Экспедиция

Джеймс хохотал, вспоминая, как ершился кэп и как он его обротал. Укротил. Укоротил. Теперь «укороченный» будет думать и гадать, что он там схватил в скалах, какой чужеземный микроб… разъедающий, разрушающий, с аппетитом перерабатывающий весь этот ливер, который Джеймс «научно» назвал симбиотическими составляющими. Ох-ха-хааа… Надо Петюне рассказать, вместе посмеёмся.

Якутская традиция

В кают-гостиной «заседали» штурманы с космомехаником и… Бэргеном. Молчун и нелюдим о чём-то увлечённо рассказывал, остальные внимательно слушали, в гостиной стояла космическая тишина, нарушаемая лишь голосом «молчаливого»:

— Мы Новый год в Терсколе встречали. Там наша база была, Общеземной обороны. Отмечали, как водится, до отключки. С ледника на ватрушках скатывались. Километр чистого льда, склон пологий, а разгоняет по нему так, что не слышишь собственного крика. Из ракетниц стреляли, пока ракеты не кончились. Лавину спустили по соседнему склону. На Эльбрус сходили. А тут и праздничек, у Полякина днюха. Это дружок мой, Коля Полякин. Мы с ним вместе магму и кислоту прошли. Он меня на Вендаке от смерти спас, я его на Зорфале вытащил из… Вытащил, короче. Днюху Колину отмечали со вздрогом, аж горы качались!

Андрей не решился войти: пусть доскажет, раз уж рот открыл… впервые за полгода. История стоила того, чтобы её послушать. Зорфал и Вендака планеты класса «Х», то есть смертельно опасные для человечества. Иксовые, или х***ые, как их прозвали русские космолётчики. Бэрген не вдавался в детали, но штурманы имели представление о планетах класса «Х», и Андрей имел. Стоял у двери и слушал… О том, как тренируются на базе Общеземной обороны, стоило послушать.

— У якутов традиция: другу отдай самое лучшее. А у меня ракетница была, и ракет комплект, сорок штук. Я молчал как нерпа, иначе выклянчат и расстреляют все, ни одной не оставят… Весь день мы пили, за именинника и за мужскую дружбу. А вечером я им салют устроил, подарок мой Коляну. Тридцать лет, тридцать выстрелов… Аж башка опухла от грохота. И я нечаянно выстрелил красную. (прим.: красная ракета — сигнал бедствия)

Утром встал, слышу — разговаривают. А это ребята-спасатели к нам припёрлись. Рукастые, крепкие. Бить будут, понял я. С последнего курса исключат, понял я. И выбросил оставшиеся ракеты в отхожее место. Я в Астрофизической академии учился, заочно. А вы небось подумали, якут только нерпу добывать умеет, умку в глаз бьёт? (прим.: умка — белый медведь) — Толстые губы Бэргена раздвинулись в широкой улыбке. — Вроде обошлось, поругали нас и обратно утопали. Днюха у майора, понимать надо.

Потом переход у нас был, с полной выкладкой. Пришли в Сухум, а там говорят, на нас всех пишут бумагу, потому что никто не сознался. Спасатели в Терсколе ребят поспрашивали, наши все как один: не видели, не слышали, не знаем, никто ничего. И эти падлы сообщили в Сухум. Там за нас взялись конкретно. Конкретненько…

И говорят: раз никто не признался, бумагу будем составлять на всю группу. А Кольке подполковника должны дать, и ещё троим… Ни фига не дадут теперь, вместо звёзд на погоны ребята звездюлей получат, и всё из-за меня.

Я пошёл и признался: «Это я». А он мне говорит: «Не верю». Я ему своё, он мне своё, полдня уговаривал…

Кают-гостиная затряслась от смеха: коренастый Бэрген, ростом ниже любого космолётчика, больше походил на подростка, чем на взрослого мужчину. На героя уж точно не тянул. А поступок совершил геройский, как ни крути. На амбразуру глазом лёг, пошутил кто-то.

— И что потом?

— Потом? Потом коньяк пили, он «Хеннеси» выставил, не пожалел. А я ему водку притащил, на морошке настоянную… Для друга берёг, хотел сюрприз сделать. Сделал.

— Бэрген, не томи. Дальше-то что было?

— Дальше мы морошковую пили. И заключили мировую. А спасатели падлы. Хотя в принципе ребята неплохие.

— Бэрген, ты даёшь… А расскажи ещё!

— А что рассказывать? Я на базе уши отморозил, после Терскола в санатории отдыхал, в гражданском. Под Нарофоминском… Санаторий я назвал «Последний шанс». Потому что там всем за пятьдесят и все больные. И все пьют, а я один не пью. И бабам всем за пятьдесят, и все… А я один «не отдыхаю» (Бэрген виртуозно изобразил, как «отдыхали» в санатории, и штурманы покатились со смеху).

— Ха-ха-ха! Ы-хы-хыыы… Слава героям космоса! Жаль, ракетницы нет, сейчас бы стре́льнули красную… Аборигены спасателей пришлют, весело будет.

Андрей упятился от двери и ушёл к себе. Ребятам весело, а с «господином капитаном» они будут чувствовать себя напряжённо. Почему они с ним так официальны, почему его должность у всех вызывает желание встать по стойке смирно? Может, надо по-другому строить отношения? Может, ну её, эту тиранию? Что там говорил Конфуций? Общество делится на две категории: те, кто управляет, и те, кто им подчиняется и работает. Не каждый может управлять. Критерии управления: знание и добродетель.

То же самое утверждал Платон: люди от природы не равны, а режимов управления четыре: тимократия (власть достойных), олигархия (власть богатых), демократия (власть народа, то есть толпы) и тирания, то есть монархия. По Аристотелю, режимы управления бывают правильные (власть для людей) и неправильные (власть для себя). Он, Андрей, управлял «Сайпаном» для людей, то есть правильно, но в чём-то всё-таки неправильно. Он подумает. Полежит. Отдохнёт. Что там говорил этот чёртов африканец? Может, у него и правда простуда, а не экзопланетная экзозараза? Вот не надо было шлем снимать!

Часть 17. В туннеле

— Надя, почему ты одна? Тебе сколько лет?

— Двадцать семь, — бухнула Надя, забывая о том, что возраст женщины это её тайна.

— Так почему? Не любила никого?

— Я любила свою профессию. И работу. Диссертацию защитила. Мне некогда было, — оправдывалась Надя.

После предательства отца она никому не верила и заслужила репутацию египетского сфинкса. В Академии на неё смотрели как на подающего надежды астрофизика, вот именно так, в мужском роде. Докторская диссертация в двадцать шесть. Приглашение в компанию «Дженераль Атомикс», куда приглашают достойных из достойных. Работа, которая стала жизнью. Уютные вечера с любимыми книгами под золотистым светом «маминого» абажура. Абажур она купила в антикварном магазине, у них в Кудиново был такой же, Надя даже торговаться не стала, выложила всю сумму.

Абажур и книги были кусочком детства, кусочком счастья, которое — должно же у неё быть, ведь нельзя же совсем без счастья? Библиотеку (раритетную, бумажную) Надя начала собирать ещё на стипендию, откладывала каждую копейку и покупала книги, которые тоже были «мамины». После интерната она жила в общежитии Академии, домой вернуться не получилось, в их квартире жили другие люди. Наде открыла миловидная женщина, за её спиной маячил парень в футболке с нарисованным тигром. Тигр скалил зубы, словно говорил: «Это мой дом. А ты убирайся, пока цела».

— А где… тот, который здесь раньше жил? Уехал? Куда, не знаете? Не знаете? А вещи? Вещи какие-нибудь остались?

— Нет, конечно. Он всё забрал, — ответил «тигр».

— Не всё. Остались детские игрушки, одёжки, даже халатик японский, шёлковый, с драконами. Безделушки разные. Школьные тетрадки. Абажур старый, выцветший, — вспоминала женщина. — Мы на мусорку всё отнесли.

— А когда?

— Что — когда?

— Когда отнесли?

— Погоди… Тигран, мы когда переехали? Года четыре назад… или пять. Подождите! Вы куда? Вы его родственница? Мы правда не знаем, куда он уехал, но мы могли бы…

— Не родственница! Никто! — крикнула Надя, сбегая по лестнице. Лифты она не любила с детства. Ноги бежали по ступенькам, слёзы бежали по щекам, мысли бежали по кругу, как карусельные лошадки: «Выбросили, всё выбросили, не осталось ни книжек, ни игрушек, ни маминого абажура, ничего. И её, Надю, выбросили. В её квартире теперь живёт тигр Тигран. Все мужчины тигры. Даже если притворяются карусельными лошадками.

Наде исполнилось двадцать семь, когда в ней проснулась женщина. Отчаянно хотелось любви, хотелось, чтобы как у всех: муж, дети, праздники, подарки, и скучать, ожидая кого-то, и чтобы скучали без тебя… На предложение участвовать в экспедиции она согласилась с восторгом: её ждали звёзды, кометы и туманности… и мужчины. Десять мужчин, считая капитана, а женщин четверо, а лететь без анабиоза, полгода туда и полгода обратно. Она непременно кому-нибудь понравится. У них просто нет выбора.