Страница 1 из 16

Если бы мы знали

Стоун Тамара Айленд

Тамара Айленд Стоун

Если бы мы знали

Посвящается моей лучшей подруге. Я скучаю по тебе сильнее, чем ты думаешь.

Вы пришли сюда обрести то, что уже ваше.

Наши с Эмори спальни разделяло всего тридцать шесть шагов.

Впервые мы сосчитали расстояние от окна до окна, когда нам было по шесть лет (сорок два шага). Потом в двенадцать (тридцать девять). Последний раз – в пятнадцать. Мы прислонились к стене ее дома, взялись за руки и пошли нога в ногу, смеясь и спотыкаясь, каждый раз пробуя заново, пока у нас не получилось.

Эта зеленая лужайка знала о нас все. Здесь мы учились ходить, устраивали чаепития для плюшевых игрушек, бегали в жаркие летние деньки под брызгами оросителей.

Вскоре всего один лишь призыв «ЛУЖАЙКА!» заставлял нас выбегать через заднюю дверь на улицу. Мы встречались посреди лужайки и сидели там часами: смотрели на звезды, обсуждали музыку, книги, мальчишек, учились целоваться на своих же плечах, пока не начинали засыпать на ходу или наши мамы не звали нас домой. Во время учебы в старшей школе у нас появились новые завораживающие тайны и любопытные истории, и мы искренне говорили друг другу: «Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной чем угодно, правда?»

Но не важно, как долго люди знакомы и сколько раз они повторяют эти слова, все равно у каждого в душе есть шкатулка с мыслями, которыми он, как ему кажется, не должен делиться с лучшим другом или подругой.

Кому, как не мне, этого не знать? Ведь я открыла эту шкатулку. И Эмори ответила мне тем же. С тех пор ни она, ни я больше не проходили заветные тридцать шесть шагов.

День 273-й, осталось 164

Дома мы были одни. Я сразу это поняла по маминому плечу. Его покрывала лишь тонкая полоска розового или черного шелка, как обычно, когда Дэвид оставался на ночь. В другие дни мама ложилась спать в какой-нибудь из старых папиных футболок с названиями музыкальных групп.

Я на цыпочках вошла в комнату и присела на край кровати. Мама не шелохнулась, и я слегка потрясла ее за руку.

– Мам, привет, – прошептала я. – Я вернулась.

Она сонно замычала и лениво приоткрыла один глаз.

– Привет, милая! Как прошла вечеринка?

– Весело.

Прядь темных волос свесилась вперед, и мама потянулась убрать ее мне за спину.

– Люк тебя отвез?

– Да. – Я ощутила легкий укол совести, но решила об этом не думать.

– Мне он нравится, – прошелестела мама. – Хороший парень.

Она опустила голову на подушку и закрыла глаза.

– Да, хороший. – Я накрыла ее одеялом до подбородка и поцеловала в лоб.

Не успела я затворить дверь, как из постели снова раздалось тихое посапывание. В коридоре я выудила телефон из заднего кармана джинсов и написала Люку:

Доброй ночи.

Мы придумали кодовое слово еще восемь месяцев назад, когда начали встречаться, и нам обоим оно показалось гениальным. Если бы маме вздумалось просмотреть мою переписку – а она начала время от времени это делать после того, как Дэвид ее убедил, что все «ответственные родители» так поступают, – она бы сладко вздохнула и сказала: «Как мило, что вы с Люком желаете друг другу доброй ночи перед сном!»

Я зашла к себе в комнату, заперлась и дважды щелкнула выключателем. Потом порылась в шкафу, достала металлическую стремянку и отнесла к окну.

Люк уже был на месте; он стоял у стены дома Ханны, между идеально подстриженными розами ее матери и каким-то громадным цветущим кустарником. Когда я спустила лестницу, Люк огляделся по сторонам, убедился, что горизонт чист, и шагнул в пятно света под фонарем.

Он помчался ко мне по лужайке в развевающемся бело-зеленом шарфе и спортивной куртке «Футхил Фэлконс»[1] той же расцветки, раздувшейся от ветра и оттого походившей на причудливые крылья. Видимо, Люк тоже об этом подумал, потому что принялся махать руками, словно птица. Или летучая мышь. Или безумец.

Я зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться.

– Какой же ты чудак!

Он вскарабкался по стремянке, перебросил ногу через подоконник и спрыгнул на пол. А потом показал большим пальцем на дом Ханны.

– Она не считает меня чудаком. Она думает, что я убийственно привлекателен.

Моя улыбка погасла. В нижнем углу окна комнаты Ханны, между занавеской и выкрашенной белой краской рамой, просвечивало ее лицо.

Я уже хотела, как обычно, сказать «Не обращай на нее внимания», но потом передумала. Раз уж она на нас смотрит, надо ей что-нибудь показать.

Я размотала шарф Люка и сбросила куртку на пол, а потом принялась стаскивать его футболку через голову.

– Ты что делаешь? – спросил он.

Я пробежалась кончиками пальцев по обнаженным плечам и груди Люка, а потом прижала его к стеклу и поцеловала, сначала нежно, затем более страстно. Он демонстративным жестом запустил руку мне в волосы.

Ханна, наверное, была близка к обмороку. Я буквально чувствовала волны осуждения и отвращения, исходящие от ее окна. Я представила, как она стискивает в кулаке свой крестик, так сильно, что на коже остаются четыре крошечных отпечатка, как отчаянно молится за мою душу и еще отчаяннее – за то, чтобы Бог покарал злодейского парня, посмевшего забраться ко мне в спальню в поздний час. Но честно говоря, этот образ был сильным преувеличением.

Я не выдержала и захихикала.

Люк схватил меня за талию и развернул так, что прижатой к стеклу оказалась я. Он поднял мне руки над головой, и я засмеялась еще громче.

– Ты как будто вышел из мыльной оперы, – сказала я.

– Эй, ты первая начала!

Я закинула ногу ему на бедро и притянула его ближе к себе.

– Она все еще смотрит, – сказал он. – Продолжай.

Но я не хотела продолжать. Я хотела поцеловать Люка по-настоящему, не напоказ и уж точно не для Ханны.

– Пожалуй, она увидела достаточно. – Я оглянулась, послала ей воздушный поцелуй и резко опустила жалюзи.

– Ты когда-нибудь расскажешь, что между вами произошло? – спросил Люк.

– Не-а.

Я не видела в этом смысла. За последние три месяца мы с Ханной не сказали друг другу ни слова. Мы учились в разных школах, я ходила в театральный кружок, а она – на репетиции церковного хора, и наши пути редко пересекались.

Не то чтобы меня это радовало, но что поделаешь?

Я подвела Люка к своей кровати. Он присел на край, а я встала между его колен. Погладила его темно-каштановые кудри и постаралась отбросить мысли о Ханне.

– Ну, когда вы наконец помиритесь, напомни мне ее поблагодарить.

– За что?

– Я буду думать сегодня перед сном об этом поцелуе.

Я улыбнулась и подумала: «Двести семьдесят три». Точнее, мне казалось, что подумала. На самом деле я произнесла это слух. Люк отодвинулся и посмотрел на меня.

– Что ты сейчас сказала?

– Ничего.

Я густо покраснела, понадеявшись, что Люк ничего не заметит в полутьме.

– Что значит «двести семьдесят три»?

– Я вовсе не это сказала, а… – Я попыталась придумать что-нибудь в рифму к «семьдесят три», но мне ничего не пришло в голову.

А Люк не сдавался. Он обхватил меня за бедра и притянул к себе.

– Ну, объясни.

– Не могу. Мне неловко.

– Со мной-то чего смущаться? – Люк расстегнул пуговицу на моей блузке. – Так что? У тебя двести семьдесят три веснушки?

Он поцеловал меня в ключицу.

– Возможно. – Я хихикнула. – Хочешь их сосчитать?

– Не могу. – Очередной поцелуй. – Здесь слишком темно. Ну, говори.

– Не скажу. Ты решишь, что я странная.

Действительно существующая спортивная команда школы «Футхил» в Калифорнии. Прим. пер.