Страница 1 из 8

История зарубежной журналистики. У истоков журналистики

Виниченко Виталий

Виталий Михайлович Виниченко

История зарубежной журналистики. У истоков журналистики: учебное пособие

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Ростов-на-Дону – Таганрог Издательство Южного федерального университета 2018

Печатается по решению кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета (протокол № 4 от 1 декабря 2017 г.)

Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и правового регулирования массовой коммуникации Кубанского государственного университета Ю. В. Лучинский;

кандидат филологических наук, доцент кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета Ю. А. Наумова

Глава 1

История журналистики: необходимое предисловие

«Каков бы ни был предмет истории – институт, нация или научная дисциплина, – его следует определить или обозначить его пределы, чтобы, исходя из этого, можно было проследить его становление», – писал во введении к своей книге «Этапы развития социологической мысли» известный французский социолог и журналист Раймон Арон [5, с. 24].

Однако применительно к журналистике уже этот первый шаг представляется достаточно сложной задачей. «Термин “журналистика” настолько широк… что его невозможно использовать в единственном числе, ничто не в состоянии объединить все те явления, которые ассоциируются с термином “журналистика”, кроме него самого… любое предположение, что нечто, именуемое “журналистикой”, вообще может существовать, было бы малоубедительным обобщением, вытекающим из обманчивого единства термина», – утверждает в одном из своих эссе современный австралийский исследователь Джон Хартли [88, р. 20].

Как ни странно, но Хартли не столь уж далёк от истины. Его американская коллега Б. Зелизер объясняет подобную ситуацию существованием в журналистике как минимум трёх «интерпретационных сообществ», состоящих из её исследователей, преподавателей и самих журналистов. Представители каждого из них склонны рассматривать журналистику совершенно по-разному. Единство взглядов зачастую может отсутствовать даже внутри сообщества, что особенно наглядно проявляется в случае с исследователями. Зелизер насчитывает пять возможных подходов к изучению журналистики: социологический, исторический, языковой, политологический и культурологический. Каждый из них, взятый в отдельности, предлагает свое, уникальное видение журналистики, а их приверженцы, по утверждению Зелизер, так и не сумели найти общего языка, а потому «им не удалось создать целостную картину журналистики, объединяющую воедино все эти подходы для ясного понимания того, чем является журналистика и чем она может быть» [135, р. 30].

Не лучше в этом отношении и ситуация в отечественной науке[1]. Е. В. Ахмадулин рассматривает журналистику как социальную систему [6, с. 9], Л. П. Аполлонова – как социальный институт [3], С. Г. Корконосенко в одной из работ – как общественную деятельность [25, с. 3], в другой – как особую форму познания [24, с. 15], а Е. П. Прохоров в своём «Введении в теорию журналистики» вообще отказался от идеи предложить для неё какое-то одно, исчерпывающее определение, отметив, что понятие «журналистика» «имеет очень широкое семантическое наполнение» и изучать этот предмет «необходимо во всём богатстве его сторон и проявлений» [42, с. 11]. Неудивительно, что М. М. Ковалёва, в течение многих лет преподававшая историю журналистики в стенах Уральского университета, сравнила состояние отечественной теории журналистики с мифом[2], а проблему согласования теоретических представлений о журналистике с концептуальными основаниями исторических профессиональных дисциплин называла «самой актуальной (и даже болезненной!)» [23, с. 61].

Более того, возникает ощущение, что чем дольше тот или иной человек работает в журналистике или занимается её изучением, тем больше он затрудняется с её определением[3]. «Предложить точное определение для журналистики оказалось на удивление трудной задачей», – признал в 2014 г. профессор Нью-Йоркского университета М. Стефенс [127, р. XIII]. Подобное утверждение, на первый взгляд, выглядит несколько неожиданно, поскольку четверть века назад он не испытывал ни малейших сложностей в этом отношении. Во введении к «Истории новостей», одной из своих центральных работ, он, подобно многим из его коллег, определял журналистику как наиболее лаконичный термин для деятельности по сбору и распространению новостей [126, р. 3].

Во многом эти сложности закономерно вытекают из природы самой журналистики как профессии, которая, по словам всё того же Хартли, в отличие от юриспруденции или медицины, «не способна установить собственные границы, контролировать свои ряды, диктовать стандарты или цены, которая не располагает неотъемлемым набором основополагающих знаний и умений» [88, р. 24].

Журналистика действительно является открытой профессией, для занятия которой не требуется диплом о журналистском образовании, а иногда и вообще какой бы то ни было диплом. Но это не приуменьшает её значимости. Тот же Хартли называет её «самой важной текстовой системой в мире», конкурировать с которой «по масштабам распространения, глубине социального проникновения, разнообразию тем и форм» может лишь драма [ibid., р. 20].

Но вернемся к цитате Р. Арона, где он приводит пример историка, намеревающегося описать историю Франции либо Европы. Для этого он может воспользоваться довольно простым приёмом: обозначить в качестве Франции или Европы некий участок территории между Атлантикой и Уралом, после чего описать то, что происходило на нём с течением времени. «На деле же он никогда не пользуется таким топорным способом, – отмечает Р. Арон. – Франция и Европа – не географические, а исторические понятия, и та и другая определяются единством институтов и идей, опознаваемых, хотя и изменяющихся, и определённой территорией». Более того, сама дефиниция «выводится из двусторонних связей между настоящим и прошлым, из сравнения сегодняшней Франции и Европы с Францией и Европой эпохи Просвещения или господства христианства» [5, с. 24].

Сказанное им полностью справедливо и по отношению к журналистике, поскольку представления о ней также претерпевали существенные изменения с течением времени. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить два её определения, относящихся к разным историческим эпохам.

Первое из них представляет собой даже не определение как таковое, а лишь первый шаг по направлению к нему. В статье, появившейся в начале 1833 г. на страницах британского журнала «Westminster Review», речь идёт о новом общественном явлении, для обозначения которого, по мнению автора, лучше всего подошёл бы французский термин «journalism»: «“Журналистика” удачный термин для того, что он подразумевает… Обмен мнениями и сведениями, который осуществляется в Англии и других странах посредством газет и журналов, слишком важен, чтобы оставаться без названия, и данный термин полностью подходит» [95, р. 195].

Второе определение принадлежит перу одного из современных исследователей американской журналистики Майкла Шадсона и открывает первую главу его книги «Социология новостей», изданной в 2003 г.: «Журналистика – это бизнес или практика подготовки и распространения представляющей широкий общественный интерес информации о текущих событиях. Это сфера деятельности ряда организаций, регулярно (как правило, ежедневно) публикующих информацию о текущих событиях и комментарии к ней, расценивающиеся как точные и достоверные, для рассредоточенной анонимной аудитории с целью её открытого вовлечения в общественно значимый дискурс» [120, р. 11].

Потомственный российский журналист В. А. Аграновский писал под занавес своей карьеры: «Наша профессия… до сих пор, к сожалению, не имеет стройной и всеми признанной теории. Мы и сегодня ещё плохо знаем, что такое журналистика. Форма общественного сознания и средство изменения жизни? Подобно литературе, живописи, музыке, архитектуре, театру и кино – род искусства? Или входит в литературу как понятие видовое, подобно поэзии, драматургии, прозе и художественному переводу?.. Работы многих авторитетных учёных, посвящённые теоретическим проблемам журналистики, при всей их значительности и глубине, содержат взаимные противоречия и не дают, увы, полного ответа на поставленные вопросы» [1, с. 13].

Это сравнение лишено у М. М. Ковалёвой негативной коннотации, поскольку, в соответствии с теорией А. Ф. Лосева, она рассматривает миф как донаучную форму организации человеческого знания.

Так, тремя десятилетиями ранее у Е. П. Прохорова всё-таки было для неё единое определение, предложенное им на страницах «Большой советской энциклопедии»: «ЖУРНАЛИСТИКА, вид общественной деятельности по сбору, обработке и периодич. распространению актуальной информации через каналы массовой коммуникации (пресса, радио, телевидение, кино и др.); одна из форм ведения массовой пропаганды и агитации» [43, с. 252].