Деформация

Спрятавшись за большим деревом, она осторожно выглянула. Глаза расширились, а Хизер тряхнула головой, словно увидела мираж — среди деревьев, протаранив себе дорогу массивными колёсами, возвышалась странная машина. Большая и грузная, она была покрыта пылью и засохшей грязью, значит, стояла здесь несколько дней. В земле утопали опоры, а из узких окошек, почти под самой крышей лился тот самый свет.

— Это что за чудище? — прошептала она себе.

Пытаться попасть внутрь в одиночку было рискованно, тем более что Хизер совсем не понимала, что видит перед собой. Любопытство подстрекало подойти поближе, но рисковать не хотелось. Хизер огляделась по сторонам — нужно запомнить место и вернуться сюда если не с отрядом, то хотя бы с Ником. Странный объект не стоит оставлять без внимания. Сначала она достала небольшой нож и замахнувшись, хотела оставить его в стволе дерева, как опознавательную метку, но вовремя остановилась — воткнуть нож в кору и уйти, это почти записка для тех, кто здесь обитает: «Привет, а я вас видела». Хизер усмехнулась, и с усилием вырезав на коре небольшой крест, чтобы быстрее сориентироваться, когда вернётся, поспешила удалиться, торопливо выбираясь из леса на полусогнутых, и стараясь не быть замеченной — теперь было ясно, что кроме неё в лесу есть определённо кто-то ещё.

***

Зима. Такая белоснежная зима, что слепит глаза. Холодно. Солнце поднимается высоко и с каждым днём греет всё сильнее, выходить на улицу днём можно только зимой. Он выходит из бедно обставленной квартирки на первом этаже. Ему скользко. Он щурит глаза и пытается взглянуть на бледно-жёлтый круг в небе. Он ёжится, кутаясь в безразмерный свитер, заботливо натянутый на него нежными и такими родными руками. Ноги мёрзнут, но ещё нужно слепить пару снежков и попрыгать в сугробы, иначе, зачем он вообще вышел? Снег выпал только ночью и не успев подтаять, был пушистым и приятным на ощупь. Ему так нравится зима. За ним бежит, спотыкаясь, девчушка. Она хватает его за руку своими маленькими пальчиками и канючит: «Братик, а меня возьми прыгать в снег!», и они идут к сугробу. Потом, мокрые и весёлые, возвращаются домой. Тёплые руки подхватывают и переодевают. В такую же старую одежду, но почему-то она очень тёплая. Горячая вода обжигает горло. Сестричка засыпает, а он сидит на коленях и слушает стук самого родного сердца на свете. «Ники, тебя ждет другая судьба, я в это верю». Она снова гладит его по волосам, колит лицо свитером, согревает. Это последняя зима, когда его греют эти руки.

Ник поёжился от несуществующего холода. Когда он вернулся в квартиру и плюхнулся на кровать, он рассчитывал, что мозг даст ему отключиться. Но судя по тому, что мимолётное сновидение растаяло, не успев начаться, его тело всё-таки считало, что Ник достаточно выспался за день. Голова гудела и тело ломило, он не мог расслабиться или найти удобное положение. Страшно хотелось пить. Ник тяжело поднялся и направился вниз — к Генри. В коридорах Палладиума было прохладно, но возвращаться за плащом или хотя бы легкой курткой он не стал, как и не стал брать с собой оружие. Несмотря на ночь, на этажах было достаточно тихо. Хотя, загляни Ник в какой-нибудь местный шалман, он услышал бы множество интересных разговоров среди подпитых низкопробным самогоном жителей. Похоже, теперь он знаменит вообще на всю резервацию.

В лазарете тоже было тихо и пахло как-то по-особенному. Этот запах сложно описать, но он знаком каждому, кто хоть раз валялся здесь с ранением или просто заглядывал к врачу. Леон как-то обмолвился, что до Столкновения в медицинских учреждениях пахло примерно также. Генри дремал, откинувшись назад в шатком кресле с высокой спинкой. Кабинет освещала тусклая электрическая лампа, а за дверями комнаты, справа, слышалось мерное гудение небольшого генератора.

— Не экономно, — достаточно громко сказал Ник, подойдя поближе.

Генри даже не дёрнулся от неожиданности. Он лениво приоткрыл один глаз, устало вздыхая и разминая затёкшие от скрещенного положения на груди, руки.

— У меня сильное ощущение, что две недели не прошло, а твоих бойцов у меня тут больше не водится, — у него хрустнула спина, и он, поморщившись, поднялся, медленно расхаживая по комнате и разминая поясницу.

— Помнишь, ты пичкал меня какими-то таблетками? Они закончились примерно два месяца назад… — Ник наблюдал за маршрутом врача.

— Помню, а их больше и не будет, я в этом почти уверен. Учитывая, что даже простыми медикаментами нас обделяют, то те таблетки ты больше не увидишь. Хотя, может, у Надзирателей фабрика есть… Чёрт знает, — он выругался, проходя мимо невысокого шкафчика со стеклянным дверями, за которыми сиротливо стояло несколько баночек. — А что?

— Ты знаешь, когда Джейсон заставил меня устроить это представление, я снова почувствовал…Это, — Ник потёр шею рукой, словно извиняясь.

— Поздравляю, — отрезал Генри, взглянув на него поверх очков. — Сейчас я уже ничем не смогу помочь тебе, либо смирись, либо сбросься с крыши, больше у меня нет совета. Единственное, что могу сделать — дать тебе несколько ампул транквилизатора, если совсем прижмет, вколешь и отрубишься.

— Давай, — Ник аккуратно сложил несколько прозрачных ампул в карман и поблагодарив Генри, вернулся в коридор.

Он поплелся в сторону холла — желудок недвусмысленно намекал, что пора поесть, а ночь уже перевалила за середину. Однако, в холле было пустынно — сегодняшние разборки с «Мятежом» нарушили порядок, и дежурный по кухне расстроенно сообщил, что к складу с продуктами их пока не пускают. Решив, что спасти его от голодного обморока сможет только Леон, он неторопливо направился по улицу в сторону общины Выживших.

Старик, как всегда, был в хорошем расположении духа, видимо, даже новости о мятежниках и их показательной казни ничуть не расстроили его. В том, что он уже всё знал, Ник не сомневался ни капли. Леон никогда особо не рассказывал о том, кем он является среди Выживших, но у этого старого прохвоста всегда находилось, что поесть, выпить или покурить. Иногда Леон угощал Ника такой странной едой, что он невольно задумывался, откуда вообще у него могло всё это появиться.

Знакомство с Леоном тоже случилось странным образом. Точнее, для Леона оно больше походило на встречу со старым знакомым. Ник вспоминал, что в тот день он шатался по городу, исследуя его уголки и делая короткие записи. Прошло всего несколько дней с того момента, когда его вышвырнули из Центра и привезли в Риверкост. Его распределили в отряд и предоставили самому себе, сообщив время и день следующего рейда. Блуждая по улицам, он остановил свой взгляд на группе старичков, сидевших под тёмно-оранжевым навесом, закрепленным у стены дома. Он разглядывал Выживших, занимавшихся починкой одежды и ведущих тихие разговоры. Один из них поднял взгляд на тринадцатилетнего Ника и широко улыбнулся, помахав рукой.

Ник невольно обернулся. Приветливостью по отношению к нему никто особо не отличался. Но Выживший всё подзывал его к себе. Ник нерешительно двинулся в его сторону, забираясь под навес.

— Привет! — старичок улыбнулся, потрепав Ника за плечо. — Голоден?

В ответ Ник смущенно опустил взгляд, и пожал плечами.

— Ты недавно из Центра приехал, да Ник? Я — Леон, — он протянул ему кружку с чем-то горячим и несколько запеченных над костром овощей. — Ешь.

— Недавно, — буркнул Ник, принимаясь за еду. Но через несколько мгновений, он ошарашенно поднял взгляд на Леона. — Откуда ты знаешь моё имя? Я его не называл.

— Секрет! — расхохотался старик. — Приходи, когда захочешь. Можешь спрашивать всё, что будет интересно.

— Мне и интересно, откуда ты меня знаешь? — Ник вопросительно поднял бровь, не понимая, как реагировать на добродушие Леона.

— Кроме этого. Это будет плата за все следующие вопросы, — он лучезарно улыбался, глядя на парнишку.

***

Ник молча плюхнулся рядом с Леоном, пожимая ему руку, а в ответ получил довольно крепкие для старичка объятия.