Вальс на четыре четверти. Дневник обыкновенной петербурженки

ОМОН в круг демонстративно не берут, хотя видно, что солдатикам тоже хочется примкнуть к общему празднику. Но проклятая петербургская избирательность и гордыня вытесняют их, как инородное тело, за пределы своего круга, и это стратегически зря, потому как вальсировать с ОМОНом можно было бы чуть подольше. А так он справедливо обиделся и, раздув обиду до размеров действия, начал потихоньку ставить блоки и мешать движению плавно текущего под простую, нарочито пролетарскую музыку круга поющих.

– Первый раз вижу такой митинг, Сашка! Вот уж не думала! – Это говорит мне счастливая раскрасневшаяся мама, толкая меня в бок, а папа вторит с другой стороны:

– Ой, смотри, твой профессор-крестный! Здрассьте, Пал григорич!

Вот дела. И профессор здесь. Мы встречаемся с ним взглядами, и в его глазах сейчас куда больше от крестного отца, чем от профессора, который еще вчера меня чуть не порешил (и справедливо) на сцене бывшего зала Дворянского собрания, иными словами в филармошке. Пожалуй, для меня это кульминационный момент митинга. Момент личного прощения, незаметного в ряду общественного, приподнятого по градусу чувств ритуала, который мы совершаем тут вместе с горожанами. Все же индивидуальность никуда не деть. Уверена, каждый встретил тут и простил кого-то важного для себя, хотя вроде как мимоходом, вальсируя – не за тем пришли.

– Граждане митингующие! – наконец раздается из матюгальника. – Убедительная просьба выйти из хоровода и прекратить акцию!

Мы переглядываемся, сжимаем руки крепче и запеваем дурными голосами еще громче, не решаясь сменить мотив: пусть он уже и поднадоел, но только повторяющийся рефрен может ввести в гипноз и изменить сознание, поэтому мы продолжаем «гипнотизировать черепаху».

– Повторяю, граждане митингующие! У вас есть ровно одна минута, чтобы прекратить движение и разойтись по домам. В противном случае мы будем вынуждены применить силу!

Видно, что омоновцам не хочется ее применять. Красиво же поем. Красиво пляшем. Красивый город. Красивый вечер. Но служба есть служба. И мы понимаем, что сейчас ведь и правда начнут разгонять и портить впечатление. А именно этого никому и не хочется. Загреметь в каталажку для интеллигента – не большая беда, а вот смазать всеобщее единение на фоне великой силы искусства – это непростительно. Поэтому, допев последнюю строчку, в очередной раз взлетающую к куполу Исаакия: «Но вовсе не от вина-а-а!» – мы, не сговариваясь, расцепляем руки и радостно направляемся домой. Правда, вся толпа идет на Невский, поэтому эффект сохраняется. Но теперь народ как будто бы уже и не вместе, придраться не к чему. И только мы с мамой и папой держимся за руки до самого входа в метро, не расцепляя их. Мама снова напевает «Bella ciao», папа – семнадцатую сонату, а я – причудливую смесь двух этих мотивов, так плавно и естественно переходящих друг в друга, как золото купола Исаакия переходит в солнечные лучи в те редкие, но наполненные смыслом дни, когда над Петербургом светит ничем не замутненное полуденное солнце.

5 марта

Общественность кипит. Страсти вокруг Исаакия разогрелись, и хороводы, вовсю транслируемые по центральным каналам, решено повторить уже санкционированным масштабным митингом с заранее утвержденной датой и программными речами и плакатами. Город продолжает бороться за культурное наследие и объединяться в борьбе, и это хорошо. А я было снова засела за арии и ариозо – скоро концерт, – но тут позвонил Сергей Владимирович. Который Шнуров. По горячим следам, так сказать. Сказал, что его проперла барочная музыка и что он хочет учиться академическому вокалу. Не знаю ли я, к кому пойти, и не могу ли пару раз в неделю, или сколько там нужно, приезжать аккомпанировать. Деньги предложил более чем приличные. Недостойно даже писать насколько, пусть это останется коммерческой тайной даже для дневника, который суть мое сознание. Ибо для петербуржца вопрос о финансах всегда вроде как на втором месте, первичны интерес и профессионализм. Правда, у нашего поколения, кажется, наблюдаются серьезные коррективы прежних принципов. Взять хотя бы Лерку: шикарный искусствовед. Но ведь работать-то негде. И таких шикарных, как она, при всем уважении, в Петербурге миллион. Ну, полмиллиона. Вот и стала пиарщицей околокультурной едальни «Чукча». А Варька? Вообще тоска: у первой хоть профиль не сильно сменился, все же культурка. А вторая подружка, вместо того чтобы историей заниматься, пошла продавать квартиры в риелторскую компанию. Сидит в депрессии, но зарабатывает неплохо. А с другой стороны – что значит заниматься историей? Преподавать ее? Репетиторствовать у нерадивых школьников, которым наука нафиг не нужна? Писать диссертации на тему влияния русского старообрядчества на петербургское зодчество? Так ведь это все совершенно бесплатно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «