Апокалипсис от Кобы

Я не сомневался, что все эти слухи кем-то и зачем-то пущены. Именно тогда я вновь увидел Кобу.

Он окончательно покинул Царицын. Его призвал Ленин.

Коба сказал мне, усмехаясь:

– Мижду нами говоря, жид Свердлов попросту решил убрать Ильича и заменить его другим жидом – пламенным Львом. Поэтому Троцкий тотчас прискакал с фронта. Вызвал его телеграммой Свердлов… Но, узнав, что Ильич всего лишь ранен, Свердлов поспешил разыграть комедию преданности. Спрашивается, зачем это было нужно товарищу Свердлову?

Я уставился на Кобу в недоумении.

– Ильич не верит более в мировую Революцию. Он хочет построить социализм в России. Они же, помешанные на прежней идее, считают его изменником. Так что, видимо, решились. Но Ильич узнал обо всем. Точнее, ему открыли глаза. – На лице Кобы была знакомая, очень опасная улыбка. – И Свердлов… приказал долго жить, – закончил он. Потом, усмехнувшись, добавил: – Мижду нами говоря, теперь Ильичу позарез нужен новый, но действительно верный Свердлов.

Я до сих пор гадаю: неужели и то была очередная шахматная партия моего великого друга?

Начало великой провокации

Весь двадцатый год я продолжал организовывать разведывательную сеть в Европе.

В Лондоне часто виделся с великой княгиней. И это знакомство служило мне охранной грамотой и в Лондоне, и в Берлине.

Однажды во время очередного визита в гостиную вошла служанка и что-то торопливо прошептала княгине. Извинившись, та удалилась «сделать кое-какие распоряжения по дому». Пока она отсутствовала, я кое-что успел. Дело в том, что, когда я вошел в гостиную, она с некоторой поспешностью положила в ящичек секретера бумагу. Ей конечно же показалось неудобным запереть секретер на ключ (о, люди XIX века!), она лишь задвинула ящичек. Излишне говорить, что, как только за нею закрылась дверь, я ящичек выдвинул, правда, лишь на мгновение, ибо услышал ее торопливые шаги. Дерзость часто бывает вознаграждена. Я успел прочесть всего одну строчку, но какую! «Во главе стоит г-н Якушев, прибывающий из Москвы…»

Великая княгиня, вернувшись в комнату, застала меня любующимся в окно чудесным стриженым английским газоном. Я хотел увидеть того, к кому она, вероятно, выходила. Но служанка принесла чай, и мне пришлось покинуть «наблюдательный пункт».

На следующий день я начал действовать. Якушев – довольно популярная русская фамилия. Якушев, приехавший из Москвы, мог быть или из «бывших», получивших право эмигрировать, или, что правдоподобнее, «наш». В это время уже вовсю налаживались экономические связи с Германией.

«Товарищи по несчастью», – назвал наши страны Черчилль. По Версальскому миру Германия была раздавлена победившими союзниками, нас же вчерашние союзники попросту не признавали. Так что мы, «страны-изгои», активно торговали друг с другом.

Будучи князем Д., я начал действовать через русских эмигрантов. В Берлине их обреталось множество. После окончания войны тысячи немецких семей лишились кормильцев. В просторных буржуазных квартирах оказались пустые комнаты, которые дешево снимали беглецы из России. Жизнь в разоренной войной, обобранной победителями Германии была очень трудной. Бедствующие наши эмигранты стали частью моей агентуры. Через них я быстро нашел некоего Якушева, приехавшего недавно из Москвы. Но он оказался жалким стариком-эмигрантом, которого выпустили умирать. Явно не тот!

Другого Якушева, прибывшего также из Москвы, я легко разыскал через наше торгпредство!

Из «бывших» – действительный статский советник, перешедший на сторону Советской власти. Теперь он занимал очень ответственный пост в каком-то наркомате, приехал в Германию заключать торговое соглашение.

Через моих агентов я установил, что он был принят великой княгиней. Я сообщил о нем в центр.

Так я заочно познакомился с будущим героем одной из величайших провокаций в истории разведки. Но об этом – после.

Большой сюрприз

В ноябре двадцатого года я вернулся в Москву. Вернулся в исторические дни.

Я застал Кремль опустевшим: Ленин и все наши вожди укатили в Петроград праздновать трехлетие Октября. Готовились праздновать шумно. Еще бы! Произошло то, во что до конца не верил никто, даже мы сами! «Утопия» – так называл наш новый строй остальной мир. Но Утопия выжила и победила. Трехлетняя годовщина победы в Октябре совпала с победой в гражданской войне. Последний оплот Белой армии, Крым, пал под ударами нашей нищей, босой Красной армии. Интервенцию всей Европы, походы отборных частей царской армии, возглавляемой лучшими царскими генералами, – все мы выдержали, все превозмогли! Величайший эксперимент в мировой истории готовился отметить победу.

Я узнал, что Коба – в Москве. И понял: в Петроград его не взяли.

Ведь бедный Коба формально не участвовал в Октябрьском перевороте. К тому же он не дождался победы в гражданской войне. Совсем незадолго до победы он попросил отозвать его с фронта. Лавры снова достались Троцкому и его окружению.

Мне нужно было срочно получить деньги для нашей агентуры в Германии. Так что, не повидав Кобу в Москве (да и чем он мог теперь помочь!), я отправился в Питер…

В Петрограде хозяин красного Питера Зиновьев придумал грандиозное зрелище – «Ночь взятия Зимнего дворца». Участвовали балет, цирк и солдаты Красной армии.

На трибуне, напротив Зимнего дворца, сидели победители – вожди и участники Октябрьского переворота. Тысячи людей черной массой толпились на ночной площади и близлежащих улицах. Это были делегации заводов – питерский пролетариат, а также части Петроградского гарнизона.

Историческую ночь начали воскрешать выстрелом «Авроры». И тотчас случилась нелепость: вместо того, чтобы повторить свой легендарный выстрел, «Аврора» стала палить непрерывно. Бедный Зиновьев тщетно кричал: «Остановить безобразие! Расстреляю!» – обычная присказка в те годы. Его крики и приказы на «Авроре» не слышали – отказал телефон. Только посланный на корабль чекист на велосипеде прекратил канонаду (оказалось, на историческом судне слишком рьяно отметили юбилей – перепилась команда).

Наконец-то замолчала неугомонная «Аврора», и тогда красногвардейцы ринулись на штурм. Они должны были взять баррикаду, за которой прятались враги – балерины, исполнявшие роли бойцов женского батальона, и циркачи, игравшие юнкеров.

Баррикада успешно пала, балерины врассыпную побежали во дворец, циркачи в юнкерских мундирах – за ними. Их преследовали доблестные красногвардейцы. И тут осветился Зимний дворец. Это и был главный сюрприз. За белыми занавесками в окнах возникли тени, воспроизводившие бой внутри. Бой силуэтов! Красные били белых. И хотя мы, сидевшие на трибуне, знали, что никакого боя тогда там не было, все радостно аплодировали…

Финал был совсем торжественный – прожектора устремились на красное знамя, благополучно взвившееся над Зимним дворцом…

После исторического представления последовала череда заседаний и чествований, газеты дружно печатали воспоминания героев Октября.

Но нигде не упоминалось имя Кобы. И я понял: несмотря на все удачные шахматные партии, звезда моего бедного друга невозвратно закатилась…

Однако на четвертый день торжеств меня ждал сюрприз. Мне удалось встретиться с Дзержинским, курировавшим разведку. Я попросил денег. К моему удивлению, он сказал:

– Вы хотите слишком большую сумму. Я такими суммами теперь не распоряжаюсь. Вам следует написать заявление и все обосновать. Мы разберем его на коллегии и попросим о выделении средств соответствующее ведомство…

Но деньги нужны были в Берлине немедленно. Мы могли завербовать одного из влиятельных деятелей Веймарской республики. Он покупал дом, и ему позарез требовалась финансовая помощь. Короче, представился счастливый случай. Я объяснил ситуацию.

И тогда Дзержинский меня изумил:

– Если дело действительно такое срочное, вам сумеет помочь сейчас только один человек. – И я услышал имя своего друга.