Пугливая (ЛП)

Он допивает пиво и, наклонившись ко мне, выплевывает жидкость прямо мне в лицо. Я пытаюсь как-нибудь отстраниться, но мне некуда деться, и в результате я только ударяюсь затылком об стол. Согревшееся во рту у Рэя пиво затекает мне в глаза и нос, стекает по лицу и попадает в уши.

— Лежи смирно, — велит он и, плюнув себе на ладонь, с размаху прижимает ее к тому месту, где должны быть мои трусики.

Где бы они были, не оставь я их где-то в постели у Лео.

— Лежи смирно, или получишь то, что заслуживаешь, так же, как получила твоя мать.

«Моя мать?»

Я не лежу смирно. Я сопротивляюсь. Борюсь. Рэй тщетно пытается в меня проникнуть, но у него не получается. Это все равно, что доставать из вазочки последний шарик мороженого. Он постоянно выскальзывает, ты его ловишь, но никак не можешь поймать своей ложкой.

Кругом кровь, пиво, слюна, и Рэй не может поймать ложкой мороженое, не может засунуть в меня свой член. Да и как, если я брыкаюсь, словно дикое животное. Он бьет меня, но я не перестаю сопротивляться. Он орёт мне в лицо:

— Лежи. Смирно!

Но я не перестаю сопротивляться.

Явно раздражённый, он берет кухонное полотенце и прижимает его к моему лицу. Ну, не так уж и плохо. Мне ничего не видно, но хотя бы не больно. Затем он выливает на ткань холодное пиво, от чего она тут же прилипает к моему рту и носу. Поэтому, когда я пытаюсь сделать вдох, в меня устремляется обжигающая жидкость. Он хватает меня за подбородок и задирает его так, что жидкость легко затекает мне в ноздри. Это быдляцкая пытка водой. Все равно, что посреди зимы окунуться головой в Ган-Крик и не выныривать. Только это еще хуже. Потому что как только я пытаюсь сделать вдох, то захлёбываюсь пивом, которое затекает мне в ноздри сквозь герметично закрывающую мое лицо ткань.

Меня вот-вот утопят в моем собственном доме, без единой капли воды, и я ничем не смогу этому помешать.

— Я без проблем трахну тебя и мертвой, если ты этого добиваешься, — говорит Рэй, и пока я давлюсь, стаскивает с моего лица влажную ткань. — Лежи. Смирно.

Я лежу смирно.

— Хорошая девочка. Ты быстро учишься.

Рэй проталкивается в меня. Жуткий звук скрежета его зубов, сопровождается только моими сдавленными рыданиями. Это больно. Кряхтя, Рэй врезается в меня взад-вперед, словно тупая пила в дерево. Взад-вперед.

Взад-вперед.

Я лежу смирно. Пиво огненными линиями прожигает мне грудь, пазухи моего носа. Каждый раз, когда Рэй вколачивается глубже, веревка сильнее вонзается мне в кожу, обжигая запястья и лодыжки. Повсюду огонь.

Я уступаю боли. Она накрывает меня, словно волна, словно цунами. Тонуть — это то еще удовольствие, но как только перестаешь этому сопротивляться, становится легче.

Покинув свое тело, скинув его с себя, словно грязное платье, и оставив на полу, я парю под потолком и наблюдаю. И жду. Пожалуйста, быстрей. А что «быстрей», не совсем понимаю. Чтобы он закончил. Чтобы меня убил. Или чтобы кто-то открыл входную дверь.

«Тебе лучше вернуться домой, братишка», — так сказал Рэй, когда звонил Дэймону.

Когда был этот звонок? Десять минут назад? Час? Я потеряла счет времени. Не знаю, сколько я пролежала на столе без сознания, пока Рэй связывал мне конечности и смотрел, как я сплю. Не знаю, сколько он меня трахал. Я знаю лишь то, что Дэймон давно уже должен быть дома.

Вот уж не думала, что однажды буду с нетерпением ждать, когда же появится худший из моих кошмаров и спасёт меня.

Впрочем, я не думала и о том, что меня когда-нибудь привяжут к моему собственному кухонному столу, к тому самому, за которым я каждое утро ем хлопья, по вкусу напоминающие кислое молоко и ложь, а мой не-дядя изнасилует меня до смерти.

Кое-что ты и представить себе не можешь, пока это с тобой не произойдёт.

И тут появляется он... здесь. Здесь. Стоит на кухне, его яркие голубые глаза широко распахнуты, рука на кобуре.

— Рэй.

Можно подумать, Рэй остановится.

Ничего подобного.

— Рэй!

Рэй. Не. Останавливается.

Мне хочется закричать, но я не могу.

«Помоги мне. Пожалуйста, помоги. Спаси меня от этого человека».

Но он этого не делает. Он, блядь, просто стоит и смотрит так, словно вот-вот заплачет.

Рэй ненадолго прерывает свой долбёж, чтобы повернуться к брату и отхлебнуть глоток пива. Какой же наш Рэй многофункциональный, справляется одновременно с кучей дел. Я мычу сквозь набитую в рот ткань, пытаясь перетянуть на себя внимание совершенно охреневшего шерифа полиции, который должен немедленно застрелить Рэя, если у него ещё остались хоть какие-то моральные принципы.

— Я застукал ее, когда она тайком прошмыгнула в парадную дверь, — задыхаясь от напряжения, говорит Рэй. — От нее воняло, как от грязного спермосборника, так ведь, милая?

Он так сильно тычет пальцем мне в живот, что я вскрикиваю.

— Она пришла прямо из трейлера этого говнюка. Без трусов, но со «взбитыми сливками» на память о нем.

Рэй поворачивается ко мне.

— Что, думаешь, я не удостоверился прежде, чем начал тебя трахать?

«Пожалуйста-останови-его. Дэймон! Ты-должен-мне-помочь. Пожалуйста. ПОЖАЛУЙСТА».

Мои слова — одна сплошная неразборчивая путаница, заглушенная торчащим у меня во рту кляпом. У меня в глазах мольба. Но Дэймон не слышит.

— Присаживайся, братишка, — говорит Рэй, снова принимаясь за дело и врываясь в меня так сильно, что я вскрикиваю. — Возьми себе пива. Давай отымеем эту сучку, прежде чем ее закопать.

Рэй берет медицинские ножницы и, разрезав на мне рубашку и лифчик, бросает на пол обрывки ткани. Теперь на мне ничего нет. Мои соски сжимаются от холода. Лишившись последней защиты, я дрожу еще неистовее.

На мне столько же одежды, как в тот день, когда я родилась, и, наверное, столько же крови.

Я в недоумении смотрю на Дэймона. Мой страх расцветает, сердце стучит злобно и быстро, и он превращается в растекающийся по венам гнев, в горячую и густую ярость. Я вижу, как он садится. Чувствую его волнение по тому, как он потирает рукой щетинистый подбородок. Как он смотрит в то место, куда снова и снова вколачивается Рэй, и ничего не делает.

Наконец, он опять переводит взгляд на мое лицо, и тогда я понимаю: это мое наказание. Мой урок. Я нарушила правила игры. Пошла к Лео. И теперь должна за это заплатить.

Дэймон выглядит больным. Интересно, как выгляжу я. Вся в крови и пиве, и со стремительно опухающим от ударов Рэя лицом.

— Помнишь, Дэнни? — тяжело дыша, произносит Рэй, продолжая вонзаться в меня. — Помнишь, как хорошо нам было вместе? Держу пари, мы могли бы сделать это одновременно. Как в старые добрые времена.

Он назвал его Дэнни.

— Заткнись, Рэй, — рявкает Дэймон.

Рэй не перестаёт.

— После той сучки из наркоманской речки мы с тобой больше не трахали одну девчонку на двоих, — говорит он и, обхватив руками мое горло, сильно его сжимает.

То, что осталось от меня в моем теле — этот крошечный кусочек Кэсси — начинает задыхаться, глядя на Дэймона с мольбой в глазах.

— Помнишь?

«После той сучки из наркоманской речки мы с тобой больше не трахали одну девчонку на двоих».

Что-то в этом заявлении не дает мне покоя, и я мысленно откладываю его про запас, чтобы попозже над ним поразмыслить. Если, конечно, доживу до этого «попозже».

Я вижу, как Дэймон, тянется за чем-то позади себя. Я снова под потолком. Парю. Ничего не слышу и не чувствую. Я могу лишь парить и ждать, когда все это кончится. Внезапно я начинаю скучать по своим снежинкам. Чувствую неодолимое желание что-нибудь посчитать. А у Рэя есть выдержка, это уж точно. Я была уверена, что он не продержится и пары минут. Но он всё наяривает и наяривает, неустанно, взад-вперед. Сдавившие горло пальцы отбирают у меня воздух, отбирают у меня жизнь.

И вдруг, ни с того ни с сего, вся комната взрывается, и меня нещадно забрасывает обратно в мое истерзанное, обнаженное тело.