Страница 20 из 43
Они счастливо улыбались друг другу. Затем Дженнифер сказала будто между прочим:
– А что за удивительная статуя Мадонны в монастыре, не правда ли? Не знаю, видела ли я что-либо более прекрасное.
Сухонький священник выглядел озадаченным.
– Какая статуя? Вы, наверно, имеете в виду ту, что в коридоре второго этажа? Там святая Анна, дитя мое.
– Нет-нет. Статуя в маленьком алтаре церкви. Мне кажется, она просто чудесная, как и триптих в главном алтаре.
– Уж и не знаю, – искренне сказал отец Ансельм. – Ведь это современные вещи, верно? Не скажу, чтобы я внимательно разглядывал эти картины. Вкусы мои достаточно старомодны, к тому же я очень близорук.
Он смущенно кашлянул.
И действительно, несмотря на множество статуй, церквушка была вполне заурядна и не отличалась особой изысканностью вкуса. Весьма вероятно, что отец Ансельм принял за современную живопись удлиненные, возвышенные образы Эль Греко. Но, явно слегка помешанный на статуях, он не мог не заметить бесценной Мадонны. Подняв глаза, Дженнифер прочла то же удивление в глазах Стивена, но в этот момент отец Ансельм добавил:
– Что же это за статуя… Я не помню вообще ни одной… В боковом алтаре Богоматери – там висит картина, очаровательная вещица, голубая с золотом. Как-то раз, помнится, дети возлагали цветы перед ней.
Итак, в приемные дни они прятали свои сокровища. Дженнифер, не осмеливаясь взглянуть на Стивена, подавила в себе желание выяснить, имеют ли золотые светильники такую же способность к исчезновению. Вместо этого она сказала, показав на большую группу святых:
– Да здесь у вас просто изобилие. Все они… малоизвестные, совсем забытые.
Эта попытка направить разговор в другое русло оказалась вполне успешной. Отец Ансельм радостно воскликнул:
– Так и есть! Это стало смыслом моей жизни. Я решил, что в моей церкви никто не будет забыт. Несколько лет назад, – с отсутствующим видом продолжал он, полируя и без того сияющие подсвечники возле святого Августина из Гиппо, – я написал книгу о всех святых этой церкви. Представьте себе, мадемуазель, их жития завели меня в неизвестные и далекие места. Конечно, в переносном смысле.
– Да-да, понятно.
– Многолетний, кропотливый труд… но теперь можно сказать, что он завершен, и в итоге мы имеем свод, а лучше сказать, компендиум, в котором не упущено ни одно имя, никто не забыт.
– Просто потрясающе!
– Получив сан здешнего кюре, я приложил все силы, чтобы почтить память всех, кто принес свою жизнь на алтарь веры и был почти забыт.
– Мне кажется, это замечательная идея, – с теплотой в голосе сказала Дженнифер. – Вы создали действительно уникальную церковь.
– Посвященную, – сказал отец Ансельм с внезапным смешком, – всем святым. И с этим уже ничего не поделаешь.
Он еще раз на прощание прошелся тряпкой по подсвечникам святого Августина и мельком посмотрел на Стивена. Взгляд отца Ансельма стал вдруг удивительно цепким и ясным.
– Итак, – сказал он, взмахнув тряпкой и вытряхивая пыль, – вы хотели задать мне несколько вопросов о той женщине, что умерла в среду, двадцать первого июня, в монастыре долины Гроз? Я слушаю тебя, сын мой…
Но в результате не выяснилось почти ничего нового.
– Сначала думали, что она пошла на поправку, – сказал отец Ансельм. – Но потом, в среду вечером, ее состояние резко ухудшилось. Казалось, она угасает на глазах. За мной послали, но, когда я приехал, она уже умерла. Было около одиннадцати вечера. – Он взглянул на Дженнифер. – Вы говорите, это была ваша кузина, мадемуазель?
Она утвердительно кивнула.
– Мне очень жаль, – просто сказал отец Ансельм.
Дженнифер встретилась взглядом со Стивеном, и он едва заметно кивнул ей.
– Отец… – начала она.
– Да, дочь моя?
– Я надеюсь, вы не сочтете мой вопрос слишком странным. Это сугубо личное дело, понимаете, и…
– Я никому не скажу.
– Мне бы хотелось спросить вас о вполне определенных вещах…
Отец Ансельм слегка отвернулся от нее, устремив вдумчивый взгляд на святого Онисима, и сказал:
– Спрашивай о чем угодно, дитя мое, и я расскажу все, что знаю. Так о чем ты хочешь спросить?
– Мы хотели бы знать, отец, как она выглядела, – сказал Стивен.
Священник на мгновение отвернулся от святого Онисима и удивленно посмотрел на Стивена:
– Сын мой, она была мертва, а умершие…
– Нет, вы меня не поняли, – торопливо сказал Стивен, – я спрашиваю о цвете ее волос, глаз и тому подобное.
– Но ведь здесь мадемуазель… – Отец Ансельм не договорил и вновь обернулся к святому Онисиму. – Она была белокурая, глаза серые или голубые, не помню точно. Что до ее роста, тоже не могу сказать. Она была очень худая, измученная болезнью. Умершие мало похожи на живых, а я видел ее незадолго до смерти. И при свечах, – добавил он.
– Она говорила по-французски?
– Да, конечно. Я бы никогда не подумал, что она не француженка, если бы вы не сказали. Ее имя, тоже… вы понимаете…
Он начал соскабливать воск, накапавший на пьедестал святого Онисима.
– Она была в сознании? Я имею в виду, она не бредила, когда вы были у нее?
– Нет. Она вполне здраво мыслила и знала, что умирает.
– Знала, что умирает? – тихо переспросила Дженнифер.
– Да, именно так.
– И она ничего не просила передать, никого не упоминала?
Он отрицательно покачал головой.
– Я знаю, – смущаясь, сказала Дженнифер, – что вам нельзя разглашать тайну исповеди, но ведь вы можете просто, не называя имен, сказать, вспоминала ли она о ком-нибудь?
Отец Ансельм мельком взглянул на нее:
– Да, могу. Но она ничего подобного не говорила. Мне очень жаль, мадемуазель. – Его голос стал печальным. – Она даже не успела исповедаться. Конец наступил быстрее, чем мы ожидали. Да, слишком быстро…
Все помолчали. Потом священник вдруг взглянул на Дженнифер, в его ясных черных глазах появилась новая мысль.
– А вы видели ее документы? Ведь обычно у всех есть документы.
– Да, я смотрела их.
– Но тогда, – сказал отец Ансельм, внимательно глядя на святого Онисима, – что же еще можно добавить? Боюсь, мне нечего сказать.
Когда они уходили, он был всецело поглощен полировкой колонны, пребывая поистине в святом неведении.
Глава 11
Ноктюрн
У ворот монастыря Стивен пожелал Дженнифер спокойной ночи, и она несколько настороженно позвонила в колокольчик, надеясь, что удастся избежать новой встречи с доньей Франциской. Но боялась она напрасно. Ее встретила незнакомая симпатичная молодая послушница в белом головном уборе. Под звуки пения, доносившегося из церкви, они быстро пересекли дворик и вошли под арку. Пройдя через трапезную, поднялись на второй этаж и оказались в длинном узком коридоре с многочисленными дверьми по обеим сторонам. Послушница остановилась и постучала в одну из дверей. Не дождавшись ответа, она открыла дверь и пригласила Дженнифер войти.
Как и следовало ожидать, комната оказалась маленькой и унылой: там стояли две кровати, два стула, два небольших комода. На стене висела картина, изображающая Мадонну с младенцем, под ней на полу лежала подколенная подушечка. Окно выходило на южную сторону, в сад, и вдали, в горах, таинственно светлели залитые лунным светом снега Испании.
Послушница показала на кровать у окна:
– Это ваша, мадемуазель, и вот этот пустой комод тоже. Я переписала для вас распорядок трапез и служб, но, – она улыбнулась, – вы не должны считать себя обязанной посещать их. Мать настоятельница особо подчеркнула, что вы должны чувствовать себя совершенно свободно и приходить и уходить, когда пожелаете.
Дженнифер поблагодарила ее, и девушка удалилась, закрыв за собой дверь.
Она подошла к окну и выглянула в сад. Слева за стеной сквозь темное сплетение яблоневых ветвей проглядывало кладбище и внешняя стена со спускающимся с нее пушистым ковром роз и голубых вьюнков. Ну вот она и здесь, в самом центре таинственных событий, и ее томило предчувствие, что скоро что-то произойдет. Но для начала в любом случае придет Селеста.