Страница 7 из 16
Хочется кричать это каждому встречному слуге, целовать милые, безмятежные лица; схватить в охапку Хэтти и протанцевать с ней всю дорогу до двора…
Но не сейчас, не сейчас.
Всё это будет потом, а пока вниз по ступеням, направо и опять вниз. Сердце – крылатое, восторженное – бьётся в груди беспокойной малиновкой, и вот уже дверь, двор…
Внезапное осознание – как удар под дых. Малиновка-сердце подстрелена, безжизненным комочком в никуда, кружатся последние перья.
Холодея, Дайана смотрит на свои чумазые ладони и обтрёпанный, мужской наряд. На мгновение запускает руку в неубранные, спутанные вороньим гнездом волосы.
Разве так встречают отца? Разве он не запрещал ей это опасное баловство: исследовать замок, подобно неуёмному мальчишке?..
Метнуться бы обратно, за дверь, стремительной молнией в свою комнату…
Поздно.
Чёрный глаз под свисающей чёлкой уже видит её, нос – фыркает.
Блейк приветственно ржёт, и человек, что только-только спрыгнул с него, оборачивается.
И снова хочется бежать, но теперь в другую сторону: вперёд, бесконечно-широко раскрывая объятья…
Но улыбка гаснет, смывается серым, будто октябрьский дождь, взором. Дайана не бежит – еле идёт навстречу, ступая ногами, налитыми чугуном.
Ни морщинки на мраморно-белом лице. Ни единого отблеска серебра в иссиня-чёрных прядях. Барон неизменен. Барон суров.
Рука вдруг тянется… И останавливается, падает. Булавой сжимается кулак.
– Приветствую тебя, отец. – Тихо. Сдержанно. Холодно.
Две ледяные стрелы – прямо в глаза. Насквозь – и будто не видя.
– Привет и тебе, Дайана.
Лёгкий поворот и…
Всё.
Стрелы уже летят в другую сторону, по очереди пронзают спешащих навстречу слуг. Рука в бархатной перчатке хлопает коня по боку – и барон уходит. Плащ – рваный, узорчато-грязный – надменно вздувается за спиной.
…Зябко, так зябко. Словно в секунду заболела лихорадкой. И вокруг – всё белое, больше не алое, и эта белизна нестерпимо режет глаза…
– Прочь, – выдыхают губы, когда один из слуг берётся за уздечку. – Я сказала: прочь!
Слуга шарахается назад, пятится с низким поклоном. Дайана хватает уздечку и сама ведёт Блейка в конюшню.
Щеки дёргаются, дрожит гладящая любимца рука. Блейк ловит пальцы тёплыми губами, фыркая, подставляет морду в шелковистых шерстинках.
«Это не я, это – Моргейна… Это не я, это – Моргейна…» – крутится в голове бешеный, злой вихрь. Но глаза жжёт всё сильнее, и Дайана, тесно прильнув к Блейку, прячет лицо в его густой гриве.
И всё-таки вернулся.
Вернулся.
Глава 4. Незнакомая книга
Вокруг огромного, отливающего закатным солнцем котла скользили двенадцать лёгких силуэтов. Бледные до прозрачности пальцы бросали в его багровую, как глотка зверя, глубину крысиные хвосты и шкурки бородавчатых жаб, выливали из тонкостенных склянок яд болиголова. Рукава одеяний – тёмных, словно крыло нетопыря, – подметали забрызганный свежей кровью пол, а босые ступни, казалось, вот-вот оторвутся от земли.
Дым, что тянулся из котла, густел и рос, будто вихрь смерча, рождённого в глубине северного моря. Быстро, мимолётной мыслью, в нём пролетали короткие молнии и вспышки – зелёные, словно кошачьи глаза. Каждый раз подмечая это, ведьмы приходили в исступленный восторг; гримасничая, кривили пурпурные, цвета сырой печени, губы и пели, шептали, шипели свои тёмные заклинания…
Внезапно голоса стихли. Скрипнула дверь – и в зал, ступая величаво и грозно, вошла она: светлые, как паутина, волосы, льдисто-синие глаза и костяной венец, на котором щетинятся драконьи зубы.
– Королева Моргейна, Королева…
Бескровные губы Великой Тёмной изогнулись в подобии улыбки. Она ступила ближе, поднимая на всеобщее обозрение страшный, зажатый в когтистой ладони предмет, и ведьмы радостно заверещали. То был череп без верхушки – всё, что осталось от вора, срезанного с виселицы пару недель назад, – наполненный кипящим, цвета ночи, зельем.
Моргейна приблизилась и влила чёрное варево в котёл. Один удар сердца – и огненно-дымный столп выстрелил до потолка, в нём стали видны далёкие силуэты: горящие заживо люди, горящие дома, города – всё, что сбудется очень скоро, ибо Королева мстит за любое, самое крохотное оскорбление. Кровью.
Додумав это, Дайана скривилась, всё ещё глядя на красочную иллюстрацию, и в сердцах захлопнула книгу. Сколько раз она читала это? Сколько раз, проведя пальцем по последней строчке, яростно сжимала руку в кулак? И сколько же бессонных ночей, тягостных одиноких дней сама придумывала продолжение?..
История прихода к власти ужасной Моргейны заканчивалась изгнанием Артуриана. Летописец под именем Пэнсер ставил точку именно в этом месте, оставляя ей лишь страхи, догадки, фантазии…
Сдержанно вздохнув, Дайана окинула хмурым взглядом высокие, заставленные книгами полки. Вот бестиарий Малых Тёмных, одетый в застёжки и заклёпки, словно рыцарь – в броню. Чуть дальше – печатный томик с гладкой, как зеркало, обложкой; в нём хранится история Белой Ведьмы, что заморозила далёкую Марнию. Рядом – громадный фолиант о неведомом Среднеземье, где обитает Колдун, сотворивший магическое кольцо…
Почти всё, что находилось здесь, было читано, и не раз. Почти каждая книга рассказывала про ту или иную магию.
Дайана отложила историю Моргейны на стол и задумчиво прошлась вдоль полок. Провела белым, точно кость, пальцем по корешкам. В мире, что лежал за пределами Хокклоу, несомненно, творились страшные вещи, и книги рассказывали ей об этом. Порой там вершилась не только чёрная, но и белая магия, колдовские силы использовались во благо, а добрые колдуны одолевали плохих… Но, всякий раз возвращаясь к летописи её страны – Альбиона, Дайана перечитывала историю Моргейны и чувствовала, как внутри, словно кобра, встаёт застарелая злость…
…И зависть.
Дайана подошла к узкому окну, коснулась горячей ладонью стекла, чтобы найти успокоительный холод. Моргейне и ей подобным стоит только шепнуть – и от пальцев побежит паутинка трещин, стекло взорвётся, не причинив никому вреда, и ветер дружески потреплет по волосам… Нет, по шелковистым вороньим перьям, ибо уже не человек – птица взлетит ввысь, чтобы чёрной стрелой покинуть Хокклоу, глотнуть ледяной, запредельный воздух свободы, увидеть чужие, далёкие страны и моря…
Рука отдёрнулась от стекла. Дайана на секунду прикрыла глаза, призвав себя к невозмутимости и терпению, и пошла к приставной лестнице, намереваясь достать новую книгу. Быть может, это позволит ей, наконец, отвлечься.
Ступеньки тихо поскрипывали под ногами. Встав на носки, Дайана шарила по полкам в заднем ряду, легонько ударяя указательным пальцем по корешкам известных ей книг: гладким и шершавым, потрёпанным и новым, совсем простым и вычурным, с гордо сверкающими вставками из бронзы и серебра…
Серебра?
Глаза вдруг прищурились. Дайана склонилась ближе, раздвинула плотно стоящие тома – и вытащила никогда прежде не виданную книгу.
Томик, небольшой по количеству страниц, странно тяжело давил на ладонь. Он был обтянут чёрной телячьей кожей и поблёскивал вставками чистого серебра: узкой полоской на корешке и четырьмя треугольниками в уголках на самой обложке. Но самым удивительным было вовсе не это.
Дайана безотчётно сглотнула, разглядывая находку. На лицевой стороне обложки стояли буквы, словно продавленные изнутри.
Книга Джеймса.
«Дневник отца?.. Давным-давно забытый здесь?»
Эта мысль заставила голову закружиться. Дайана даже покачнулась, но удержала равновесие и с жадностью вцепилась в книгу. Однако страницы, будто склеенные намертво, никак не поддавались, оберегая хранимые внутри секреты. И Дайана, закусив от усердия губу, вне себя от волнения, страха и неистовый жажды запретного знания, всё-таки приоткрыла середину тома. Мелькнул почерк – знакомый, узкий, стремительный почерк, заставивший её внутренне возликовать.