потерял много крови, и никто бы не взялся обещать выживет ли он.

Я больше не смогла оставаться на верху. Чёрт с ним с угрозой оползня, чёрт с ним, что я еле могу стоять на ногах. Не слушая причитания Кары, я спустилась вниз. Перед глазами проносились воспоминания. Как я впервые увидела Германа в школе, когда мне было лет десять, как он что-то смеясь рассказывал друзьям, а я стояла и смотрела на него из-за угла, думая о том каким же замечательным и интересным надо быть, чтобы тебя вот так слушали с открытым ртом и взрывались от хохота, стоило тебе сказать что-то остроумное. Вспоминала как он уезжал на службу, со своей неизменной широкой улыбкой, обнимая всех, кто оказался на станции, тогда даже мне достались медвежьи объятия, сейчас я знаю, что не спроста. Вспоминала каким я видела его в доме тётушки Ирмы, когда как-то заходила к ней за травами, от болей в горле, для тётушки. Герман лежал в общей комнате и метался в беспамятстве, он что-то вскрикивал, извивался на кровати, словно уж на сковородке. Мне было очень страшно, я жалась к косяку и во все глаза смотрела на него, пока знахарка искала снадобье.

Помнилось каким он ходил по улицам, когда не стало его матери — черный, угрюмый и страшный. Как обмерла, увидев его в дверях, в день создания ячейки. Как он ел пирожки на свой день рождения, такой неожиданный и такой замечательный, сломавший лед в наших отношениях. Поёжилась от воспоминаний нашего первого разговора о детях и от боли в тот день когда он ушел. Несомненно, пришел на ум и тот вечер, когда мы встретились после моих странствий, как же я ждала и боялась этого, как я переживала, что не поймёт, воспримет обузой, а то и того хуже — прогонит. Всё это сгорело в жаре его объятий, в теплоте поцелуев. Как я могла забыть нашу первую ночь? Я частенько вспоминала её, сколько было нежности, страсти, счастья в нас обоих. Именно тогда во мне зародилась жизнь — малышка Хоуп.

Дальше думать не хотелось, но запущенный механизм уже не мог остановиться и вот перед моим внутренним взором глаза любимого, когда солдаты Общества трусливо напали исподтишка на нашу стоянку, когда жестокий выстрел украл у меня всё: счастье, радость и разум. Теперь я знаю он покинул мою голову именно в тот момент, когда я видела боль в очах Германа. Я до минуты помнила тот тяжелейший год, ставший для меня персональным адом, когда всё чаще меня преследовали глаза супруга, окончательно сводя с ума, выворачивающие сознание наизнанку, заставляя путать, что плохо, а что хорошо, что правильно, а что глупость несусветная. Как я была готова бежать за его образом в любой лес, разыскивая, то призрачное тепло, что дарили мне эти ведения, лишний раз говоря, что я не в себе, но я этого не понимала.

А потом была пустота, пустота в душе. В голове всё так же теснились воспоминания, о нападении на наше укрепление и предательстве Маркуса, о потери дочери. О восстановлении в силах повстанцев, о сотворении из них реального врага Обществу. Всё это было серо и бесцветно, как старые чёрно-белые фотографии, высыпавшиеся из альбома, пока там, в комнате допросов я не увидела его. Я думала, что моё сердце остановится, не только от шока, но и от того, что воздух застревал в горле, от радости.

Когда он вернулся я не знала, что делать, а когда поняла, что он ничего не помнит решилась оставить всё так как есть, желая, чтобы всё шло своим чередом, не раз срываясь и желая увидеть любовь в его глазах и ласковые слова из его уст. Как дорого мне было, что он не воспользовался ни одной из моих слабостей. А когда он начал вспоминать моему счастью не было предела. Как бы мы с ним не ругались, не припирались, я была счастлива… я была любима…

Кто первый заметил безвольную руку, привязанную к ручке стула, я или спасатель? Наверное, всё же я. Ничего не слыша и не замечая вокруг, я ринулась туда, на непослушных ногах. Трясущимися руками я разгребала мелкую каменную крошку, откидывая камни побольше не замечая слабости. И вот оно любимое лицо, как только дело было сделано силы покинули меня, и я осела, не отрывая взгляда от серого лица Германа. Неужели всё зря? Неужели опоздали? Пожалуйста пусть он будет жив!

Мужчины с осторожность отвязали супруга от стула, его пшеничные волосы стали слипшимися и коричневыми от крови. Неужели его постигла участь наших мучителей. Это не справедливо! Эти звери должны были умереть, их смерь и так была слишком легка. Но не он! В груди болело и саднило, заставляя при каждом вздохе морщится, слово мне переломали все рёбра слева, будто от них осталась только костяная крошка и она колола меня изнутри. Пожалуйста, пусть он будет жив! Я подползла к носилкам, на которые уложили Германа и коснулась рукой его ледяной щеки! Прошу тебя! Ты не можешь снова оставить меня!

Наедине с оставшимся желанием,

Ломая тишину непослушными пальцами…

Как на глубине задержу дыханье…

Нам все предстоит узнать самим…

Когда-нибудь…

И может, не под этим солнцем…

Но все вернется, знаем…

Все вернется…

Когда-нибудь… поймем, кровь в сердце не остыла…

Зачем все было с нами?

Зачем все было..?

В свете настольной лампы, перебирая в памяти,

Приму таким, как есть все, что хотел исправить…

Устав бежать, приобретать и тратить…

Что я возьму с собой за горизонт на закате?

Сколько рук пожато, рассветов встречено?

Все идет по кругу, циклично, но не вечно!

Однажды обязательно проснемся,

Чтобы ответить на все свои вопросы…

Когда-нибудь, поняв, что значит быть… и сколько весит наша жизнь,

А завтра сможет подождать меня, пока я вдохну запах этого дня…

И досмотреть бы до конца этот закат…

Похоже, пазл закончен и мне пора назад…

Но… сколько смог бы я взять? Так мало…?

И мы возьмем с собою так немного…

Ни золото, ни сумки с потертыми джинсами…

Лишь память о любви, и в долгую дорогу…

Нам все предстоит сложить самим…

Когда-нибудь…

И может, не под этим солнцем…

Но все вернется, знаем…

Все вернется…

Эпилог

«Солнце весёлыми зайчиками скакало по стене, залезая под крепко смеженные ресницы и призывая поскорее просыпаться в такой замечательный день. Я сладко потянулся, наслаждаясь напряжением всех мышц в теле. Как же всё-таки замечательно жить! Ещё один отличный день! С кухни, под дверь просачивался соблазнительный запах свежеиспечённых оладий. Я выпрыгнул из постели, слегка ёжась от легко ветерка, что трепал занавески и позволял солнечным лучам скакать по комнате, именно благодаря тому, что я вчера с вечера поленился закрыть окно, сегодня получилось так удивительно-замечательно.

Быстрые гигиенические процедуры и я захожу в кухню. На одном из стульев, поджав ноги сидит Хоуп, как всегда уткнувшись в бумажную книгу и не замечая ничего вокруг. У нас в доме много книг, мне кажется так было всегда, но мне не раз говорили, что мы обладатели большого сокровища, на что я лишь пожимаю плечами.

У плиты стоит она, самая замечательная женщина в мире, она именно сейчас оборачивается ко мне и улыбается. Мама. Как замечательно что она у меня есть. Кара рассказывала, что всего этого могло не быть. Она говорила, что мама воевала, много. Я в это не могу поверить. Как может такая женщина держать в руках автомат, махать острым охотничьим ножом. Нет, конечно, в шкафу весит полная амуниция, которую я даже пару иногда видел на маме, когда она по её же словам ходила поразмять косточки.