Страница 19 из 48
Игорь
Как же внутри всё жгло после разговора с Машкой, и это жжение не проходило, усиливалось и гнало меня вперёд, в магазин, а потом домой. Всё. Не надо больше пыжится, стараться лезть куда-то, за что-то биться. Нет на планете Земля ни единого существа, которое в меня верит, которому нужны мои успехи. Тогда зачем? Хотелось не просто напиться, хотелось наконец-то утонуть в водке, но, не смотря на это, закусь я купил, помирать на голодный желудок это не совсем то.
Придя домой я бросил еду на стол, открыл бутылку и, усевшись на колченогой табуретке, стал размышлять, почему так получилось? Почему жизнь у меня вышла такая никчёмная? За что? Так не заметно ушло пол бутылки. Сильно ли я захмелел? Ну, попробуйте влить четыреста грамм водки в восьмидесяти пяти килограммового мужика. Да, захмелел, но ещё не опьянел. Я даже не собирался притормаживать, если б не звонок в дверь. Видеть сейчас никого не хотелось, да и кто мог ко мне прийти? Только левые люди. Намерено делая вид, что чертовски пьян я проорал через дверь:
— кого там чёрт принёс? — надеясь, что только это уже отпугнёт нежданного посетителя.
А когда распахнул дверь, вся та горечь, обида, что начали слегка притупляться под действием алкоголя вновь прилили к голове, потому что в вонючем, тёмном коридоре стояла Машка. Та самая Машка, что совсем недавно лишила меня желания жить и так мне захотелось сделать ей хоть немного так же больно, как и мне, чтобы ни один я корчился в конвульсиях, чтобы она заплатила за свою чёрствость, уверенность в каких-то несуразных моих грехах, что заставили её от меня отвернуться. Я сильно схватил её за запястье, утягивая в квартиру, нет моя хорошая, просто так ты не уйдёшь! Ты мне заплатишь за ту боль, что разъедает меня, заставляет снова и снова спрашивать себя: «Зачем я родился? Кому это было нужно?»
Я что-то говорил, едко, зло, лишь бы обидеть, унизить, причинить боль. Затащил в комнату, толкнул на диван, а сам не знал, как же всё поменять, как всё вернуть. Вернуть хотелось. Хотелось, чтобы было тепло от прикосновения её губ и жарко от прикосновения рук, чтобы внутри всё трепетало о мысли об этой женщине, чтобы она так же жаждала встречи со мной, как и я, всего пару часов назад. Но всё пропало, исчезло, истлело в шквальном огне злобы. Я толкнул её на диван и рухнул рядом, от накала эмоций ноги мелко подрагивали, не желая меня держать.
И только оказавшись рядом с ней на диване, схватив за ляжку я наконец осознанно встретился с ней взглядом. Сколько затравленного страха было в её глазах, я даже поначалу не сообразил, кого она боится. А когда до меня дошло, что боится она меня, что ждёт от меня только боли и жестокости, стало муторно:
— я за свою, может и не правильную жизнь, не позволил себе физически обидеть ни одну женщину и ни одну ни к чему не принудил, — я отпустил её ногу, отвернулся к шкафу и уткнувшись носом в сложенные ладони, уставился невидящим взглядом в стену, — каким же поддонком ты меня считаешь…Уходи. Уходи и никогда не возвращайся. Я завтра же уволюсь. Не хочу тебя видеть. Ты хуже всех этих кукол в дорогущих платьях, они не врут, что я для них что-то значу как человек. Они сразу вытирают ноги. А ты заставляешь поверить в некую эфемерную веру в меня, а потом бьёшь, бьёшь наотмашь показывая, что мало того, что мне не веришь, так ещё и считаешь, что я могу тебя чем-то обидеть, — как же мне было плохо от её того взгляда, хотелось что-то разбить, сломать, а потом выпустив всю обиду и злобу свернуться калачиком и тихо сдохнуть.
— Игорь…
— Не надо со мной играть. Ты не веришь не одному движению, ни одному слову тогда зачем ты ко мне лезешь. Наверное, вечером ты повеселишься, как ты смогла меня поднять в высь и сбросить оттуда. Я же даже попытался чего-то добиться, — я обвёл рукой стол, на котором лежали договора, материалы к выигранному делу и к следующему суду, назначенному через день, — всё пусто, это никому не нужно, наверное, даже мне. Уходи. Прошу.
— Игорь, — её руки обвили мою талию, а шею обожгло горячее дыхание, — мы с тобой оба дураки. Замолчи. Я первостатейная дура, что подумала, что ты хотел со мной развлечься, ты дурак что из-за того ерунды как ссора хватаешься за бутылку и хочешь опять сбросить свою жизнь в тартары.
Я шумно дышал, как хотелось верить тому, что она говорит. Как хотелось ни о чём не задумываться, только чувствовать её руки, горячее дыхание, коснуться её губ и забыть обо всём, но можно ли? Нужно ли? Может действительно мы два раненных зверя, которые кусаем друг друга, стремясь сделать побольнее, там, где надо зализывать раны? Я зажмурился, в голове творилась не каша, там творился атомный взрыв.
Мы так сидели, казалось, вечность. Из оцепенения вывел её робкий поцелуй в шею. Он сорвал крышу, унёс все возможные мысли, я повернулся обнял её за талию и впившись ей в губы как будто ныряя в омут, увлёк за собой, ложась на диван. Нас нежданно начало пожирать совершенно другое пламя — пламя страсти, а не гнева. Я со страхом приоткрыл глаза и увидел, что, Маша так же, как и я сгорает и будто птица феникс воскресает вновь. Её руки шарили по моей форменной рубашке, которую я не потрудился снять придя домой, мои пальцы с трудом, теребя, расстёгивали пуговички на её блузки и взору открывался упоительный вид, её нежная, упругая розовая грудь в пене белого кружева.
Дальше было полное сумасшествие из красного зарева, наших частей тела, мелькавших перед глазами, порождая всё большую страсть. Её стройные руки, бешено вздымающаяся грудь с соблазнительными вишенками сосков, плоский живот с бархатной кожей, длинные ноги, обвивающие меня, шаловливые пальчики, ласкающие меня кажется во всех местах сразу. Я сходил с ума потеряв не только счёт времен, но и ориентацию в пространстве, я упивался ею, наслаждался, но мне всё было мало. Я проводил своими немного шершавыми пальцами по внутренней стороне её бедра, и она начинала тихо то ли постанывать, то ли поскуливать, заставляя ещё больше терять рассудок, я касался её нежной кожи на груди и не мог оторвать взор от тёмных сосков, которые хотелось аккуратно втянуть в рот и сжать губами, что я тут же и делал, я проводил языком в ложбинке на шее и её дыхание сбивалась, а пальчики сводило судорогой удовольствия заставляя царапать мою спину, словно дикая кошечка. Меня всё больше окутывал туман возбуждения, удовольствия и счастья. Только в единственный момент, призвав всю силу воли, я смог остановится, желая получить её согласие на продолжение банкета, но меня перебили, вжимая в себя, не давая опомнится, обволакивая горячим лоном и лишая последних мыслей. Я словно с цепи сорвался. Боже как же было хорошо! Так хорошо мне никогда не было, даже потом, вспоминая, перебирая всех женщин, которых я мог вспомнить, я с уверенностью утверждал сам себе, что так мне не было никогда. Сладко, до болезненности томно, хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, хотелось остановить, хотя бы на миг запечатлеть удовольствие этого момента. Это была моя женщина, во всех физических аспектах сразу, мы подошли с ней друг другу как ключик к замочку. И видя, как она извивается подо мной, как стонет, как в порыве страсти царапает мне спину, как вгибается я понимал, что это совершенно обоюдно.
Как же я был благодарен алкоголю, который немного притупил мои ощущения, даже с этим эффектом, это было феерично, но я смог успеть доставить Машеньке удовольствие прежде чем потерял себя в тумане оргазма. Она в последний раз выгнулась, вскрикнула и обмякла в моих объятиях, негласно разрешая мне нырнуть в пучину, подталкивая к краю, затмевая мою голову этим своим движением, сводя с ума.
Мы лежали крепко обнявшись, на моём несчастном, продавленном диване, который, наверное, за всю свою жизнь не видел такой страсти и приходили в себя:
— ты не пожалеешь? — тихо спросил я. Голос был словно незнакомый, хриплый, всё ещё пропитанный уходящей страстью.
— сделай так чтобы я не пожалела, — уткнулась она мне носом в шею. От этого простого жеста меня затопило невероятной нежностью. Моя девочка. Я разобьюсь в лепёшку, но сделаю так, чтобы ты вспоминала этот вечер с радостью.