Страница 6 из 7
Моэ обвел взглядом узкий зал ресторанчика, осмотрел столики, где его ждала груда грязной посуды, глянул на засиженные мухами окна и содрогнулся. В большом зеркале позади бара он увидел свое отражение: толстый коротышка с редкими седыми волосами, густыми бровями, бледным, изнуренным лицом и испуганными глазами.
– У меня все в порядке, – солгал он.
Совершенно ни к чему сознаваться Большому Джиму, что дела идут из рук вон плохо. Он хорошо знал бывшего босса: тот ни за что бы не стал связываться с неудачниками. Моэ глянул на Франчиолли, своего хозяина, который стоял у кассы, и понизил голос:
– У меня сейчас собственное дело… Все идет прекрасно.
– Чудесно, – отозвался Крамер. – Слушай, Моэ, я хочу тебя увидеть. Кое-что нужно обговорить… то, что тебя интересует. Это касается больших денег… И если я говорю больших, следовательно, так оно и есть. Что ты скажешь о четверти миллиона долларов? Это тебя интересует?
Моэ затаил дыхание.
– Эта линия не прослушивается, – наконец сказал он. – Можешь говорить смело.
– Неужели я неясно выразился? – сказал Крамер, четко выговаривая слова. – Ты можешь без помех заработать четверть миллиона баксов.
Моэ закрыл глаза. Он вдруг вспомнил свою маленькую, с низким потолком камеру, охранников с огромными кулаками и почувствовал, как горький комок подкатил к горлу, и вздрогнул от страха.
– Алло? – нетерпеливо сказал Крамер. – Что случилось, Моэ?
– Да… слышу тебя хорошо. Что это за дело?
– Не могу же я об этом говорить по телефону! Нам надо повидаться, потолковать. Приезжай ко мне… в Парадиз-Сити. Когда ты приедешь?
Моэ с испугом посмотрел на свою поношенную одежду. Это был его единственный костюм… Он знал, как живет Большой Джим. К тому же дорога до Парадиз-Сити стоила около двадцати долларов, а у него нет таких денег. В ресторане не было выходных, и Моэ работал даже по воскресеньям. Но что-то давно забытое возвращалось к нему. Большой Джим и четверть миллиона долларов! Большой Джим был по-своему честен и никогда не подводил его. А что, если…
Понизив голос, чтобы его не услышал Франчиолли, Моэ быстро сказал:
– Я не смогу приехать раньше субботы… Много работы, мне надо передохнуть.
– Что у нас сегодня… Вторник? Это очень срочно, Моэ. Как насчет четверга? Такие деньги не валяются на дороге каждый день. Значит, в четверг?
Моэ смахнул пот.
– Как скажешь, Большой Джим… Я буду в четверг.
Он уже боялся, что Франчиолли начнет прислушиваться к разговору.
– Вылетай самолетом, – продолжал Крамер. – Я буду в аэропорту. Тебе нужен самолет, прибывающий в 11.43. Я приеду за тобой на машине, и мы пообедаем вместе. О'кей?
Моэ понимал, что авантюра кончится тем, что его вытурят с работы, но был рад, что вновь увидит Большого Джима.
– О'кей, я буду!
– Прекрасно… До встречи, Моэ. – Крамер положил трубку.
Моэ сделал то же самое.
Франчиолли подошел к нему.
– В чем дело? – требовательно спросил он. – Ты собираешься покинуть меня?
– С чего вы взяли? – деланно удивился Моэ. – Звонил один знакомый пьяница, я не видел его больше года. Вечно у него всякие глупости в голове…
Франчиолли смотрел с подозрением.
– Хотелось бы в это поверить, – проворчал он и начал полировать стаканы.
День тянулся очень медленно. Магические слова «четверть миллиона долларов» сверлили мозг. Моэ уже ни о чем другом не думал.
После полудня он зашел в свою конуру. У него было часа два свободного времени перед тем, как вновь вернуться в ресторан. Моэ действовал с торопливостью человека, ограниченного во времени. Сбросив грязную униформу, он принял душ, побрился электрической бритвой, снял бороду, которую отращивал после выхода из тюрьмы. Надел чистую рубашку и лучший костюм. Пока он приводил себя в порядок, кто-то из жильцов этажом ниже на всю мощь включил транзистор. И если раньше это донельзя раздражало его, то сейчас Моэ не обратил на звук никакого внимания.
Но вот туалет закончен, и быстрыми прыжками Моэ преодолел восемь пролетов лестницы, спускаясь с четвертого этажа на первый, и оказался на улице, залитой послеполуденным солнцем. По дороге он купил маленький букетик фиалок: каждый день он покупал фиалки для Долл – это были ее любимые цветы.
Троллейбус подвез его прямо к воротам госпиталя. И уже через несколько минут Моэ оказался в палате, заполненной нервными, раздражительными женщинами. Большинство не имели шансов на выздоровление; несчастные злобно наблюдали, как он, поминутно извиняясь, пробирается к кровати своей матери.
Всегда, когда он видел мать, сердце его сжималось от жалости. Она с каждым днем словно уменьшалась в росте, а привлекательное лицо цветом все больше напоминало ржавое железо. Боль деформировала лицо, и теперь в первый раз, увы, он увидел безнадежность во взгляде самой дорогой женщины…
Моэ присел на жесткий стул и погладил мать по руке. Она тут же затараторила: чувствует себя хорошо… не надо беспокоиться… через пару недель оклемается и уж тогда покажет капитану Капшоу, где раки зимуют. При этом глаза ее блестели от возбуждения, но Моэ понимал, что ей уже никогда не встать на ноги без посторонней помощи.
Сын вкратце рассказал о звонке Большого Джима Крамера.
– Я не знаю, что он замышляет на этот раз, – закончил он. – Но ты знаешь Большого Джима… Он еще ни разу не ошибался.
Долл с трудом перевела дыхание. Очередной приступ боли не дал ей возможности порадоваться хорошей новости. Она всегда восхищалась Большим Джимом, который часто посещал ее заведение, требовал от ее девочек максимум возможного и, выпив полбутылки виски, уходил без скандала. Это был настоящий мужик! Беспощадный, умный и очень-очень ловкий! Человек, который, отойдя от преступного бизнеса, не только сохранил жизнь, но еще к тому же смог унести в клюве четыре миллиона долларов! И он звонил! Он нуждался в ее сыне!
– Тебе нужно повидаться с ним, Моэ, – сказала Долл. – Большой Джим никогда не делал ошибок. Четверть миллиона долларов! Ты только подумай об этом!
– Да… Если Большой Джим сказал, что это так, значит, это именно так! – Моэ беспомощно пожал плечами. – Но, мама, я не могу… Крамер хочет, чтобы я прилетел самолетом. Но у меня совершенно нет денег. Я… я сказал, что дела мои обстоят прекрасно… что у меня собственный ресторан. Ты же знаешь Джима: ну, не мог я рассказать ему о наших трудностях.
Долл задумалась на мгновение, затем кивнула.
– С деньгами не будет проблем, Моэ, – сказала она. – Ты должен выглядеть перед Большим Джимом в самом наилучшем свете. – Она пошарила у себя под подушкой и вытащила сумочку из крокодиловой кожи, оставшуюся, видимо, еще с лучших времен. Открыв ее, Долл вытащила конверт и протянула его Моэ. – Воспользуйся этим. Купи себе хороший костюм. Купи также пижаму, туфли и пару рубашек. Сложишь в приличный чемодан. Большой Джим всегда замечал даже такие мелочи.
Моэ открыл конверт. Его глаза заблестели, когда он увидел внутри десять билетов по сто долларов.
– Бог мой, мама! Откуда это у тебя?
Долл улыбнулась.
– Держала на крайний случай. Теперь деньги твои. Трать бережно: больше у меня ничего нет.
– Но они нужны тебе, мама! – Моэ, словно загипнотизированный, смотрел на деньги. – Я не могу их взять. Тебе понадобится каждый цент, когда встанешь на ноги.
Долл сжала его руку. Боль вновь нахлынула… и некоторое время Долл молчала. Наконец вздохнула:
– У тебя же будет четверть миллиона, милый! Сочтемся как-нибудь. Главное – не упусти Джима.
Моэ взял деньги.
Он вернулся в ресторан и сказал Франчиолли, что уходит. Тот равнодушно пожал плечами: официанта найти нетрудно. Они не пожали друг другу руки при расставании, и это Моэ расстроило: в последние дни Моэ часто расстраивался; наверное, старел и становился сентиментальным.
Он потратил всю среду, покупая вещи, в которых нуждался. Затем вернулся в свою убогую комнатушку и сложил вещи в скрипящий ремнями кожаный чемодан, переоделся в новый костюм. Подстригся, сделал маникюр и, посмотрев в зеркало, едва узнал в солидном человеке себя.