Страница 8 из 17
Сестра из психиатрического отделения, работающая в ОНП, вся исколота татуировками, а на ногах у нее грубые ботинки Dr. Martens с истрепавшимися шнурками. Работа таких медсестер становится все более трудной. На них возлагается невероятная ответственность, и система вот-вот даст сбой. И все же психиатрическая медсестра должна сохранять спокойствие в любых ситуациях. Очевидно, что эта пациентка сильно встревожена – она бьет кулаками воздух, а сестра сидит на полу рядом с ней и говорит мягким, тихим голосом. Я пытаюсь предположить, сколько часов ей предстоит сидеть здесь, периодически принимая на себя агрессивные выпады, пинки и удары. По данным Национального института здоровья и клинического совершенствования Великобритании, число официально зафиксированных случаев нападений на сотрудников Национальной службы здравоохранения в Англии за один год составило 68 683, а 69 % из них произошли с участием пациентов, страдающих психическими расстройствами. Слова «официально зафиксированных» говорят о многом. Убытки, которые несет Национальная служба здравоохранения из-за случаев насилия и агрессии по отношению к персоналу больниц, оцениваются в 69 миллионов фунтов в год. Что бы было, если бы каждая медсестра докладывала о каждом инциденте? Сестра, сидящая на полу в ОНП, не станет никому докладывать о тех часах, которые она проведет здесь сегодня, молча снося удары. Она будет сидеть с пациенткой, не осуждая ее, а пару оставшихся после этого синяков она просто проигнорирует.
– Посмотрите на эту бедную медсестру, – говорит Бетти, когда мы проходим мимо. – Вам, девочки, недостаточно платят.
Мы выходим из реанимационного отделения, проезжаем разделенные перегородками койки ОНП, где все еще трудится Сандра, и направляемся в отделение обширных травм мимо пациентов, лежащих на каталках в коридоре в ожидании распределения по палатам. Все они серьезно больны и нуждаются в отдельной больничной койке, но либо в палатах нет мест, либо они ждут осмотра: очередность оказания помощи в зависимости от тяжести их состояния уже определена, и теперь ими должны заняться в течение четырех часов, хотя в такие дни они могут прождать гораздо, гораздо дольше. Ну, или умереть прямо на каталке, так что никто и не заметит.
Санитар отвозит Бетти к одной из отгороженных перегородками коек: там как раз убирает какая-то медсестра. Она улыбается мне, протирая кровать, стул, монитор и каталку. На стене висит маркерная доска, а рядом – умывальник с упаковкой резиновых перчаток, и есть место для скрученных в рулон одноразовых фартуков. Над умывальником – средство для обработки рук и раствор хлоргексидина, чтобы минимизировать риск попадания инфекции. Дозатор, где раньше был спиртосодержащий гель, отсутствует. Я надеваю фартук и помогаю Бетти перелезть на койку. Медсестра убегает, прежде чем я успеваю что-нибудь сказать. «Я принесу ЭКГ».
Бетти стало хуже. Щеки будто впали, и она дрожит, стуча зубами. Лицо бледное, как наволочка у нее под головой, – кажется, будто она растворяется в облаке.
Я подтыкаю под нее одеяло, стараясь действовать медленно и осторожно: ее кожа тонкая, как бумага, а руки испещрены синяками – старыми и новыми, похожими на августовские розы. Она укрыта голубым, немного грубым одеялом, но все равно дрожит.
Я снова проверяю ее температуру, используя маленький прибор, который помещается в ухо пациента и пищит, когда показания готовы. Теперь кожа Бетти не кажется такой холодной, но пожилым людям каким-то образом удается скрывать проблемы с температурой. Иногда очень низкая (а вовсе не высокая) температура у пациентов в возрасте может быть признаком сепсиса – смертельно опасного заражения крови. Меня всегда поражало, насколько важна температура тела: наш организм способен функционировать, только когда она находится в четко определенных рамках. Чтобы оставаться в живых, мы не должны позволять температуре нашего тела выходить за пределы этих значений. И все же мы способны успешно выживать в сильном холоде. Пациенты, едва не утонувшие зимой, так эффективно отключают свой мозг, что это срабатывает как некий защитный механизм. Другая крайность – злокачественная гипертермия, которая возникает как редкая реакция на анестетики: температура повышается до тех пор, пока мозг человека не начнет закипать у него в голове.
У Бетти не критичная, но все же слишком низкая температура. Я подозреваю, что в последнее время она сидела дома в холоде. Миллионы жителей Великобритании не могут позволить себе оплачивать счета за газ и живут без отопления[7].
– Бетти, я пойду принесу вам термоодеяло. Оно обдувает сверху горячим воздухом и согревает. Под ним очень уютно. Другая медсестра сейчас принесет аппарат для проверки работы сердца, чтобы убедиться, что все в порядке.
– Спасибо, дорогая. Но со мной все нормально. Не хочу никому досаждать. Я же вижу, как вы заняты. Я знаю, что делает этот аппарат…
– Вы вовсе никому не досаждаете. Для этого мы здесь и находимся. – Я ей улыбаюсь, беру ее за руку и слегка ее сжимаю. – Принести вам бутерброд и чашку чая?
Бетти улыбается.
– Ты так добра, – говорит она.
– Посмотрим, что я смогу раздобыть.
Мне удается отыскать аппарат для обогрева рядом с одной из кабинок. Медбрат высовывает голову из-за занавески и улыбается мне:
– Такого больше нигде не увидишь.
– У девушки, которая лежит на пятой койке, кожа флуоресцентно-желтого цвета, – объясняет, подходя к нам, Франциско, медбрат из Испании, с которым я познакомилась во время обучения. Он встает рядом со мной и размахивает руками в воздухе. – Прямо неоновая. Мы, значит, вызываем экстренную бригаду педиатров. В Испании не увидишь подростка, лежащего в канаве в одном ботинке, а второй – рядом, на земле. Здесь это случается сплошь и рядом. Вот мы и подумали, что она самоубийца. Поражение печени. Ну, знаете, передозировка парацетамола. Начали лечение, отправили кровь на анализ в отдел токсикологии и все такое. А потом она приходит в сознание, мы начинаем задавать ей вопросы, а она смеется. Говорит: «Не пыталась я покончить жизнь самоубийством. Это просто автозагар». – Франциско исчезает за занавеской и резко задергивает ее за собой.
Я толкаю аппарат для обогрева обратно к койке Бетти, а по пути захватываю сэндвич с листьями салата и яйцом. Он высох, сморщился по краям и выглядит не слишком аппетитно. Я бы с удовольствием отрезала Бетти толстый ломоть свежего хлеба и намазала его настоящим маслом и вареньем.
Я возвращаюсь и узнаю, что сестра-сиделка уже сделала ЭКГ и оставила на груди Бетти следы от электродов в форме полумесяца.
– Мне сказали, все нормально, – говорит она мне.
Я совсем не удивлена. Инфаркт отнял у Бетти мужа, а потом и у нее начались боли в груди. Делать поспешные выводы никогда не рекомендуется, но я почти уверена, что у нее паническая атака.
– Хорошие новости, – отвечаю я. – Теперь надо вас немного согреть. – Одеяло с подогревом, которое у нас называют «обнимашка», сшито из белого, вздувающегося, напоминающего бумагу материала. Как только я укрываю им Бетти и включаю его в розетку, оно окутывает ее тело, словно миниатюрный воздушный шар. Ее температура должна увеличиваться на один градус в час, а содержание сахара в крови (тоже низкое, очевидно, из-за того, что она ничего не ела) после сэндвича и сладкого чая должно вырасти до нормального уровня. Найти удлинитель и розетку не так-то просто, поэтому мне приходится переставить несколько стульев, передвинуть кое-какое оборудование и саму Бетти. И вот наконец Бетти в тепле.
– И правда, как будто тебя кто-то обнимает, – говорит она.
Бетти почти сразу начинает выглядеть лучше. Она сжимает в руке кольцо, которое висит на цепочке у нее на шее.
– На то оно и «обнимашка». Теперь, Бетти, я вас оставлю, чтобы вы немного отдохнули, а вторая медсестра скоро вернется. Хорошо?
Она кивает. Тень улыбки.
– Этот материал, – говорит она, – напоминает мне мое свадебное платье.
7
В большинстве британских домов отсутствует центральное отопление. Как правило, люди пользуются электрическими обогревателями или нагревающими воду газовыми бойлерами. – Прим. перев.