Экспедиция

Волокушин газет не читал и чувствовал себя преотлично.

Он игнорировал теорию, открыто смеялся над методологией, не оставляя камня на камне от инструкций и правил, вдалбливаемых космошколой в головы будущих звездолётчиков. Доктор психологических наук и практикующий врач преследовал только одну цель: чтобы его пациенты (коими автоматически становились все вернувшиеся со звёзд) оставались «за гранью» как можно меньше времени. Иными словами, чтобы «побочный эффект» был минимальным.

Андрею вспомнилась клиника, с экзотическим чёрным песком пляжей, океанскими приливами и отливами, невозможно красивыми закатами и невозможной свободой, которую профессор предоставлял своим пациентам…

Волокушин не спрашивал у них письменного согласия на лечение, поскольку со звёзд его пациенты возвращались с деструктурированным сознанием, а на нет и спроса нет, любил повторять профессор в многочисленных интервью. Он говорил охотно, много и подробно, не раскрывая однако методики лечения. Впечатление, что профессор говорит ни о чём, то есть ездит по ушам, складывалось у журналистов не сразу, а когда понимали, что не получают никакой информации, им ничего не оставалось, как вежливо откланяться.

Если бы Волокушин рассказал, что его пациенты после процедур катаются на допотопных цепочных каруселях, "сплавляются" по километровому серпантину водяных горок, с удовольствием смотрят мультфильмы по сюжетам народных сказок и пылкие любовные мелодрамы, а по вечерам режутся в покер, потягивая ледяное пиво… Да ему бы просто не поверили.

Ещё он мог бы рассказать о запредельном дайвинге в Марианской впадине для любителей экстремального отдыха (впрочем, любой отдых был экстримом для космолётчиков, пятнадцать лет прожившим в казарменном режиме закрытой космошколы), о походах в пещеру эпохи неолита с инструктором-спелеологом, о командных играх-квестах…

Квесты имели у пациентов клиники бешеную популярность. Команда из трёх или четырёх человек погружалась в мир потрясающих антуражных декораций. Подземное метро, забытое людьми и триста лет живущее своей жизнью… Пещеры с со старыми алмазными выработками и штольнями, ведущими неизвестно куда, по которым ходили самодвижущиеся вагонетки… Таёжные дебри с оврагами и болотами, лешими, кикиморами, и прочей нечистью, справиться с которой можно было только вчетвером. Вывозившуюся по уши в грязи, чудом выдравшуюся из лап лешего и изрядно проголодавшуюся команду на последнем этапе игры ждали призы: усыпанные спелой земляникой поляны и кишащие рыбой озёра. Привязанные к колышкам лодки ждали победителей, здесь же сушились на распялках рыболовные мелкоячеистые бредни и лежали сложенные горкой спиннинги и новенькие лопаты: червей космолётчики добывали сами.

Объевшаяся земляникой и навьюченная рюкзаками с выловленной рыбой, команда добиралась до главной цели — океанского пляжа с чёрным песком (вулканический туф), где отводила душу, заедая приключения сваренной в котелке ухой, и смеясь над пережитыми страхами.

После игры команда отчего-то не спешила расставаться, хотя пляж длиной в несколько километров позволял им это сделать. Космолётчики, вернувшиеся со звёзд интровертами и ни с кем не желающие общаться, испытывали смутное чувство, которое мешало им разойтись. Вечером «интроверты» собирались за столиком кафе и в сотый раз рассказывали о своих квест-приключениях, перебивая друг друга, обвиняя во вранье и возмущённо тыкая в бок локтями… Они становились такими лишь на какое-то время (в клинике оно называлось «время икс»). А потом расходились, пожимая плечами и удивляясь.

«Что на тебя нашло? Зачем тебе эти люди, эти глупые игры…» — возмущался разум. А нечто незнакомое, поселившееся в сознании, со смехом возражало: «Да иди ты лесом. Классно ведь получилось, маршрут прошли за полтора часа, все рекорды побили. Прикинь, у нас получилось!» — «Да что там прикидывать? Что у вас получилось-то? В детские игры играете, тратите попусту драгоценное время» — «Да заткнись ты. Не понимаешь, так сиди и молчи. А мы завтра в карстовые пещеры рванём, в том же составе, там, говорят, вагонетки разгоняются как сумасшедшие и на виражах мозги вышибает! Так что готовься» — невозмутимо парировало «нечто».

Разум замолкал и надолго задумывался… Может, попробовать? С ним никогда так не поступали, в смысле, не вышибали мозги. Так может, попробовать, как оно там, в вагонетке?

Сидя у самой воды, человек наблюдал, как солнце медленно опускается в океан и кажется, шипит, касаясь огненным краем прохладной воды. Человек улыбался своим мыслям, отчетливо понимая, что с ним творится что-то странное, словно их двое в одном теле, и этот второй нравится ему всё больше…

С каждым проведённым в клинике днём продолжительность «времени икс» увеличивалась. Браслет на руке, помимо оповещения владельца о начале прохождения лечебных процедур, записывал биотоки мозга и фиксировал эмоциональные изменения. Информация вносилась в медкарту, на основании которой корректировалось лечение. И химический состав крови изменялся, вырабатывая те самые эндорфины, гормоны радости, которые всё-таки существовали, и Волокушин об этом знал.

Сказка на ночь

К удивлению Балабанова, у экипажа «Сайпана» сотавалась масса свободного времени — после исполнения многочисленных обязанностей, каждодневного потения в тренажёрном зале и копания в оранжерейном грунте (гидропонику неутомимый Волокушин заменил обыкновенной земной землёй, удобряемой коровьим навозом, который обнаружился в четырёх контейнерах с маркировкой «Особо ценный груз». Чувство юмора мультимиллиардера удивляло, а фантазия была столь же безгранична, как и его самоуправство с «Flying Star». Кто же ещё додумается устроить на корабле класса экстра-универсал бильярдную и бассейн?

«Не сильно занятый», по определению капитана, экипаж проводил свободное время в кают-бильярдной, кают-кафе или кинозале. Любители погреться на солнышке валялись в расставленных вдоль бассейна шезлонгах, время от времени ныряя в прохладную воду.

Имитация земных суток на «Сайпане» была доведена до совершенства: потолочные лампы, солнечно-жаркие «днём», «к вечеру» постепенно теряли яркость, и в отсеках становилось ощутимо прохладно. С наступлением «вечера» народ стекался в кают-гостиную, где горел «камин», а за стёклами «окон» загорались звёзды — совсем как настоящие.

Впрочем, «у камина» собирались вовсе не из-за звёзд. Космомеханик Рабинович, неисправимый враль с дипломом Литинститута, на корабле имевший дело с механизмами, приборами и схемами (с которыми, как известно, не поговоришь), нашёл аудиторию, которой позавидовали бы гарвардские и йельские профессора. Чувство суеверного ужаса от Сёминых рассказов пробирало в разы сильнее, чем фильмы категории «У», которыми Волокушин снабдил фильмотеку «Сайпана», вот спросить бы у него, какого чёрта он это сделал, развлекуха ещё та…

Вечера экипаж традиционно проводил в кают-гостиной. Фильмотека была забыта. Одно дело — смотреть фильм, развалясь в кресле-вертушке панорамного кинозала и хрустя попкорном, и совсем другое — участвовать в этом кошмаре лично.

— Есть звёзды, предвещающие беды, — вдохновенно вещал Рабинович. — Если верить Птолемею, Проциону присуща сильная активность, вплоть до насилия, неожиданные удачи в результате собственных усилий, и в конечном итоге такие же внезапные неудачи. Несчастья угрожают со стороны жидкостей, газов или укусов собак. Процион переводится с греческого «раньше Пса», потому что восходит незадолго до восхода созвездия Пса. Арабы дали звезде имя Аш-ши ра ал гумайса. Эльгомайза. Сириус, проливающий слезы.

Теперь складываем. И получаем: Процион — предвестник Пса, Эльгомайза — Сириус, проливающий слёзы. И находится он на задних лапах Малого Пса. То есть, Пёс готов к прыжку…

Процион Эльгомайза, двойная звезда, по светимости в восемь раз превышающая Солнце, была в списке самых ярких звёзд неба и, по словам космомеханика, не сулила ничего хорошего. Сёма был помешан на древней астрологии арабов и вычитал где-то, что Процион в соединении с поражённой злом планетой может привести к бедствиям и несчастьям. Фанатизм Рабиновича в другое время вызвал бы у экипажа снисходительные улыбки, но сейчас они летели к этому самому Проциону, и к веселью примешивался суеверный, холодящий сердце страх: