Экспедиция

Скелеты в шкафу. Андрей Балабанов

Второй и четвёртый штурманы были космонавигаторами, третий штурман имел незаконченное высшее по ксенозоологии и класс «В» (если бы закончил, получил бы класс «А»)

Катерина Ветинская окончила Академию физической культуры и двухгодичные курсы при Ботанической Академии, и отвечала за оранжерею (четыреста квадратных метров «посевных площадей» спасут их от пищевого расстройства, которое экипаж заимел бы, полгода питаясь лапшой «Доширак»).

Громкая должность оператора систем жизнеобеспечения расшифровывалась как повар-кулинар, а операторы боевых машин в прошлом были профессиональными убийцами: занимались истреблением агрессивной фауны на планетах класса «Х». Последнее немного напрягало. Фауна понятие растяжимое, далёких предков человека — питекантропов и неандертальцев — высокоразвитые инопланетяне запросто окрестили бы агрессивной фауной, это как пить дать…

Андрей заставил себя думать о хорошем, как когда-то в космошколе, когда ему было совсем хреново. Это здорово помогало. Поможет и сейчас.

На шестерых, с классом «А» можно положиться как на самого себя. Знания и профессиональные навыки остальных не вызывали сомнений: не таким был Волокушин, чтобы набрать команду из недоучек. Но что-то не давало Андрею покоя. Внутренний голос, который никогда его не обманывал, занудно верещал, убеждая, что скелет в шкафу есть у каждого из тринадцати. Дверца шкафа откроется при самых неподходящих обстоятельствах, и тогда их будет уже двадцать шесть. Двадцать шесть против одного.

Так было на Инте Игрек в системе 40 Эридана, когда против Олега Бабанина выступил весь экипаж — который Олег, то есть Андрей, спас, и за это его возненавидели. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Он вытащил их из ада Инты Игрек, а они запихнули его в ад на Земле.

Неверие в самого себя — самое страшное для космолётчика. Уж лучше наглость и апломб, придающие уверенность. Андрей наглецом не был и оценивал себя объективно. Экипаж «Сайпана» не знал, что он тот самый Олег Бабанин, исчезнувший со страниц прессы и, пожалуй, с лица Земли. К новому имени он привык неожиданно быстро — стремясь избавиться от прошлого, сбросить старую шкуру, как это делает змея, и жить дальше.

Хирургическая пластика лица и полгода в клинике «За гранью», где каждую ночь он просыпался в липком поту, терзаемый кошмаром Инты Игрек. Кошмар не отпускал, потому что был реален. Андрей видел его своими глазами. И не смог ничего сделать. И не мог забыть.

В волокушинской клинике с ним работала команда врачей: психотерапевты, психоневрологи, и космики. Волокушин лечил его за свои собственные деньги, потому что Олег Бабанин был уникален. Он принимал нестандартные решения, верные в девяноста девяти процентах из ста. Он мог работать с любой командой, то есть был прирождённым лидером. Он умел получить результат, даже если проблема была из разряда не решаемых.

Но на старуху бывает проруха. Инта Игрек. Тот самый пресловутый один процент.

Из депрессии Олега вытаскивали полгода. И вытащили, заблокировав память. Он помнил только название, от которого веяло смертью. Инта Игрек. На планете с земной атмосферой, почти земным тяготением, земным солёным океаном и двумя вполне земными материками — на планете земного типа случилось что-то выходящее за рамки человеческого понимания (Андрей не помнил — что),

Ещё он помнил, что сумел поднять корабль с поверхности планеты, искусно притворившейся земной, и дотянул его, с наполовину расплавленным корпусом, до Солнечной системы.

В ожидании неприятностей

Звездолёт класса дальний экстра универсал представлял собой огненный шар, на поверхности которого бушевало тысячеградусное пламя: двигатель располагался снаружи, обтекая корабль со всех сторон. Плазоловая обшивка защищала корпус от механических повреждений (метеоритных потоков), а жаропрочный сплав толщиной в несколько метров выдерживал четыре с половиной тысячи градусов Цельсия. «Жилые отсеки» находились внутри, под надёжной защитой магнитных полей.

Поднявшись на планетарных двигателях в верхние слои атмосферы, «Сайпан» включил гравиполе и удалялся от Солнечной системы со скоростью, в двадцать шесть раз превышающей световую. На Эльгомайзу они прилетят максимум через полгода, а если повезёт, месяцев через пять. На земле за это время пройдёт пять лет. И столько же обратно. Так что они ещё успеют встретиться с друзьями и родными, постаревшими на десять лет, но вполне узнаваемыми. Только Андрея никто не ждёт, кроме Димки.

Ожидание неприятностей пришло сразу после старта и комфортно устроилось внутри. Держало в тонусе, как сказал бы Волокушин, если бы он здесь был. Но Волокушин остался на Земле, а «Сайпан» удалялся от неё со скоростью 7800000 километров в секунду, в двадцать шесть раз превышающей скорость света.

Единственным средством общения с другом был для Андрея дневник. Список экипажа — четырнадцать коротких строчек — теперь звучал по-другому. Закрывшись на ключ, Андрей грыз хвостик раритетной ручки, пытаясь облечь впечатления в слова. Впечатления взбрыкивали и возмущённо сопели. Как подозревал Андрей, каждый член экипажа это ходячая экстремальная ситуация.

Астрофизик Надежда Кислова по кличке Кислота всё свободное время проводила за вычислениями, возводя в блокноте пирамиды из формул. На мужчин смотрела отсутствующим взглядом (Берни говорил, потусторонним), от которого веяло холодом. Вся в себе. «Может, она аутичка? Аутист, то есть» — предположил Юозас, и был как никогда близок к истине. «Аутичка» имела докторскую степень в астрофизике и кандидатскую в ксенозоологии, и ничуть не интересовалась хомо сапиенсами.

Биолог Юозас Киндзюлис, веган с повадками австралийского ленивца, кличка Ботаник. Юозасом его звал один капитан, остальные предпочитали короткое Юз. Андрея угораздило спросить, не обижает ли Юозаса такое сокращение его имени, на что биолог снисходительно улыбнулся и ответил, что правильно произносить литовские имена может только литовец. Андрей подавился вопросом. Юозас остался невозмутимым, но в глазах мелькнул металлический блеск, и капитан «Сайпана», обладающий звериным чутьём на неприятности, понял, что терпению литовца когда-нибудь наступит конец.

Механик Семен Рабинович, фамилия русскоговорящая, способности исключительные. Единственный на «Сайпане» не имел клички: Рабинович везде Рабинович. Осматривая двигательный и генераторный отсеки, Сёма сокрушённо вздыхал. А на каверзный вопрос «Долетим ли?» неизменно отвечал: «Туда — точно долетим, я вам обещаю. А может, даже обратно вернёмся. Может, я даже обниму мою тётю, двоюродную сестру жены маминого первого мужа. Если она позволит. Если Рита простит мне такой безответственный поступок, как полёт на этот собачий Процион. Мы здесь дурью маемся, и бог даст, так будет ещё долго, а тётя Рита переживает».

Подшучивание над Сёмой стало для экипажа обычным, как утренняя чашка кофе (Волокушин снабдил кают-кафе тремя кофемашинами, запаса кофе хватило бы на несколько лет). Рабинович флегматично изрекал: «Я понимаю, тут все шибко грамотные, а Сёма таки мимо проходил, Сёма в астрономии как свинья в апельсинах, на «Сайпане» по протекции. Смеяться не надо, я не закончил. Так вот. Если вы думаете, что свинья не любит апельсины, вы сильно ошибаетесь. Она таки отличит их от груш, даже если зажмурится. А если вы думаете, что Сёма смыслит только в механизмах и не смыслит в людях, таки можете продолжать думать. Видели бы вы свои рожи, на них же всё плакатным шрифтом написано… Все идиотские глупости, которые вам не терпится сказать».

Корабельный врач, Джеймс Кендал (кличка Джимми), невыдержанный взрывной африканец с американским гражданством. Андрей видел его несколько раз по телевизору, и никогда вживую. Знаменитость, которой не было равных в медицине, Кендал вытаскивал своих пациентов с того света. Диагноз не имел значения: кома, онкология, бруцеллёз, сочетанные травмы черепа, оскольчатые переломы позвоночника.

Напрягал один факт: все, кто объявлял Кендала мошенником, обманом завладевшим медицинским дипломом, — очень скоро умирали.