Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 48

Когда я ушла с почты общение прекратилось, встретились мы случайно, в строительном магазине. Я тогда уже была очень сильно беременна Алисой, в смысле, что должна была родить с неделю на неделю. Ниночка с живейшим интересом расспрашивала как мне живётся и неподдельно радовалась моим успехам. Когда же я спросила, как у неё дела, лицо женщины погрустнело, она рассказала, что работать стало тяжело, в шестьдесят с хвостиком особенно по подъездам с тяжелой сумкой не побегаешь, и пришлось уйти на пенсию. Слушая её, я вспомнила как, она страдала от отсутствия общения. Спонтанно оставила ей телефон и пригласила в гости.

Когда Алиса родилась Ниночка стала частым моим гостем и самым главным помощником, а когда мне понадобилось выйти на работу, а частично выходить на работу пришлось через месяц после родов, Ниночка предложила сидеть с дочерью, а так как у меня не было человека, которому я больше доверяла, я с радостью приняла предложение. Очень скоро на ум пришло решение переехать няне ко мне, потому что ей приходилось частенько возвращаться домой очень поздно, но она отказалась. Тогда я провернула хитрый обмен квартир, где по документам её крохотная двушка менялась на большую, моём, в относительно новом доме, на двадцать метров больше без доплаты. Доплата конечно была, но я сделала всё, чтоб Ниночка это не узнала, иначе она бы отказалась. Эта женщина, обладавшая детской наивностью, очень боялась доставить кому-то неудобство.

— Ниночка, как же вкусно, — я просто отвалилась от стола, — вы с Алисой сами ели?

— Конечно, эта ж егоза растёт и есть хочет всё время, вот мы пол часа назад и поужинали, — сказала женщина, составляя посуду в раковину и намереваясь её помыть.

— Оставь, я сама, — я прикрыла глаза. Так было хорошо — сытно, тепло и здесь меня все любят. Что ещё человеку надо?

— Да что тут мыть то, — возмутилась няня.

— Ты лишила меня всех забот, дай хоть тарелку за собой помыть, — этот разговор случался изо дня в день. Нина наотрез отказалась брать деньги за то, что сидела с Алисой или делала дома всё по хозяйству.

— Мелочи, — отмахивалась она, — это я тебе приплачивать должна, за то, что ты разрешаешь мне быть с вами и не даёшь намертво зарасти плесенью.

Послушав о том, как прошел их день сегодня, мы попрощались, Нина пошла к себе домой, на два этажа вниз, а я поиграла с Алисой, вымыла её и уложила спать. Верный Мухтар, к которому я откровенно говоря, всё равно не испытывала симпатии, улёгся у дочки в ногах. Она долго ворочалась и наконец затихла. А я лежала рядом и перебирала смоляные кудри малышки. Алиса родилась полная копи папаша, от меня ни чёрточки, слава богу характер не в него. Чёрные кучеряшки ложились красивыми локонами, стоило их только расчесать, тёмно-карие глаза, цвета горького шоколада, всегда хитро поглядывали из-за длиннющих ресниц, курносы носик вечно лез туда, куда не нужно, а аккуратный подбородочек, властно выдавался вперёд. Вот кто точно будет и красавицей, и умницей, и заводилой. Поцеловала её в лобик. Как бы там ни было я ни о чём не жалела.

С её отцом я познакомилась на одной из строительных выставок, на который я регулярно ездила и людей посмотреть и себя показать. Саша пленил моё сердце сразу и бесповоротно, красивый, брутальный, но балагур. Он много знал, а уж отношение ко мне превосходило все мои возможные фантазии, он был предупредительно учтив, и будто бы сражен на повал моей красотой.

Мы с ним очень быстро стали жить вместе, меня совершенно не смущал наш мезальянс, я генеральный директор строительной компании, он простой менеджер. Мне тогда казалось — главное есть любовь и взаимопонимание, а оказалось, что любовь была только с моей стороны, с его голый расчет.

Мы уже во всю готовились к свадьбе, когда я узнала, что беременна, любимый уговаривал повременить с детьми, но я не смогла, слава богу. С беременными ведь как? Только что скакала зайчиком, а через минуту тебя накрывает волной слабости, тошнота подкатывает к горлу, голова кружится. Я долго терпела недомогание пока в один прекрасный день поняла, что, если немедленно не лягу, грохнусь в обморок, здесь и сейчас. С помощью Серёжи, с горем пополам, добралась домой. С горем пополам, потому что нам приходилось раза три останавливаться, — меня сильно мутило, хотя морской болезнью отродясь не страдала. От помощи водителя, чтобы подняться домой отказалась, хотя шла разве что не по стеночке.

Дверь оказалась не закрытой, неужели Саша дома? Он не говорил, что заедет. Была у моего благоверного такая привычка, не закрывать замок, когда кто-то есть дома. Я, шатаясь от слабости, вошла в квартиру. Язык не слушался, ноги подкашивались, в общем окликать любимого не стал, просто по стеночке побрела на кухню, когда оттуда до меня донёсся женский голос:

— Саш, а ты не заигрался? Эта дурёха залетела, что ты с эти будешь делать? Если, когда она была сама по себе, то уговорить её перевести часть имущества было бы нормой, то сейчас она скорее на ребёнка всё переведёт.





— Лизонька, ну что ты кипишуешь? — я слышу как любимый понижает голос, он так делает когда приближает своё лицо к твоему, потом его губы скользят по щеке, слегка целуя, касаются губ, легко, словно дуновение ветерка, потом чуть сильнее. Он касается языком губ, очерчивая их, а затем…

Я мотнула головой и сделала ещё шаг, теперь я могу видеть их. Они целуются, так страстно и самозабвенно, что меня кидает в жар и я отступаю назад в тень коридора. Она — яркая блондинка, сидит в одной комбинации на стуле, в моей кухне, а мой муж, раздетый по пояс, склонившись над ней, оперившись одной рукой в стол, а другой в стул, целует её. Как такое может быть?

Как-то всё сразу померкло, посерело, неожиданно кончился воздух, всё пропало. Осталась только я, в сизом вакууме. В себя я пришла только вечером. У моей кровати сидел обеспокоенный Саша, его глаза бегали, он нервно теребил какую-то тряпочку, а на лице было злое выражение. Я закрыла глаза. Что теперь делать? Как быть? Я же люблю его, я ношу под сердцем нашего ребёнка. На ум не кстати пришли слова матери: «Машка, запомни, поймала мужика — держи, а то следующего можешь не поймать». А нужен ли мне такой, разевающий рот только на мою обеспеченность и целующийся с другими? Ах как же хотелось обмануть себя, уверить, что это только мой беременный бред, но нет, я была реалистом, и возможно только поэтому выжила в глубоком и мутном болоте бизнеса. Решительно открыла глаза и столкнулась взглядом с мужем.

— Машенька как ты? Ты меня так напугала, — «ещё бы!» хмыкнул мой внутренний голос, «выходишь из кухни с любовницей, а тут труп жены, а она на тебя ещё ничего не переписала».

— Жива как видишь, — с трудом разлепила я непослушные губы, — а почему ты здесь?

— А где же мне ещё быть? — его лицо светится заботой, я даже почти начинаю верить, но память услужливо подсовывает его лицо каким оно было всего пару минут назад.

— С Лизой и чемоданами, подальше отсюда, — он вздрагивает, но старается держать себя в руках, это получается, но не очень хорошо: глаза бегают, а губа подрагивает.

— Мусик что ты такое говоришь? — удивляться качественно у него не получилось, а меня начало колбасить от этого балагана.

— Саша, будь так добр, — я выплёвывала каждое слово, желая, чтобы он побыстрее исчез из моей жизни, — Вон отсюда! Чтобы глаза мои тебя не видели! — я всё же не смогла сдержаться и начала повышать голос. В голове противно загудело, — у тебя двадцать минут, а потом я вызываю полицию! — слава богу прописать в квартиру я его не успела, хотя он предлагал, мотивируя это тем что так будет удобнее.

— Машенька! Родная моя!

— Вон! — прошипела я и закрыла глаза. В голове было пусто и гулко, когда я начала обратный отсчёт секунд. Слава богу у него хватило мозгов кинуться собрать самое необходимое и через отмеренное время выместись из моей квартиры.

Я защелкнула замок и медленно сползла по двери. Было больно. Очень больно. Так плохо мне не было никогда, даже когда меня травили, даже когда моя мать посылала меня отборным матом, только за то, что я просила пить меньше, даже когда накатывало и начинало душить одиночество. Я, впервые в жизни, не просто полюбила кого-то, а доверилась ему, открыла всю душу, которую сейчас растоптали, растерзали, и выкинули, как что-то ненужное.