Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 15



Недавно как раз кто-то читал американцам лекцию на тему, которая всем хорошо известна, – речь шла о том, что у Фрейда был роман с его свояченицей. Ну и что? Ни для кого не секрет, какое место занимала в жизни Фрейда Мина Бернэ. Приправить это юнговскими сплетнями недорогого стоит[12].

Характерно, что замечание Лакана непосредственно предваряет рассуждения о «дискурсе аналитика», породившем множество недоразумений. Прежде всего, дискурс аналитика нередко смешивают с пресловутым аналитическим желанием, так что первый оказывается якобы плодом второго. Такую интерпретацию можно было бы принять, если бы, как подчеркивалось выше, желание аналитика не понималось так инструментально и узко. Неудивительно, впрочем, что точно так же воспринимается и аналитический дискурс. Предполагается, что речь в нем идет именно о ситуации в анализе, причем не во всяком, поскольку всегда найдутся мастера превратить классический фрейдовский анализ в цирковое шоу с элементами символизма и имагинации.

Все это, однако, не оправдывает аналитика, в своем ослеплении полагающего, что аналитический дискурс восходит исключительно к анализу и ни к чему больше. Только тревогой можно объяснить уверенность многих ортодоксальных аналитиков в том, что анализ создается из ничего посредством сеттинга, определенного расположения участников в комнате или пятидесятиминутной продолжительности сессий. Сколь бы существенны эти условия ни были, необходимо понимать всю степень их произвольности. С одной стороны, они неустранимы из анализа, в котором воплотилось желание Фрейда, поскольку представляют собой форму, в которую отлилось. Вместе с тем они производны от этого желания, являются его разрешением, то есть соотносятся с ним сугубо метонимически. За каждой из таких конвенций стоит нечто, в чем Фрейд упорствовал, и именно поэтому за них продолжают держаться, хотя никакого привилегированного доступа к породившему их желанию они не предоставляют и сами по себе не могут гарантировать, что их воспроизводство сделает анализ тем, чем он был для Фрейда.

Анализ служил своего рода громоотводом, заглушкой для желания Фрейда. В его основе лежит нечто, не имеющее к нему отношения и не могущее в полной мере реализоваться в акте его создания. Этот остаток никуда не исчезает и непрестанно производит в любой аналитической среде характерное общее смятение, сейсмическое возмущение, подавляемое мантрами о добропорядочности специалиста и чистоте профессиональных намерений.

Однако намерения самого Фрейда шли много дальше, что подтверждают доступные нам первоисточники: при всей их неполноте они свидетельствуют об относительной независимости развития психоаналитической мысли от того, что можно было бы назвать успехами аналитической практики. Так, основные аналитические тексты не позволяют оценить, насколько плодотворной была деятельность Фрейда в те или иные значимые для построения его теории моменты. Можно списать это на профессиональную скрытность, которую продолжатели Фрейда впоследствии у него переняли, но правильнее было бы видеть в этом неоднородность, рассогласование линии клинического воздействия и тех открытий, Endeckungen, которые в изобилии производил Фрейд в фазе смены объекта желания. Цель его движения лежала за пределами терапевтического успеха, что прочитывается не только в аналитических гипотезах, но и в побочных заявлениях Фрейда.

Последние заслуживают внимания, поскольку слишком часто расцениваются как отвлеченные суждения, непосредственно не связанные с развитием метода. На деле их характеризует нечто существенное – они гораздо непосредственнее указывают на фрейдовское желание, нежели клинические регламентации или разборы невротической структуры. Благодаря им можно иначе взглянуть на то, что обычно считается плодом фрейдовской риторики, – размышлениями, которыми заполнены его тексты и которые посвящены разнообразным общим предметам – религии, любви, достижимости счастья при жизни или покорению природы.

Подходя к разбору фрейдовских текстов технически, эти размышления чаще всего опускают. Реже в них находят иллюстративную ценность и доказательство того, что фрейдовская мысль при любой траектории двигалась в одном направлении. При этом зачастую не замечают той доносимой этими дополнениями особой позиции, которая, не будучи непосредственно профессиональной, тем не менее проникала в психоанализ в качестве своеобразной полосы отчуждения, защищающей от определенного типа умопостроений. В этих мнимых отступлениях Фрейд мог высказываться настолько прямо, насколько это возможно.

Наше исследование о счастье пока не научило нас практически ничему, что не было бы общеизвестным. Даже если мы добавим вопрос о причинах труднодостижимости счастья, перспектива получить нечто новое не покажется намного большей. Мы уже дали на него ответ, указав на три источника страданий: всесилие природы, бренность нашего тела и недостатки учреждений, регулирующих взаимоотношения людей в семье, государстве и обществе. Насчет первых двух наш ум не знает колебаний: мы принуждены признать эти источники страданий неизбежными и подчиниться. Мы никогда не добьемся полноты власти над природой; наш организм, сам часть природы, всегда останется бренным, ограниченным в приспособлении и в деятельности[13].

Подобные пассажи не скрывают своей полемической природы – нетрудно заметить, что в них Фрейд оппонирует мнению, которое полагал сложившимся и даже расхожим. За пределам обсуждения, однако, остается тот факт, что Фрейд не просто отвечает на популярные в его время идеи публицистов, но и выказывает глубокое и принципиальное нерасположение к особому типу выражаемой ими воодушевленности. Нечто в ней задевает его не как исследователя, а на эмоциональном уровне.

Немало недоразумений, в том числе комических, создает возникающее при чтении Фрейда впечатление, что в своих текстах он беседует с неопределенным кругом мужчин, с собранием провинциальных философов, взглядам которых он стремится дать обоснованный отпор. Сходное впечатление на читателя обыкновенно оказывают прочие его размышления, особенно в тех примечательных местах, где он вступает в полемику вокруг наиболее принципиальной части своего учения – вопроса о перспективе наслаждения. Понять эти безусловно талантливые рассуждения, оценить их подлинное значение сегодня мешает неопределенность адресата, в силу которой их неизбежно воспринимают как эссеистические вкрапления, абстрактно подкрепляющие клиническую сторону аналитического наследия, хотя речь вовсе не идет о философской литературе. Напротив, жанр этих маргиналий носит протоаналитический характер, предшествующий образованию желания аналитика: в них Фрейд пробует на прочность то, с чем столкнулся в социальной мифологии истерички.



Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

12

Лакан Ж. Семинары. Кн. 17: Изнанка психоанализа (1969–1970). М.: Гнозис; Логос, 2008. С. 83–84.

13

Фрейд З. Человек по имени Моисей. М.: Алгоритм, 2015. С. 211.