Страница 5 из 96
Семён не хотел отвлекаться от предстоящего дела, о котором узнал две недели назад от одного человека, знатока антиквариата и редкостей, причём не тех, которые можно отыскать, зайдя в любую сувенирную лавку, и даже не тех, что хранятся в частных коллекциях и музеях под семью замками. Яков Фрельман специализировался на вещах, в существовании которых не были уверены даже ведущие в своих областях специалисты. И он умудрялся их находить, хотя часто казалось, что это совершенно невозможно. Конечно, Яков Фрельман теперь уже не делал этого лично — он был слишком стар, в январе ему стукнуло восемьдесят шесть — но он по-прежнему обладал деловой хваткой, которая позволяла ему отыскивать нужных людей. И на этот раз он пришёл к Семёну.
Убийца шёл, засунув руки в карманы, и вспоминал последний разговор с антикваром, стараясь припомнить все детали -- он давно взял за правило прокручивать в голове по несколько раз всё, что с ним происходит, и анализировать.
Тем временем похолодало, и Семён зябко ёжился, жалея, что не надел куртку потеплей. На ходу он достал коробок спичек, вытащил одну и сунул головкой в рот. Пососал коричневый шарик, затем прикусил серу, ощутив своеобразный и привычный вкус.
Впереди из распивочной вывалилась толпа пьяных, от них несло перегаром и ещё какой-то дрянью вроде прокисшего хлеба. Передёрнувшись от отвращения, Семён поспешил перейти на другую сторону тротуара и проскочить мимо алкашей. Вслед ему донеслось невнятное бормотание, сдобренное парой примитивных ругательств. Кто-то захохотал. Семён прибавил шаг, чтобы согреться.
Навстречу попадались парочки и одинокие мужчины, спешившие с работы домой, женщины, обременённые семьёй и потому нагруженные полиэтиленовыми мешками с логотипами супермаркетов. Все эти люди жили в суете, забывая о главном – о том, чему Семён посвятил себя – о служении Богу. Он презирал их, хотя и знал, что это грех, который придётся замаливать. Впрочем, он делал это каждый день.
Когда попавшийся навстречу алкаш, покачнувшись, ткнул в сторону Семёна пальцем и выкрикнул каркающим голосом: «Америкос!», он не обратил на него внимания, но, сделав десяток шагов, резко остановился. На нём была бейсболка, усыпанная звёздами, кроме того, на ней красовался полосатый флаг Соединённых Штатов. Ему недавно подарил её племянник. Семён не думал, что аляповатый раскрас бросается в глаза. Он обернулся. Алкаш всё ещё смотрел ему вслед, широко ухмыляясь.
Семён тихо выругался и сдёрнул бейсболку. Из-за подобных мелочей можно здорово подставиться. Он должен оставаться незаметным – просто человек из толпы, на которого никто не посмотрит. И вдруг эта дурацкая шапка! Спасибо алкашу, что решил посмеяться – иначе Семён так и пёрся бы в ней до самого конца.
Сунув бейсболку в карман, он отправился дальше. Идти было не слишком далеко – и это ему не очень нравилось, потому что он старался обделывать свои дела подальше от дома, но в данном случае выбора не было. На самом деле, Семён знал даже, сколько шагов от его парадной до нужного подъезда – дней восемь назад, когда ходил осматривать место, он сосчитал их.
Спичка во рту размокла, серы на ней уже не осталось – только крошащаяся палочка. Семён выплюнул её и машинально вытер губы рукавом. Дурацкая привычка, которая появилась у него ещё в детстве, и от которой он не счёл нужным избавиться.
Семён прошёл ещё метров триста и, наконец, оказался перед многоэтажным домом, одной стороной выходившем на канал. Он отпер дверь подъезда универсальным электронным ключом и очень обрадовался, увидев, что консьержки нет на месте. Должно быть, бабка куда-то удалилась, бросив пост на произвол судьбы.
Семён быстро пересёк площадку возле лифта, толкнул неприметную дверь, скрытую тенью, падавшей от мусоропровода, и оказался на чёрной лестнице. Здесь лампочки горели только на каждом втором этаже, да и те света давали совсем немного. Поэтому Семён поднимался в жёлтом полумраке. Впрочем, ему это нравилось – в темноте действовать было сподручней.
На четвёртом этаже встретились грузчики, выносившие мебель. Дверь в одной из квартир была нараспашку. Семён отметил про себя, что пустующая квартира всегда может оказаться полезна, если что-то пойдёт не по плану и придётся изыскивать пути к отступлению. Сейчас он проводил «репетицию», и подобные вещи следовало учитывать.
Семён позвонил в соседнюю квартиру и услышал слабую дребезжащую трель. Вскоре тяжёлая коричневая дверь приотворилась, натянулась цепочка. На Семёна глядели большие чёрные маслянистые глаза в обрамлении жёлтых век. В них легко читалась подозрительность – словно их владелец привык, что в людях таятся коварство и лицемерие. Справедливости ради нужно признать, что на этот раз он не ошибался. Из квартиры пахнуло смесью пыли, лекарств и свечного воска.
Заметив на площадке грузчиков, старик захлопнул дверь, и Семён услышал, как он снимает цепочку. Затем дверь распахнулась, и убийца переступил порог, оказавшись в тёмной прихожей. В глаза бросились старые зеркала в бронзовых рамах и защитные знаки, начертанные на стенах.
Старик стоял перед Семёном молча, сложив сухие морщинистые руки на животе. Ногти были грязными и, кажется, пропитались какой-то едкой красящей жидкостью. От старика пахло ароматическими маслами и химикатами. Его глаза, затянутые поволокой, глядели на гостя вопросительно. Из глубины квартиры долетали приглушённые звуки радио.
Семён осмотрел старика повнимательней. Чёрные редкие волосы были густо смазаны каким-то составом и походили на сосульки; на морщинистой, черепашьей шее красовался старый шарф в красную и зелёную клетку, весь засаленный и в пятнах. Также на хозяине квартиры был толстый фланелевый халат с восточными узорами, почти истёршимися, и болтающимися кистями.
Должно быть, Семён слишком затянул паузу, потому что старик нетерпеливо переступил с ноги на ногу и сказал:
– Что вы на меня уставились, молодой человек? Мне некогда. Я занят. Если ошиблись дверью, так милости прошу вон.
– Вы меня не помните, Карл Иоганнович? – поспешно проговорил Семён, слегка поклонившись. – Я у вас был неделю назад.
Старик помолчал секунд пять.
– Как же, помню, – кивнул он, наконец, не отрывая глаз от лица убийцы.
Он того, что он не моргал, становилось как-то не по себе. Впрочем, глупости: бояться в этой квартире было нечего и некого.
– Ну, так я снова по тому же вопросу, – сказал Семён, попытавшись изобразитьзаискивающую улыбку. – Насчёт Маргариты, девахи моей.
Старик отступил в сторону, давая посетителю возможность пройти в комнату.
– Прошу, любезный, – проскрипел он, тут же подавившись приступом кашля.
Сухие руки с мумийными пальцами поднялись к шарфу и принялись поправлять его – словно бледные пауки побежали вверх по халату.
Комнату, в которой оказался Семён, обставили ещё лет сорок назад, и с тех пор, судя по всему, в ней ничего не изменилось – хозяин только постарался придать ей таинственный и экзотический вид при помощи нескольких «восточных» ковров, занавесей, драпировок и пары гравюр с мистическим сюжетом. В центре комнаты стоял круглый, покрытый тёмной скатертью стол, на котором поблёскивал стеклянный шар, подсвеченный бра. Здесь же валялась небрежно брошенная колода Таро. На книжных полках виднелись корешки, свидетельствовавшие о роде занятий хозяина квартиры: преимущественно, издания, посвящённые колдовству и мистике. Не древние фолианты, которых днём с огнём не сыщешь, а вполне современные, выставленные почти в любом книжном магазине.
Квартира заметно контрастировала с внешним видом старика. Полы были натёрты до блеска, на мебели и расставленных повсюду безделушках – ни пылинки. Семён подумал, что это дело рук домработницы, приходившей к старику в первой половине дня. Она же выполняла работу секретаря и вела его дела.
Семён обратил внимание на тяжёлую занавеску, отделявшую гостиную от спальни. Ещё в прошлый раз он незаметно заглянул за неё и выяснил, что там находятся старомодная железная кровать с набалдашниками и дубовый комод, покрытый кружевной салфеткой, а на салфетке – ряд мраморных слоников, расставленных по росту. Сегодня занавеска была слегка сдвинута. Должно быть, старик дремал или собирался прилечь, когда раздался звонок. Похоже, дома он не снимал ни халат, ни шарф. Семён вспомнил персонажа Гоголевских «Мёртвых душ» – кажется, его звали Плюшкин. Только у Карла Иоганновича не хватало на спине прорехи.