Преступление по нотам

– В этом футляре могло быть спрятано оружие!

И Валентина Петровна с торжеством посмотрела на полицейского, ведущего допрос. Но полицейский как-то не спешил радоваться.

– Контрабас? – переспросил он с сомнением. – Это ведь что-то очень большое?

– Да, контрабас – это серьезный инструмент, в высоту он достигает приличных размеров. Поэтому у нас в центре даже нет ставки преподавателя для обучения игры на нем. Контрабас слишком велик, чтобы дети могли с ним справиться. У нас деток учат игре на виолончели. Контрабас – это уже для училища или консерватории.

– И зачем преступнику понадобился такой большой футляр? Не пушку же он притащил!

– А почему нет? – ляпнула Валентина Петровна и тут же сжалась под взглядом полицейского.

Но он решил не требовать слишком многого от пожилой и явно напуганной свидетельницы и снисходительно пояснил:

– Стреляли из винтовки. А для винтовки вполне сгодится небольшой кейс. Его и нести удобней, и он не привлечет к себе такого внимания, как контрабас.

– А вот тут вы и ошибаетесь! Во-первых, футляр от инструмента уже находился на крыше. А, во-вторых, сам преступник был одет приметно. Яркий оранжевый комбинезон – это, по-вашему, не примета?

– Он его снял и все – нет приметы. Как нам теперь вычислить его внешность?

– По футляру от контрабаса! Наверняка он до сих пор с ним! Вы же обыскали крышу здания, но футляра там не нашли?

– Не нашли.

– А контрабасов у нас в школе нет уже лет пятнадцать. Я специально выясняла для вас эти подробности у нашего завхоза – Ольги Ульриховны. Она оказалась столь любезна, что проверила все инвентарные записи и выяснила, что хоть такого рода музыкальных инструментов у нас и не числится много лет, зато до недавнего времени на балансе числился один футляр! Пустой футляр от контрабаса.

– Так-так! Это уже интересней!

Валентина Петровна подбоченилась. Она чувствовала себя очень важной персоной. Давно уже к ее словам никто не проявлял такого внимания. У нее даже мелькнула мысль, что преступление – это не так уж и плохо, разумеется, если убили не вас, а кого-то другого.

– Этот футляр был якобы списан за ненадобностью, а на самом деле передан Максиму Сергеевичу.

– Это кто же такой?

– Наш концертмейстер.

– Он играет на контрабасе?

– Нет, на фортепиано.

– Зачем же ему футляр для контрабаса?

– Вот и я думаю о том же!

– И где он – этот ваш концертмейстер?

К сожалению, Максим Сергеевич был человеком с исключительно слабым здоровьем. И с прошлой недели находился на больничном. Так что сегодня его на работе даже не наблюдалось. Да никто его и не ждал.

Максим Сергеевич и в концерте участия не принимал. Никто не отважился доверить ему столь важное дело, все знали, что Максим Сергеевич весьма ненадежен. Стоило ему хоть немного простудиться или почувствовать иного рода недомогание, как он тут же высаживался на больничный. И там уж болел по полной программе, с ангиной, двусторонним воспалением легких, фронтитом и гайморитом, да еще и бронхитом в придачу.

– А можно предположить, что виденный вами верхолаз – это Максим Сергеевич и есть?

– Что вы! В школе Максим и то всегда был освобожден от уроков физкультуры по болезни. У него и сколиоз, и плоскостопие, и какая-то там дегенеративная деформация суставов голеностопа. Подняться по канату, сам рассказывал, так никогда и не сумел. А тот парень в комбинезоне очень ловко карабкался по пожарной лестнице. Раз! Два! Три! И он уже на крыше! Схватил футляр, побежал! Вот как!

– То есть преступник был крепким молодым человеком, а Максим Сергеевич ваш для таких трюков слишком хилый?

– Именно так. Даже из ваших сотрудников никто не отважился забраться на крышу по пожарной лестнице. А преступник смог!

– Вы им вроде как восхищаетесь, – недовольно произнес полицейский.

Устыдившись, Валентина Петровна попыталась оправдаться:

– Тем более что у Максима Сергеевича от высоты голова кружится. Ему даже кабинет для занятий всегда выделяют на первом, максимум на втором этаже. Выше он уже не может, как в окошко глянет, у него дыхание сбивается, голова кружится, сам бледнеет. Может и в обморок упасть, если срочно его вниз не спустить. Сама видела, как его под белы руки с четвертого этажа вели. Бедный Максимушка. Пот с него градом льет. Ноги еле переставляет. И без врачей понятно, что больной человек.

– Зачем же вы его на четвертый этаж услали, если у человека такой организм слабый?

– У нас Малый Концертный зал там находится, – оправдывалась Валентина Петровна. – Мы в нем на всех окнах шторы плотно задернули, Максим Сергеевич вроде бы и ничего, концерт отыграл. А как назад возвращаться, забылся, случайно по дороге в окошко глянул, ему вмиг и подурнело.

– Понятно. Тогда вряд ли это он на крышу лазил. Но спросить насчет судьбы списанного футляра от контрабаса все же надо.

– Вы ему позвоните.

– И позвоню!

Максим Сергеевич сначала стеснялся и признаваться в том, что взял вещь, подлежащую утилизации, никак не хотел. Мялся, увиливал от прямого ответа, пытался даже просто соврать, что никакого футляра не брал. Но полицейский припугнул его очной ставкой с завхозом, вызовом повесткой в полицию и даже санкциями за дачу ложных показаний следствию.

Максим Сергеевич частично устыдился, частично испугался и ответил:

– Да, футляр я взял. Хотел порадовать одного хорошего знакомого, он как раз подыскивал себе футляр. Инструмент ему удалось приобрести совсем недорого, но только без футляра.

– И что? Вы ему отдали?

– Честно говоря, нет.

– Значит, футляр до сих пор находится у вас?

– Тоже нет.

– Где же он?

– Я не знаю.

– Объясните!

– Понимаете, когда я просил этот футляр, то не представлял, в каком он находится состоянии. Думал, что в приличном. Но оказалось, что футляр требовал серьезного ремонта. Мало того что он был потерт и побит сильно, там еще был сломан замок. Отдавать такой – это подкинуть человеку лишнюю головную боль. Не подарок будет, а мучение. Поэтому сразу везти своему знакомому я не решился. Решил сперва спросить, что он сам думает.

– И что?

– Он сказал, что должен посмотреть. Может, замок он и сумеет исправить сам.

– Посмотрел?

– Пока нет.

– И куда же вы дели этот футляр?

– Оставил в центре. В семнадцатом кабинете, если мне не изменяет память. Посмотрите, мне кажется, он должен быть там.

Полицейские вместе с Валентиной Петровной сходили, семнадцатый кабинет осмотрели, но футляра от контрабаса в нем не обнаружили.

Позвонили снова Максиму Сергеевичу, тот удивился, но потом припомнил, что последний раз занимался в кабинете под номером 17А.

Пошли туда, но и там футляром даже не пахло.

Наверное, так бы и ходили взад-вперед, да Валентина Петровна придумала, как помочь делу. Посмотрели в журнале записей и выяснили, что Максим Сергеевич последний раз перед болезнью занимался в двенадцатом кабинете, но и там футляра не оказалось.

– Зачем он его таскал взад-вперед? Разве у него нет своего кабинета?

Снова позвонили Максиму. Тот удивился, что они до сих пор не нашли футляр.

– Я как отнес его в кабинет 17А, так там он и должен оставаться. Места там много. Футляр никому не помешает. А у меня комнатка совсем крохотная. Туда футляр при всем желании не втиснешь.

Наверное, полиция совсем отказалась бы от своих поисков, но кто-то из преподавателей узнал о поисках пропавшего футляра и припомнил, что видел сегодня в тридцать девятом кабинете в углу старый футляр.

Тридцать девятый кабинет принадлежал директору.

И у Валентины Петровны мелькнула мысль, что Ричард Александрович может быть недоволен, если они самовольно вломятся к нему.

Но полицию такие мелочи не смущали. Они поднялись на четвертый этаж, где в упомянутом кабинете футляр вскоре и обнаружился.

– Вот он, голубчик! – обрадовалась Валентина Петровна. – Тот самый! Со сломанным замком!

Но замок оказался починен с помощью стальной проволоки. Прикручена она была неуклюже, но со своим заданием справлялась. Замок отныне был исправен. Футляр спустили вниз. И призванная для опознания завхоз подтвердила, что футляр – тот самый, списанный за ненадобностью и негодностью.