Невеста Солнца
(Роман)

Франсуа-Гаспар был в восторге. Сколько новых зрелищ, сколько очарований! Сколько новых интересных страниц в перспективе! Раймонд, маркиз и даже Мария-Тереза потешались над его школьническим рвением ученика, который во время экскурсии не хочет пропустить ничего интересного.

Однажды они чуть не свели дядюшку с ума, спрятав шутки ради его вечное перо. Вообще, всем было весело и все как будто забыли историю с браслетом, оставленным на попечение тетушки Агнессы и старой Ирены. Старушки, сейчас же после отъезда наших путешественников, снесли его в церковь святого Доминика и возложили на алтарь Святой Девы, уничтожающей силу заклинаний и отвращающей злые чары.

Дядюшка особенно волновался во время прибытия в Пакасмайо. Высаживаться пришлось на огромный паром, который так колыхался на волнах, что то поднимался выше палубы парохода, то опускался на несколько метров ниже. Чтобы попасть на этот паром, надо было сначала сесть в бочку, подвешенную на веревках, затем эту бочку спускали на плот — и тогда нужно было, улучив удобный момент, спрыгнуть на паром из бочки.

Мария-Тереза первой показала пример, весьма грациозно проделав это сложное гимнастическое упражнение. Маркиз, для которого это дело было привычным, порхнул, как мотылек. Раймонд так хорошо рассчитал свой прыжок, что выпрыгнул из бочки, не вынимая рук из карманов; но дядюшка так плохо рассчитал его, что бочка стукнулась о паром как раз в тот момент, когда злополучный академик думал о чем-то другом, и он выскочил из нее, словно кукла на пружинке, упав ничком. Нечего и говорить, что при высадке с парома бедный дядюшка, еще не успевший переварить недавних своих впечатлений, совершенно не был подготовлен к неизбежному толчку и кубарем скатился на берег, где его тотчас же обдало набежавшей волной. Пришлось ему наполовину раздеться и сушиться на солнышке, прежде чем продолжать путешествие, начатое при таких благоприятных предзнаменованиях.

Только на другой день утром наши путники покинули Пакасмайо, не испытав больше ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь привлечь их внимание.

Однако же, Раймонд не мог не заметить, что в пути их все время сопровождал какой-то господин с бронзовым цветом лица, который, не будь он одет по последней моде, мог бы показаться типичным представителем индейской расы, так блестяще воплощенной в Гуаскаре. Но этот господин был одет по-европейски, носил свой костюм вполне свободно и в дороге выказал себя человеком вполне цивилизованным и даже очень любезным, главным образом по отношению к Марии-Терезе, неоднократно оказывая ей услуги, которые полагается оказывать женщине, хотя бы и незнакомой. Упомянутый господин одновременно с ними сел на пароход в Кальяо, высадился на том же плоту, ночевал в той же гостинице в Пакасмайо и на другой день в одном с ними поезде выехал в Каямарку.

Зрелище перевала через первую Кордильеру из цепи Анд целиком захватило их, и вначале никто не заметил, что пассажир этот уселся в том же купе, где сидели маркиз и его спутники. Но затем он обратил на себя их внимание так неожиданно, что все путешественники, не отдавая себе отчета, почему именно, почувствовали, что он их страшно стесняет.

Они любовались пейзажем и разнообразием флоры, обменивались между собой восторженными замечаниями; но, когда дорога пошла узким и чрезвычайно диким ущельем, незнакомец торжественным голосом изрек:

— Вы видите эту круглую площадку, señores? Отсюда Писарро направил первых послов к последнему царю инков.

Все повернулись к нему, но он словно никого не видел. Он стоял на площадке вагона, скрестив руки на груди и не отрывая взора от утесов, у подножия которых величайший в мире авантюрист остановился перед тем, как завоевать империю.

— С ним был и мой дед! — воскликнул маркиз.

Незнакомец даже не оглянулся на него, но произнес «Нам это известно» — таким странным голосом, что маркиз и прочие невольно удивились. Что это за чудак едет с ними? Почему-то их особенно тревожила его величавая неподвижность.

Помолчав, незнакомец заговорил:

— Да, мы не забыли, что в числе спутников Писарро был Кристобаль де ла Торрес. Господин маркиз, мы хорошо знаем нашу историю. Писарро покинул испанскую колонию в Панаме, движимый предчувствием, что он найдет за экватором сказочную страну, еще более богатую, чем та, которую подарил недавно Кортес Карлу V-му. И когда Писарро, уже перенесший тысячу опасностей и растративший все свои деньги, увидел, что над ним нависла угроза быть всеми покинутым, — он выхватил шпагу и провел ею черту на песке с востока на запад. Затем, повернувшись к югу, молвил: «Друзья и товарищи! По эту сторону — лишения, голод, нагота, проливные дожди, опасности всякого рода и смерть; по другую — серенькая жизнь и благополучие. Но зато там, на юге, — Перу с его сказочными богатствами, слава, бессмертие. Выбирайте. Пусть каждый решит, как надлежит поступить храброму кастильянцу. Что касается меня — я иду на юг». С этими словами он переступил ногой за черту. Первым за ним последовал отважный лоцман Руис, затем Педро де Кандия, рожденный, как и говорит его имя, на одном из греческих островов. И еще одиннадцать человек, один за другим, перешагнули через черту, заявив таким образом о готовности делить радость и горе со своим вождем. В числе этих одиннадцати был и Хуан Кристобаль де ла Торрес — мы это знаем. Сеньор, мы это знаем.

— Но кто же вы-то сами, милостивый государь? — грубо спросил маркиз. Манера незнакомца держать себя, хотя и чрезвычайно учтивая, начала его раздражать.

Тот как будто не слышал. Он продолжал, как бы отдавая должное подвигам предков:

— Не правда ли, господа, не правда ли, сеньорита, есть что-то завораживающее в этом образе кучки храбрецов, обрекших себя на опасное предприятие, которое, казалось, было им совсем не под силу — как, впрочем, и многие подвиги, о которых рассказано в летописях странствующего рыцарства. Подумайте только, господа: кучка людей, без запаса провизии, без одежды, почти без оружия, собралась на одиноком утесе и заявляет о своей решимости предпринять крестовый поход против одной из самых могущественных империй, когда-либо существовавших на свете. И ради этой безумной затеи они не боятся рискнуть своей жизнью. И в числе этих людей был Кристобаль де ла Торрес… Господин маркиз, примите мои поздравления. И, кстати, позвольте представиться: ваш покорный слуга — Уайна Капак-Рунту, заведующий конторой франко-бельгийского банка в Лиме. Вам незачем стыдиться моего общества, маркиз, так как мы оба благородного происхождения. В моих жилах течет царская кровь. Уайне Капаку, королю инков, было всего 16 лет, когда он унаследовал трон своего отца. Детей от законной жены Пиллан Хуако он не имел. Тогда он взял еще двух законных жен: Рава-Белло и ее двоюродную сестру Мама-Рунту. Я — один из потомков Уайны Капака и Мама-Рунту.

— Значит, ваше начальство предоставило вам отпуск? — с оттенком наглости осведомился маркиз.

Мрачный огонь мелькнул в глазах Уайны Капака-Рунту.

— Да, — выговорил он глухим голосом, — мое начальство дало мне отпуск по случаю праздника Интерайми.

Раймонд невольно вздрогнул, услыхав это слово, которое ему так часто приходилось слышать в связи с браслетом Золотого Солнца. Молодая девушка была, видимо, обеспокоена тем, какой оборот принял разговор между ее отцом и этим странным пассажиром. Она теперь припоминала, что не раз видела этого господина в франко-бельгийском банке и сам он даже не раз бывал у нее в Кальяо по делам, когда ей случалось отправлять большой транспорт гуано в Антверпен. В то время он показался ей совсем незначительным, и даже лицо его изгладилось из ее памяти.

Только теперь, когда этот псевдо-перувианец в безукоризненном европейском костюме горделиво объявил себя индейцем чистейшей крови из племени кечуа, она разглядела в лице его и во всей фигуре расовые особенности, делавшие его похожим на родного брата Гуаскара. Она знала по опыту, как щепетильно-обидчивы индейцы из этого племени, и опасалась, как бы неосторожный маркиз, может быть, сам того не подозревая, не вызвал бури. Поэтому она с милой улыбкой вмешалась в разговор.