Страница 14 из 16
– Видишь, я не враг. Мое расположение вполне искренне, я даже по-своему привязался к тебе. И даже готов в нарушение всех уставов простить тебе предательство. Как прошла ночь? – почти участливо спросил ученый.
– Лучше некуда, – процедил Дима. Он боялся показать слабость, но учитель слишком хорошо знал его, чтобы не понять, что творится внутри у его подопечного.
– Надеюсь, тебе удалось хорошо подумать. Твой ответ?
– Я вчера все сказал, – тихо выговорил юноша, боясь, что голос подведет его.
– Ты плохо подумал, – недовольно бросил Геннадий. – Тебе никто не поможет, никто даже не заговорит с тобой. Ты вместе со мной проводил эксперимент – что случается с людьми, когда их надолго помещают в одиночную камеру без возможности слышать человеческую речь? Ты помнишь их?
– Слишком хорошо помню, – Дима передернулся, перед внутренним взором встали безумные лица несчастных. – Поэтому я больше не с вами.
– Зря, – по-змеиному прошипел Доктор Менгеле. – Ты знаешь, что я могу с тобой сделать.
– Знаю. Я готов.
Внутри разрасталась и крепла уверенность, сменяя страх. Будет больно. Пусть будет. Пережить первые несколько дней пыток, не сдаться, а потом Вязников и сам не простит отступника, ему быстро надоест жалкое подобие человека, и тогда придет смерть и покой.
Дмитрию было жутко от этих мыслей, но вместе с тем, они успокаивали.
– Готов? Ты слишком самоуверен, щенок. Я заставлю тебя просить прощения, но уже не прощу. Ты меня разозлил. Руки! – прорычал ученый.
Юноша покорно вытянул руки вперед, ладонями вверх. Доктор Менгеле часто бил по пальцам провинившихся, да и он сам не брезговал подобным методом наказания, и вот теперь все обернулось против него.
– Расскажи, как ты додумался до такого? – Геннадий повернулся к нему, держа в руке кусок провода, который он использовал в качестве плети.
Дима молчал, не поднимая головы, вытянутые на весу руки заметно дрожали. Удар последовал неожиданно, и от этого был еще больнее. На кончиках пальцев запульсировал красный след. Юноша стиснул зубы, желая сохранить остатки достоинства.
– Подними голову и смотри на меня, – потребовал Доктор Менгеле ледяным тоном, и ученик не осмелился возразить. – Отвечай, с чего бы вдруг ты решил окрестить меня палачом спустя столько лет безупречной службы?
– Я убил Женю. Потому что хотел, а не потому, что так было приказано. Я – чудовище, а воспитали меня таким вы.
Следующий удар заставил несчастного вскрикнуть, Дмитрий инстинктивно отдернул руки и снова поднял их обратно, зная, что за неповиновение последует еще большее наказание. И был прав.
– Еще раз так сделаешь, получишь в два раза больше, – спокойно предупредил Геннадий, не повышая голоса. – Так вот, с чего ты решил, что завершение нашей работы над препаратом – это убийство?
– Мы знали, как действует концентрат, эмпирически вывели доказательства этого воздействия, – прошептал Дима.
– Эмпирически вывели, – повторил за ним Доктор Менгеле. – Знал бы ты, как мне обидно терять такого собеседника, как ты. Среди солдафонов и верных псов Андрея трудно найти действительно умного человека. А ты в своем роде гений, крайне талантливый молодой человек. Только вот забил голову всяким бредом. Ничего, дурь я из тебя выбью, вряд ли ты долго продержишься, не таких ломали.
Удар рассек нежную кожу на ладони, юноша закусил губу и всхлипнул, но руки не убрал.
– Спасибо… – вдруг сказал он, встречаясь взглядом со своим учителем. Тот удивленно вскинул брови, не ожидая такой реакции.
– Объяснись! – потребовал он.
– Вы даете мне возможность заглушить мои моральные страдания и голос совести физической болью. Мученики были во все времена, не так ли? Это шанс искупить мою вину, – Дмитрий улыбнулся, выше поднял руки. – Бейте. Ну!
– Щенок! В мученика играть задумал?! Тебе прощалось то, что никому не спускали с рук! Ты – единственный в этом бункере, кого раньше никогда не били, не заставляли заниматься физическим трудом. Вот твоя благодарность, да? Много о себе возомнил. Может, ум у тебя и блестящий, но вот тело – жалкое и слабое, и очень боится боли. Я заставлю тебя просить прощения! На коленях будешь умолять! – выпад ученика вывел Доктора Менгеле из равновесия, привел в ярость.
Удары посыпались один за другим, и Дмитрию стоило небывалых усилий не закричать в голос. Он сжал зубы и уговаривал самого себя.
«Немного потерпеть. Не сдаться сейчас, пусть он поймет, что я не так слаб, как ему хотелось бы думать. Немного… потерпеть…» – мысли становились бессвязными, их вытесняла боль.
– Ну что, ты не передумал? – голос учителя вырвал его из мучительного оцепенения.
– Бейте, – сквозь слезы прошептал юноша, протягивая дрожащие руки.
Ладони горели огнем, казалось, на них не осталось ни одного живого места.
– Вот как? Хорошо, – недовольно протянул ученый. – А может, позвать Влада, он давно хочет с тобой рассчитаться, мне достаточно лишь кивнуть?
– Вы все знали…
– Конечно же, знал. Если ты думаешь, что хоть что-то про тебя мне неизвестно, очень ошибаешься. Может, ты хочешь, чтобы все узнали о том, что ты творил? Общество живет в неведенье, но все знают, кто отдает приказы казнить или помиловать. Хочешь, чтобы твои бывшие товарищи, которые страдают в сером зале, узнали, что это ты приказал их туда отправить? Или их друзей, замученных в лабораториях лично тобой? Предателю не подают руки, ты не станешь для них святым мучеником, ни с одной, ни с другой стороны не найдешь ни понимания, ни сочувствия. Может, ты надеешься, что за тебя вступится Алексеева, надавит на Рябушева, как со своим драгоценным Женечкой? Ошибаешься, она ненавидит тебя, потому что это не я приказал ввести пленнику экспериментальный препарат, это сделал ты. Кроме меня, ты никому не нужен. Все еще будешь упорствовать?
– За что? – сдавленно выговорил Дима.
– За предательство, – жестко ответил Геннадий. – Ты вдруг решил повесить на меня все свои ошибки, а я такого не прощаю.
– Вы – мой учитель! Пример для подражания! – крикнул юноша. Его разрывало от обиды и несправедливости.
– Твой пример для подражания остался в прошлом, если ты решил отказаться от всего, что создавал столько лет. Пока ты был верен – у тебя было все. Сейчас у тебя не останется ничего, кроме желания умереть. Я тебе это обещаю, – прошипел Доктор Менгеле, открывая дверь кабинета.
Влад, дежуривший за дверью, вывел несчастного в коридор. Что приказал ему ученый, юноша не слышал, и от этого становилось жутко.
Конвоир вывел его в серый зал, и им навстречу торопливо вышел полковник Рябушев.
– Этого ко мне в кабинет, – раздраженно приказал он. – Почему не доложили?
– Геннадий Львович не велел! – отрапортовал часовой.
– Вот как? – недобро прищурился командир. – Ты забыл, кто начальник бункера? С тобой я отдельно поговорю. Шагом марш исполнять!
– Есть!
Полковник закрыл за собой дверь и кивком указал Дмитрию на стул.
– Руки давай, – приказал он.
Юноша вздрогнул, вжался в стул.
– Не надо… – умоляюще попросил он.
– Руки, я сказал, дважды повторять не стану. Успокойся, перевяжу и все, – нахмурился командир бункера, разматывая бинт.
Ученик Доктора Менгеле смотрел, как Рябушев накладывает повязку с мазью на его разбитые ладони, и от этого внезапного жеста милосердия было еще страшнее.
«Только не тешь себя иллюзиями! Пожалуйста, не думай, что можешь спастись! То, что полковник накричал на Дракулу, еще ничего не значит. Падать будет больно, не смей верить в чудо!» – настойчиво уговаривал внутренний голос.
– Ну, и что же вы не поделили с Геной? – командир устроился в кресле и пристально посмотрел на молодого человека.
– Андрей Сергеевич, я – диверсант. Я отказываюсь участвовать в экспериментах Доктора Менгеле, они бесчеловечны и антигуманны! Я раскаиваюсь в том, что много лет мучил невинных людей, и не желаю больше иметь ничего общего с моим фашистским прошлым! – на одном дыхании выпалил Дмитрий, желая сразу расставить все точки над «и».