Пугливая (ЛП)

— Ты спрашивал ее, кто отец ребенка?

Я качаю головой.

— Мне это уже известно. Дерек Джексон, тот, что работал уборщиком в больнице, пока его не уволили. Помнишь?

Аманда хмурится.

— Ты уверен?

— Практически уверен. В смысле, я застукал их в спальне…

— Когда ты вернулся домой, Лео?

Я подсчитываю дни.

— Сегодня ровно неделя.

— Ну, мне жаль тебя расстраивать, но судя по габаритам твоей сестры, она где-то на пятом-седьмом месяце беременности.

— И что?

— А то, что Дерека Джексона не уволили. Его арестовали. На него выписан ордер за неоплаченные штрафы. Это было... на Рождество. Он вернулся в Ган-Крик всего за пару недель до тебя. Если бы отцом был он, то Ханна сейчас была бы на одиннадцатом месяце беременности.

Внезапно я чувствую себя полным идиотом.

— Откуда тебе все это известно? — спрашиваю я, в голове раздаются тревожные сигналы.

Потому что если отец ребенка не Дерек, тогда кто? В смысле, это может быть буквально кто угодно. Она так чертовски доверчива, и все, чего ей нужно — это внимание, вот только она не может отличить хорошее внимание от плохого.

— По выходным я работаю в больнице, — говорит она. — Дерек проник в аптеку и украл оттуда кучу фармацевтического морфина.

«Наверное, поделился с мамой», — криво усмехаюсь про себя я.

— Я видела, как его арестовали. Вот откуда мне известно, что случилось.

— Дерьмо, — говорю я.

Я не знаю, что и думать. Только то, что теперь мне придется убить двух мужиков за то, что они прикасались к моей младшей сестре. Дерека, потому что я сам его видел, и ещё того, кто с ней это сделал.

Мне скоро негде будет хоронить все эти трупы.

Очень надеюсь, что это мальчишка того же возраста, что и Ханна. Так или иначе, от этого все станет менее ужасно. Я по любому разбил бы этому молокососу лицо, и по своему умственному развитию она всё равно еще слишком мала, чтобы заниматься с кем-то сексом, но, по крайней мере, если бы отцом оказался такой же четырнадцатилетний подросток, я бы еще понял, как это произошло.

— Мне нужно знать, кто отец ребенка, — говорю я.

Аманда бросает на меня быстрый взгляд.

— Дай-ка угадаю — чтобы его убить?

— Что-то типа этого, — бормочу я.

«Да, что-то нереально близкое к этому»

— Давай посмотрим, может, нам удастся с ней поговорить, узнать какую-нибудь информацию, — говорит Аманда. — Если ты пообещаешь, что не используешь эту информацию во вред.

Я на мгновение задумываюсь.

— Тогда зачем эта информация нужна?

Эта женщина такая терпеливая, должно быть, она святая.

— Если понадобится, мы всё сообщим властям, и пусть они с этим разбираются. Если он взрослый, мы проследим, чтобы об этом узнали в социальной службе.

— А что, если они попытаются ее забрать? — рявкаю я, напрягшись всем телом. — Нет. НЕТ.

— Хорошо, тогда мы никому не скажем. Пока оба не придём к согласию. Хорошо?

Я киваю.

— Да. Хорошо. Да.

Аманда подходит к кабинке и разговаривает с Ханной. Я подбираюсь как можно ближе, чтобы слышать, о чем они говорят, но мне необходимо очень внимательно сосредоточиться, иначе я пропускаю каждое второе или третье слово Ханны.

— …прогнал его. Теперь мне грустно, — говорит Ханна, нажимая что-то на Айфоне.

«Дерек. Видимо, она говорит о Дереке».

Услышав, как Аманда объясняет Ханне, какой особенной ее создал Бог, и как важно найти особенного отца ее особенного ребенка, я про себя улыбаюсь. Не знаю, как и почему, но моя сестра начинает говорить, и тут я чертовски жалею, что вообще спросил.

— Мамин друг тоже говорит, что я особенная, — произносит Ханна. — Раньше он приносил мне подарки, пока я не начала толстеть. Теперь он просто забирает маму и не хочет со мной разговаривать.

Я смотрю на Аманду и вижу на ее лице проблески тревоги.

— Какой друг, милая?

«Теперь он просто забирает маму. Господи. Пусть это будет не он. Кто угодно, только не он».

— Мистер Картер, — радостно пищит Ханна.

Черт, нет.

— Он приносил мне подарки, а потом у нас с ним было особое время. Я не должна никому рассказывать.

Я сжимаю зубы, кулаки, напрягаюсь всем телом, только чтобы не метнуться к Ханне и не вытрясти из нее всё от начала до конца. Я считаю про себя до пяти, продолжая слушать свою сестру.

Аманда спрашивает ее, когда он начал к ней приходить. Ханна не знает, как определить время, поэтому Аманда помогает ей описать погоду.

Было жарко, потому что сломался кондиционер, и мама попросила его заплатить за его починку. В это время он и начал «навещать» Ханну.

«Моя мать знала о том, что происходит?»

Ханна говорит, что Картер перестал к ней приходить, когда на улице шуршали листья.

Осень.

Он навещал ее летом, именно в это время она и должна была забеременеть.

Мужик, который пятнадцать лет назад заделал Ханну, это тот же самый мужик, что заделал Ханне ребенка, пока я гнил в тюремной камере, а Пайк продавал в Рино мет.

«Ханна».

Я всегда был с ней так осторожен. В детстве, когда она бродила вокруг с заплетенными в косички волосами, у нее отсутствовало какое бы то ни было чувство опасности, ее глаза никогда не могли толком ни на чем сосредоточиться. И если бы я не следил за ней двадцать четыре часа в сутки, то она пошла бы прямо в эту проклятую реку и утонула. Она была моей сестрой, но она была моей. По ночам я кормил ее из бутылочки. Я менял ей подгузники. Расчесывал ей волосы и завязывал шнурки.

Я думал, что защитил ее. Теперь я понимаю, насколько удручающе несостоятельным оказалось мое квази-воспитание. Нисколько я ее не защитил. Я оставил ее, как ягненка среди волков, и как только я ушел, она тут же стала лёгкой добычей.

Я вижу только красную пелену гнева, чувствую только то, как меня засасывает зияющая во мне пропасть. Я его убью. Я умру в тюрьме, потому что должен убить его за то, что он сделал с моей сестрой.

Ханна снова утыкается в Айфон — на этот раз на ней плотно прижатые к голове накладные наушники — а Аманда опять отводит меня в свой крошечный кабинет и закрывает за нами дверь. Выражение лица у нее мрачное, как та могила, в которой я закопаю Хэла Картера. У меня дрожат руки.

— Лео, — говорит она, когда я бью кулаком в стену.

Мне больно, но я делаю это снова и снова. Аманда хватает меня за руку, и я не сопротивляюсь. Однажды, когда мама меня так схватила, я стал сопротивляться и, взмахнув локтем, чтобы ее оттолкнуть, в итоге случайно поставил ей синяк под глазом. Когда это случилось, я был совсем мальчишкой, но меня очень напугало то, как она тогда схватилась за лицо и закричала. Когда вымещаешь свой гнев на безжизненной стене, и тебя хватает женщина, лучше замереть.

Я стою неподвижно, глядя на костяшки пальцев, из которых сочится кровь. Она стекает на запястье, на рукав моей рубашки, где между хлопком и плотью образует влажную липкую лужу.

— Лео. Пожалуйста, посмотри на меня.

Я смотрю. Смотрю прямо в ее воспалённые голубые глаза, и она не отворачивается.

— Мы с этим разберемся, — заявляет она, и внезапно у меня возникает такое чувство, будто кто-то подсунул мне таблетку Перкоцета, дал затянуться травкой, от чего я откидываюсь на стену, на которую только что бросался.

Я перестал бороться. У меня жжёт в глазах, к горлу подступает такой огромный ком, что его невозможно проглотить. Не помню, чтобы кто-то хоть раз взял ситуацию на себя, как Аманда, пускай даже на секунду. Я имею в виду, никто, кроме Кэсси. Она постоянно решала все проблемы, постоянно всё улаживала, но если не считать ее, этим всегда занимался я. Только я. Следил за тем, чтобы никто не пострадал, не умер или что похуже.

— Если всё, что сказала Ханна, правда, мы добьемся, чтобы его арестовали. Хорошо? Но мы ничего не можем сделать, пока не убедимся. Понимаешь, Лео? Ты не вправе наведаться к этому человеку, пока не проведешь анализ ДНК, пока у нас нет доказательств. Потому что Ханна — прекрасная, она особенная, но мы не можем относиться к ее словам, как к неоспоримой истине.