Экспедиция

— Куда пойти, куда податься… — подхватил биолог. — Соглашайся на ничью, королева. И не вздыхай. Сейчас покажу тебе пару эндшпилей. Выучишь ладейный. И мат двумя конями. Завтра всех обыграешь. И никто с тобой больше не сядет за доску. Как со мной не садятся.

— Я сама с ними не сяду… Я с тобой хочу! — объявила Юозасу Кислота, и Андрей поразился: чем её взял этот непроходимый ботаник, у которого вместо мозгов «травка зеленеет, солнышко блестит». Впрочем, так ли уж непроходимый, если у него получилось расположить к себе уксусную Кислову и вывести из себя Ветинскую, с её-то самообладанием.

Раздался характерный звук сметаемых с доски фигур.

Панна Катажина

В кают-гостиной Юозас больше не появлялся, и у Леха Золтовски, что называется, появился шанс. Катеринку он называл панной Катажиной и серьёзно утверждал, что её фамилия восходит к древнему княжескому роду. На «Сайпане», где по определению Андрея было каждой твари по паре, не хватало только этого Ромео.

Золтовски с его неуёмной польской спесью влюбился в Катеринку как мальчишка. Мало того, он где-то откопал историю князей Речи Посполитой, где Веттины фигурировали как Курляндские князья, последний из которых, герцог Курляндский, жил в 1750 году. Решающую роль в этом заблуждении сыграло то, что Катеринка была незамужней (об этом говорила фамилия Ветинская; замужняя пани была бы Ветинова). Объяснять упрямому поляку, что русские женские фамилии не изменяются, в отличие от Польши и Литвы, — объяснять было бесполезно. Лех как заведённый талдычил одно: титул князей Веттинов угас на возведённом в это достоинство Морисе Саксонском (de Saxe), герцоге Курляндском. О женской линии в истории рода ничего не говорится, а значит…

Ветинскую прозвали герцогиней Курляндской. Она принуждённо улыбалась, потом шутка перестала быть шуткой, и Катеринка сорвалась. О чём экипаж горько пожалел, но было поздно. Силовые тренажёры оказались запредельно силовыми, рукояти подкрученными, пружины стальными, а диски неподъёмными… И как следствие, жетоны — недоступными. Экипаж пыхтел и карячился на тренажёрах. Катеринка взирала на их страдания с застывшим лицом герцогини Курляндской. Лех поскучнел и похудел, но пока держался. Из тренажёрного зала он уходил последним, но шансов практически не имел: Катеринка любила другого. О любви говорила её задумчивость, говорили глаза, говорило тело, которое Лех воспринимал как музыку, не в силах отвести глаз от совершенных гармоничных линий. Про себя он называл её ласково — Кася. И мечтал, что когда-нибудь произнесёт это имя вслух.

«Интересно, кто он?» — думал Андрей, глядя на её грустное личико. И очень бы удивился, узнав правду.

По определению капитана, Катеринка вышла из-под контроля. А тренажёрный зал из полезного развлечения превратился во вредоносное: за два часа все уставали как звери, что не входило в программу полёта…

Девчонки

Ещё одним развлечением на корабле являлась еда. На камбузе, как прозвали кухонный отсек, хозяйничали две нагловатые двадцатилетние девчонки, Кэли Конорс и Леона Лин, чьи воинственные имена (в переводе с английского Кэли означает воин, а Леона — львица) в списках сопровождались буквенно-цифровыми номерами. Андрей терялся в догадках, где Волокушин исхитрился их раздобыть: две красотки модельной внешности, с длинными ресницами на кукольно-красивых личиках и ямочками на розовых щеках, были андроморфами.

Под нежной кожей, в которой человеческий эпителий был замещён на 96 %, скрывались сокрушительные мускулы. Биолюди. Не восприимчивые к боли, не ведающие сомнений, не умеющие любить. Но они испытывали человеческие чувства, а значит, были всё-таки людьми.

Выращенные в лаборатории, с почти полностью заменённым геномным составом, с воспитателями вместо любящих родителей, они с детства (представьте, у Леоны с Кэли было детство, с шумными играми и беготнёй, со школьными партами и учителями, обладающими научной степенью) были окружены неусыпной заботой. Но — не любовью. Любить их не научили, какая любовь с изменёнными ДНК?

Создатели андроморфов не могли предположить, что десять процентов оставленных им родительских генов заставят «девочек» мучительно думать… Что Леона и Кели поймут наконец, что они другие. И будут мечтать о том, чтобы стать такими как все. Морщится от боли (интересно, какая она, боль, и почему от неё морщатся?). Рухнуть на диван, испытывая неимоверную усталость и столь же неимоверное блаженство (интересно, почему люди так быстро устают? И чему можно радоваться, когда ты устал?). Понять, что означает направленный на тебя пристальный мужской взгляд (женщины смотрели по-другому, и это была ещё одна загадка, которую требовалось отгадать) и отчего у них загораются глаза. Отчего?

Последнее Кэли и Леона умели имитировать, но делали это слишком старательно. Мысль о притворстве (издёвке, циничной наглости, высокомерии) возникала и сопровождала «жертву» неотвязно. От «девочек» держались подальше, как от крапивы, потому что — ужалит.

Люди-геномы, выращенные из нежизнеспособных эмбрионов посредством необратимого изменения ДНК, быстро освоились на корабле, улыбались всем без разбора, на «неуставные» вопросы отвечали так, что пропадала охота их задавать, и не обижались на прозвище «корабельные стервы», андроморфы не умеют обижаться. Андрея бросало в холодный пот при мысли, что об этом узнает экипаж.

Команду эти двое кормили на убой. Бульон с пирожками, борщ с чесночными пампушками, ромштексы, лангеты, эскалопы, киевские котлеты на косточке, кавказское чанахи в горшочках и баклажаны, фаршированные грибами. На десерт подавали лимонный пирог. Они же не древние космонавты, чтобы из тюбиков питаться, так и помереть недолго от несварения желудка. Поистине космическая смерть…

Волокушин не пожалел денег, заказал био с эталонной внешностью, и взгляды экипажа как стрелка магнитного компаса неизменно были направлены на салон-ресторан. И мысли тоже. Последнее удручало… Поскольку то, о чём они думали, с биолюдьми было невозможно.

Любителями покушать и поглазеть на соблазнительные формы поварих являлись все без исключения. Поэтому тренажёрный зал шесть раз в неделю был обязателен. С посещением проблем не возникало: Катерина Ветинская, инструктор по физическому воспитанию (калланетика для ленивых, йога для продвинутых и китайская гимнастика для терпеливых) придумала систему «оплаты» проведённых в тренажёрном салоне потных часов жетонами. Как ни странно, система действовала. За жетон можно было купить в кают-баре жевательную резинку со вкусом шашлыка, за два жетона пирожное, за четыре автомат наливал кружку ледяного пльзеньского пива и вышвыривал в лоток жирную воблину (неприкосновенный запас, взятый с Земли; идея принадлежала Катеринке, при финансовой поддержке Волокушина, и сделала своё дело…)

Бортовой дневник

Помимо записей, в бортовом дневнике появились рисунки и схемы, с перекрёстками стрелок, неуверенностью прерывистых линий и психологической завершённостью кружков, в которые рукой капитана заключались, как под стражу, взятые «на карандаш» имена.

К хулиганской выходке Юозаса добавилось происшествие с Берни, которому Кэли и Леона отомстили за его приставания к Катеринке. При этом они сами остались безнаказанными. Высший пилотаж. Приставания, впрочем, заключались в ежевечернем угощении пирожными (от которых девушка неизменно отказывалась, а Берни неизменно «обижался», по-хомячьи надувая губы и притворяясь смертельно обиженным). Потерпев поражение на конфетно-букетном фронте, Берни подловил Катеринку в коридоре, объяснился в любви и поцеловал. Катеринка ответила классической пощёчиной и с тех пор старательно его избегала, выказывая презрение при всяком удобном случае.

«Удобных случаев» было более чем: в тренажёрном зале Берни показывал плачевные результаты, и Катеринка, всегда снисходительная к штурману-навигатору, теперь регулярно выставляла его на смех. Барнс оскорбился и перешёл к точечной бомбардировке, остроумно и метко высказываясь на Катеринкин счет и строя предположения, что может статься, на Проционе отыщется гуманоид, который ей понравится, поскольку на «Сайпане» мужики не вышли рылом. Герцога ждёт, — закончил Берни под общий смех.