Тишина

— Тебе холодно? — спросил Герман, но увидев мой бегающий взгляд и горящие ланиты, а они точно были алыми, я это чувствовала, он хищно улыбнулся, — э-не, я хочу тебя видеть. Ты самая необыкновенная женщина на свете. Как часто я представлял, какая ты, но моё скудное воображение не в состоянии было показать мне такое великолепие, — он ласково провёл ладонью по моему боку от груди до бедра, — это же совершенство!

Стыд смешивался с любопытством, удовольствие от его слов с неверием, рождая во мне сумбур, от которого засосало под ложечкой. А он продолжал смотреть на меня, касаясь то там, то здесь, теперь он был искуситель и соблазнитель, а я жертва. Когда я уже не знала, куда деться от смущения, он тихо засмеялся и прижал меня к себе:

— Я тебя люблю, — от его голоса у меня на затылке забегали мурашки, — ни в одном фантастическом сне я не сумел бы представить какая ты красивая и как с тобой хорошо. Замерзаешь?

Не дожидаясь ответа, он пошел к кровати, принёс одеяло и выключил светильник. Затем повернув меня к себе спиной укрыл нас и крепко обнял. Сейчас я была без прикрас самым счастливым человеком на свете. Мне было так спокойно, уютно и тепло лежать в его коконе объятий.

58

Утро наступило немилосердно быстро. Никогда раньше мне не хотелось, чтобы ночь длилась вечно, но это были лишь мечты. Сладко потянувшись, я почувствовала, как руки любимого поглаживая, поднимаются от моих бёдер вверх, разжигая уже, казалось бы, подернутый дымкой давешний огонь.

— Какая же ты сладкая с утра. Так бы и съел тебя, как конфету, — прорычал он мне на ухо.

Развернувшись, я оказалась с ним нос к носу, куда не преминула его чмокнуть. Вчерашняя ночь сняла множество преград, как часто мне хотелось его коснуться, погладить или поцеловать, но что-то меня останавливало, сегодня этого не было и в помине, я была уверена, что меня не оттолкнут, а наоборот.

— Вот ведь кошка, — и он потёрся своим носом о мой, — так бы и лежал с тобой тут пока не пришла бы Кара или не вернулся Риши, но нельзя. Надо подниматься!

Поднявшись, он включил лампу, и я могла созерцать, его. Что это был за мужчина! Он был прекрасен. Литые мышцы перекатывались под кожей как у молодого скакуна. Высокий, ладно сложенный, с широкими плечами, узкими бедрами и длинными ногами. Но всё же и ему было не чуждо смущение — все время, одеваясь, он, старался быть ко мне спиной, это не укрылось от моего взгляда. Не дело, чтоб ему можно было меня смущать, а мне нет. Я встала и подошла. К тому моменту он натянул штаны, надел ботинки и собирался надевать футболку. В тусклом свете диодов шрамы виделись белее, выступая яркими полосами. Герман замер, когда я подошла, и не смел, пошевелиться, похоже, он даже перестал дышать. Возможно, он боялся, что мне будет мерзко смотреть на него. Как он был не прав, была ли это любовь или так бы его воспринял любой другой мне не ведомо, но для меня он был лучше всех. Слегка касаясь, я очертила один из шрамов, муж тихо выдохнул.

— Не стоит… я понимаю, что смотреть на это не… — я закрыла ему рот пальцами и поцеловала другой шрам, а потом прижалась к нему прислонилась скулой туда где билось отважное, но скромное сердце. Как мне объяснить ему, что единственные чувства, которые испытываю это любовь, жалость и кровожадное желание порвать тех, кто смел, причинить ему боль. Вот, наверное, их я бы расстреляла без сожаления, порвала на мелкие кусочки голыми руками. Наконец отпустив, его я нашла блокнот.

— Я тебя люблю, и для меня всё в тебе прекрасно, — написала я. Вот теперь пришел его черёд краснеть, он опустил очи, и щёки его залились багряным румянцем. Пристально посмотрев ему в глаза, я скользнула ладонью по его грудной клетке, прессу и принялась искать одежду. Он прав, я бы тоже не выходила из землянки вновь и вновь познавая то новое, что открылось ныне передо мной — купаться в любви и в неограниченных количествах дарить её любимому, и навсегда забыть Общества, повстанцев и борьбу, но так не бывает — нельзя закрыться от мира, как бы ты не пытался он всё равно вломится в твою счастливую жизнь, руша и круша всё на своём пути. Значительно разумнее строить своё хрупкое счастье с учетом реалий, тогда уж вернее, что оно выстоит в те шторма, которые приготовила тебе судьба.

Книги на Книгоед.нет

— Ты другая, — молвила Кара, когда я зашла перед тренировкой к ней, — не скажу, что изменилось. Может взгляд? — я лишь пожала плечами улыбнувшись. Пока мне не хотелось делиться ни с кем тем чудом, что родилось во мне, наверное, когда-нибудь я расскажу ей, когда смогу придумать нужные слова.

Муж привел меня полянку где мы были накануне. И опять принялся ковыряться в своих бесконечных карманах:

— Нет, всё ж сегодня надо попробовать с ножом, — бормотал он будто про себя и, найдя деревянный муляж, кинул его мне.

Естественно я его не поймала, рукоятка проскользнула между моими ладонями и нож с шелестом упал на траву. Супруг вышел на середину поляны скрестил руки на груди и усталым голосом произнёс:

— Давай, нападай.

Я подобрала орудие и примерилась, всё-таки рукоять была не под мою ладонь, чему я не переставала сокрушаться. Я отложила нож и нацарапала:

— Надо бы другой, потом как-нибудь, этот очень неудобный.

Любимый хмыкнул, прочитав записку и сунул её в карман.

— Не отлынивай, я посмотрю, что можно придумать, а пока будем тренироваться этим.

Делать нечего, залез в кузов, называйся груздем. Конечно, пословица звучит по-другому, но я сначала влезла, а потом уже поняла куда. Нет, дай мне судьба ещё один шанс я бы повела себя так же, просто, наверное, понимай я, на что иду, мне было бы просто легче идти.

Я взяла муляж, так и сак повертела в руке — привыкая, вот с чем никогда не обращалась так это с ножом. Вообще даже драк в моей жизни почти не было. Вернее сказать, была одна: в селе ко мне относились с жалостью и не обижали, но жила у нас одна девица, уж не представляю, чем я ей насолила, но как-то, раз она подкараулила меня и начала говорить всякие обидные слова. Поначалу я оторопела и просто слушала её, была бы рядом Филька, она бы не дала произнести этой злыдне и двух фраз, но её уже несколько лет как не было, я же другое дело. Но когда она сказала что-то гадкое про маму, у меня в глазах сначала потемнело, а затем побелело, я кинулась на неё, не разбирая за, что дёргаю, куда бью и кусаю. Растащили нас старшие, возможно и Герман там был, я не помню ничего, соображать я начала только когда обидчицу увели, я сидела на лавке, и старшая девочка пыталась заставить меня попить. Лицо моё было мокрым, думаю, меня поливали водой, чтобы пришла в себя. Хотя вполне вероятно нас, словно сцепившихся кошек, пытались разлить.

— Ася! Ты там уснула? — окликнул меня муж, я вздрогнула от неожиданности так крепко, оказывается, задумалась, вспоминая.

Ещё раз, перехватив нож, я с разбегу бросилась на него, мнилось, что я просто смету его своим натиском. Как бы не так, я только замахивалась, когда муж неторопливо и легко поймал занесённое запястье и слегка повернул его, орудие выпало, а предплечье пронзила острая боль, другую кисть, сжатую в кулак, он просто прислонил к моему животу.

— Во-первых, ты обезоружена, во-вторых убита. Представим, что у меня в другой руке нож, — он приподнял бровь, — хотя, можем и не представлять, я просто вырубил тебя ударом в солнечное сплетение, а когда ты согнулась, размозжил тебе голову, или — он отпустил меня и, молниеносно присев, схватил выпавший нож левой рукой и не больно ткнул кончиком в бок, — убил тебя твоим же оружием.

Я дернула у него из рук муляж.

— С разбегу это делать глупо! Пока бежишь, размахивая руками, тебя пристрелить много ума не надо. Противник успевает сто три раза подготовиться.

— Но ты же знал, — накарябала я, писать навесу, да ещё когда злишься, было неудобно.

— Слушай, я могу не смотреть. О том, что ты дышишь, как носорог в родовых схватках я уже упоминал. Пойми, солдаты Общества — это люди, специально сделанные для этой профессии, но этого мало, они ещё и натренированы, как не снилось ни тебе, ни мне! И уж поверь им понять, куда ты будешь бить ничего не стоит, а уж когда куда-то несешься… они и во сне тебя услышат. Давай отходи и нападай.