Страница 3 из 15
– Привет, привет! Надевай тапочки и проходи в комнату, а я сейчас чайник принесу, – ответил Иван Семенович и удалился на кухню. Девушка разулась, надела тапочки, сделала два шага и, опешив, остановилась в дверях комнаты.
Круглый стол под клетчатой скатертью был накрыт как обычно: банка с растворимым кофе, сахарница, вазочка с печеньем, к которому Вера обычно не притрагивалась, розетка с вареньем, салфетки, но чашек было три, а на венском стуле сидел незнакомый мужчина в белоснежной рубашке с элегантным галстуком, его пиджак висел на спинке соседнего стула, остальные два стула были свободными.
– Проходи-посторонись, – раздался за спиной девушки бодрый голос куратора, и Вера робко сделала шаг к столу. – Присаживайтесь, мадемуазель, – продолжил Иван Семенович и как ни в чем не бывало принялся наполнять чашки кипятком. Далеко не сразу девушка увидела еще одного мужчину. В клетчатой рубахе с расстегнутым воротом и сером пиджаке, он сидел возле окна, рассеянно смотрел на улицу, изредка приглаживая светлые волосы, и не обращал внимания на происходящее в комнате. Вера решила, что это водитель.
Незнакомец придвинул к себе чашку, положил туда пару ложек растворимого кофе, бросил ложку сахара и принялся его размешивать, изредка бросая короткие взгляды на девушку. Вера, чтобы занять себя, тоже придвинула чашку поближе. Только Иван Семенович не притронулся к кофе. Он вполоборота повернулся к незнакомцу и произнес:
– Это наш представитель из Москвы, Александр Павлович, – затем повернулся к Вере и продолжил: – У него есть что тебе сказать… предложить, Вера.
– Вера Вячеславовна, – тут же подхватил Александр Павлович, – мы хотим предложить вам начать подготовку для работы за границей.
От неожиданности девушка опешила, так что ничего не смогла произнести вслух, но тут же кивнула головой в знак согласия. Иван Семенович подумал, что его подопечная не так поняла, и уточнил:
– Вера, тебе… вам придется уехать за границу и надолго, возможно навсегда, и заниматься нелегальной работой, причем с риском для жизни… с очень большим риском.
Упоминание о риске не остановило девушку, скорее наоборот, только подзадорило, и она твердо сказала:
– Да. Я согласна.
– Ну вот и хорошо, – серьезно произнес Александр Павлович и принялся в общих фразах объяснять, как и где ей придется учиться, чем впоследствии заниматься. Из его долгого монолога Вера мало что поняла, но главное ей было ясно и с первых слов. Теперь ее мучила мысль об Антоне. Иван Семенович, догадавшись о сомнении Веры, после того как московский представитель умолк, успокоил девушку:
– Антон уже дал свое согласие, и теперь вам надо будет выполнить ряд практических действий, а именно: расписаться, то есть жениться. Затем перевестись на заочное отделение. Ну и подготовиться к переезду в Москву.
Итак, решение, последствия которого невозможно было просчитать, Вера приняла сразу же, но она и не думала о том, что ее ждет дальше. От одной лишь мысли о предстоящем переезде в Москву дух захватывало, не говоря уже обо всем остальном…
В те годы страна еще жила Великой Отечественной войной. Почти в каждой семье тлело свое горе. Еще матери оплакивали своих детей, по ночам еще тосковали вдовы, но уже выросли внуки, знавшие своих погибших дедов только по рассказам да по старым пожелтевшим фотографиям, а некоторые фронтовики-ветераны еще даже не достигли пенсионного возраста. Воспоминания о войне оставались живыми, ими была пропитана вся жизнь, и в такой атмосфере воспитывавшаяся в молодых людях готовность, если потребуется, встать на защиту своей Родины не просто выглядела совершенно естественной, но оказывалась пределом мечтаний.
Вера была счастлива. Счастлива, потому что в нее поверили, а теперь впереди открывались интересная жизнь и, судя по фильму «Семнадцать мгновений весны», мужественная профессия разведчика, наполненная подвигами и свершениями. В какой-то момент в душе Веры шевельнулось сомнение в том, что она сможет оправдать доверие, однако присущая ей внутренняя решимость как черта характера девушки взяла верх, и сиюминутная неуверенность улетучилась.
Тогда эти детские мечты были наивны и, может быть, даже смешны, но, как показала жизнь, не так далеки от истины. Романтика будущей профессии кружила голову, сердце отчаянно билось. Девушка тогда еще не знала, что романтика подобна миражу в пустыне: как только оказываешься близко к оазису, он тут же исчезает. Так и романтика быстро исчезает, и остаются только тяжелый труд, невыносимый образ жизни, никогда не спадающее, но становящееся привычкой психическое напряжение, а романтика… романтика превращается в ностальгию.
Обо всем этом Вера узнает потом, а пока единственным недостатком неожиданного поворота в ее судьбе виделась невозможность поделиться этой новостью с кем бы то ни было, даже с мамой и папой. Впрочем, такая возможность у нее появилась, правда, спустя почти тридцать лет, но особого желания делать это тогда уже не было…
Из воспоминаний полковника СВР В. Свибловой:
О женитьбе мы с Антоном в тот момент не думали. Он сделал мне предложение позже. Работал с нами один и тот же человек, наш куратор. Думаю, что тогда и я, и Антон были устремлены в будущее. Свадьба и переезд были организованы на скорую руку. Расписались 1 июня. Куратор наблюдал издалека наш выход из ЗАГСа на Кирова, напротив управления. Я тем летом отрабатывала на практике в детском лагере, приехала на один день на свадьбу и обратно в лагерь. Родителям сказали, что нас пригласили работать в НИИ социологии в Москве. До сих пор не могу представить, как они меня так спокойно отпустили. Они говорят, что доверяли мне. Я с детства имела большую свободу выбора, мое воспитание строгостью не отличалось.
Глава 3
Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.
Сентябрь в Кабуле от летних месяцев отличается только тем, что ночи становятся чуть прохладнее, в то время как днем стоит такая же сорокоградусная жара. Вечером жара спадает, и тогда можно спокойно отдыхать в комнатах двухэтажного коттеджа, в котором расквартировался отряд КГБ СССР «Зенит».
Капитан Потугин лежал одетым на солдатской кровати, застеленной синим суконным одеялом, и сладкая дремота приятно туманила его сознание. Только что закончился ужин, а до заступления на пост в охранение периметра «виллы» оставалось несколько часов. Товарищи, с которыми он жил, сидели на улице и играли в домино. Казалось, ничто не мешало приятно расслабиться.
Неожиданно дверь распахнулась и в комнату ворвался заместитель командира отряда майор Долоткин.
– Серега, подъем! – сказал он, пнул ногой ножку кровати и поторопил: – Вставай, вставай, командир вызывает.
– Зачем? Мне на пост скоро, – мгновенно поднялся Потугин и, сидя на постели, энергично потер ладонями лицо, чтобы стереть следы дремоты.
– Отставить радоваться. Я тебя уже подменил. Пошли, – отозвался Долоткин и двинулся к выходу.
Кабинет командира находился здесь же, только на первом этаже. Пункт постоянной дислокации ограничивался небольшой территорией размерами примерно тридцать на тридцать метров, огороженной высоким дувалом[1], на которой располагались двухэтажный коттедж и небольшой флигелек в углу фруктового сада. До прихода к власти президента Амина эта усадьба принадлежала богатой иностранке, но была национализирована государством.
Когда Долоткин и Потугин вошли в кабинет, там уже находились два их сослуживца, один из которых был штатный водитель автомобиля «ГАЗ-66». Командир сидел за столом. Позади него на стене висела самодельная недорисованная карта Кабула. Бойцы «Зенита» прибыли сюда под видом советских специалистов, поэтому, чтобы не рисковать в ходе пограничного контроля, топокарты решили с собой не брать, и теперь план столицы Афганистана приходилось рисовать самим, изредка выезжая «на местность» для уточнения деталей.
1
Дувал – глинобитный забор или стена в Центральной Азии, отделяющая внутренний двор местного жилища от улицы.