Страница 40 из 43
Немецкие передачи на русском языке по радио прекратились, видимо немцам было не до этого. Мы прослушивали эфир, хотя не знали иностранных языков, но было понятно: война приближается к завершению. Где-то в первых числах мая 1945 года мы узнали, что союзники ведут переговоры о мире, хотя в нашей армии это было секретом. 7 мая по передачам на английском и немецком языках я почувствовал что-то необычное, вроде кончилась война. Ждал, что вот-вот наше радио сообщит о Победе. Но прошел день — ничего нет.
9 мая в 2 часа ночи Саша Григорьев своим мощным голосом разбудил взвод.
— Немцы капитулировали, конец войне! — кричал он.
Мы все вскочили, стали обсуждать новость. И вдруг на улице раздались первые, сначала одиночные, а затем частые выстрелы. Было видно, как в небо летят трассирующие пули. Не долго думая, мы схватили свое оружие и, выбежав на улицу, стали палить вверх. Гул выстрелов нарастал, с соседних домов тоже выбегали солдаты и начинали палить. К ружейным и автоматным выстрелам вскоре присоединились залпы зениток, а затем бахнули крупнокалиберные орудия. Сплошной гул выстрелов из всех видов оружия продолжался несколько часов, словно шла артиллерийская подготовка перед атакой!
В четыре часа ночи построились и пошли на митинг. Настроение было такое, словно все сошли с ума. Особенно буйствовала женская половина, девчонки кричали, смеялись, толкали друг друга, валили наземь. После митинга никто не спал, шли задушевные разговоры. Особенно всех заботила проблема: когда по домам.
На 9 часов утра 9 мая был назначен общегородской митинг. Рота построилась повзводно и двинулась на центральную площадь. Радостно было смотреть на четкую колонну и сознавать себя победителем. Вот как у меня записано в дневнике: «Сознание гордости за нашу Красную Армию и панорама жадно смотрящего на нас эстонского населения придает какие-то необыкновенные, новые силы. А ведь многие из них когда-то смотрели на наступающих немцев и думали: „русским капут!“».
Несмотря на подписание немцами акта о капитуляции, для нас война 9 мая не закончилась. Группировка противника, наполовину состоящая из прибалтов, не сложила оружие, поэтому нашим командованием было принято решение — штурмовать!
Несколько радистов из нашей роты связи отправили на помощь войскам, штурмующим немцев. 10 мая я оказался под Тукумсом и влился в части полевиков. Начался ожесточенный бой за прорыв линии фронта. Наша войска были так ожесточены и решительны, что оборона немцев была сразу сломлена и вся громада нашей техники двинулась вперед. Помню лишь, что мы двигались в автомашинах на приличной скорости, а повсюду стояли люди в немецкой форме с подмятыми вверх руками. За несколько часов мы промчались по всей Курляндии и вышли к морю. Повсеместно шло пленение солдат противника, мы лакомились немецким шоколадом и консервами.
После окончания Курляндской операции вернулись в свою часть в Пярну, где уже продолжили жизнь в мирных условиях. Вскоре нас из Пярну вывели и передислоцировали в поселок Вити, вблизи станции Вяна. Здесь когда-то был, видимо, пионерский лагерь и вот в его помещения вселились взводы нашей роты.
Пошла будничная жизнь. Снова встал «во весь рост» вопрос о питании. Мне явно не хватало рациона, утвержденного для солдат мирного времени. Чувство голода напомнило блокаду Ленинграда. Дополнительно достать продукты не было возможности. Ребята советовали обратиться к командованию с просьбой о добавочном пайке, так как мой рост (183 см) и вес (около 100 кг), якобы, давали мне законное право на такую прибавку.
Командир роты ответил, что он не решает такие вопросы, и я обратился к начальнику политотдела укрепрайона подполковнику Маслову. Надо отдать ему должное — он внимательно выслушал и сочувственно отнесся к моей просьбе.
— Не хватает пайка? — спросил он.
— Да, товарищ подполковник, весь день мысли о еде.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
Ушел я от него с хорошим настроением. Через некоторое время наш повар Пашка сообщил мне, что ему поступила команда выдавать мне двойную порцию, кроме хлеба. Тут же налил мне полный котелок щей, а а крышку от котелка навалил каши. Ребята шутили и хохотали:
— Ну, теперь ты, Васька, будешь как боров.
Конечно, двойной паек был многоват, и я стал делиться едой с товарищами.
Пашка-повар понимал, что двойные порции для одного бойца — многовато и стал «химичить»: суп наливал примерно полторы порции, то же проделывал и со вторым. Но и я был не лыком шитый. Обзавелся двумя плоскими котелками и с ними заявился к Пашке:
— Наливай порции раздельно, — сказал ему.
Пашка почесал за ухом, но стал выдавать двойной паек в полном размере. Так был решен главный для солдата вопрос.
Готовилась демобилизация старших возрастов. В этой связи пришел приказ часть имущества сдать на армейские склады. Так получилось, что первый рейс с таким имуществом поручили проделать мне. Ранним утром погрузили аккумуляторы, катушки проводов, телефонные аппараты и прочее, и мы с водителем двинулись в Таллин. Но сдать имущество на склад оказалось не так просто, Приемщики придирчиво осматривали каждую вещь и только после этого допускали в склад. В неважном состоянии оказались аккумуляторы, их не принимали, и я принял решение: водителя отослать в часть и просил прислать человека мне на помощь. На второй день приехал Леша Чапко, и мы вместе промыли аккумуляторы, привели их в порядок.
Командованию понравилась моя работа и меня стали посылать сдавать имущество постоянно. На этом деле проявились первые мои организаторские способности. Я метался по складам, разрубал разные бюрократические закорючки и успешно сбывал со своих рук порученное мне имущество.
Одновременно полным ходом шла подготовка старших возрастов к демобилизации. Готовились документы, шла сдача оружия, выдавались выходные пособия. Роту готовилась покинуть большая половина ее состава. Кем-то было принято решение устроить прощальный ужин с выпивкой положенных ста грамм.
Однако это мероприятие закончилось чуть ли не трагедией. Как водится у русских, участники прощального вечера перебрали спиртного, и началась массовая драка, всю ночь шло выяснение отношений.
Так как в радиовзводе была в основном молодежь, то мы в этой пьянке не участвовали. Ночью, когда спали, к нам в помещение влетел помкомвзвода младший лейтенант Северов. Мы знали с вечера, что в лесу идет драка и не стали в нее вмешиваться. Тут же Северов во весь голос скомандовал:
— Радисты, в ружье!
Видя, что и сам Северов под хмельком, Женя Яковлев из-под одеяла ответил:
— Силов нет, слабая кормежка, не сможем воевать с пьяными!
Северов еще что-то прокричал, пригрозил всех наказать и, видя, что никто не собирается вставать с постели, удалился.
Утром можно было наблюдать «славную» картину. Наш шофер с автомашины, где была смонтирована мощная рация, явился с разбитым бутылкой лбом, заклеенным крест-накрест пластырем. Гимнастерка разорвана и ни одной награды на груди. Кстати, на ужин все ветераны принарядились, подшили белые воротнички, до блеска начистили награды. И вот теперь все они бродили по лесу с опущенными головами, сосредоточенными глазами — искали свои награды. Кое-кто ползал на коленках или четвереньках. Нашему веселью не было границ, мы от души хохотали и издевались над горе-«фолькштурмом» (так мы называли «стариков»). Почти у всех были разбиты лица, порвана одежда, потеряны ордена и медали. Все-таки поиски дали результаты, и большинство нашли свои награды в лесу.
На ужине присутствовало и начальство из укрепрайона, но когда началась драка, оно быстро смоталось на легковых автомобилях, оставив ротных офицеров расхлебывать заварившуюся кашу.
О нашем непослушании команде «в ружье», конечно, никто не напоминал. И офицеры и «отвальные» бойцы несколько дней ходили словно провинившиеся дети, и нам было любопытно смотреть на них.
Схема демобилизации была следующей. Ленинградцев предстояло отправить отдельно, через Таллин в Ленинград. Всех остальных собирали в запасном полку, расположенном в глубине Эстонии, а оттуда формировали эшелоны по областям, т. е. по месту призыва.