Страница 2 из 16
Как себя вести? Что делать? На обеде сидели родители Елены Алексеевны как на раскаленных углях. Здравицы произносили, гостей потчевали, а сами глаз не спускали с цесаревича и доченьки своей. Эх, пара-то хоть куда. Друг другу под стать. Да только невозможна такая пара. Это в допетровские времена русский царь выбирал себе в жены первую красавицу из сотен девиц России. И не так уж важна была знатность невесты, хотя, конечно, те, кто занимался поиском красавиц, представляли на выбор дочерей вельмож, которые отблагодарить могли. Закулисные пружины и тогда действовали.
Но настали времена другие. По правилам, установленным в угоду Западу, жениться наследник престола мог только на европейской принцессе, чтобы через принцессу эту, когда она станет императрицей, воздействовать на русского государя.
Эх, были б старые времена, допетровские, как славно могло все закончиться! Цесаревич был по-настоящему очарован, и когда после обеда Каретников пригласил гостей прогуляться по саду, случилось для него событие, встревожившее не на шутку. Цесаревич исчез. А вместе с ним исчезла и его доченька-красавица. Ну не так, чтобы уж совсем исчезли. Просто удалились от гостей и хозяев, уединились в саду.
Родители родителям рознь. Когда, к примеру, императору Павлу Петровичу, деду цесаревича Александра Николаевича, приглянулась на балу красавица Анна Лопухина, ее отец, поощряемый «гнусным турком Кутайсовым», был вне себя от счастья…
А что же здесь? Что можно было ожидать от юного цесаревича?
Следил Каретников краем глаза, да разве ж уследишь? Сад большой, имение вообще весьма и весьма солидное. Выйдя в отставку и женившись на богатой невесте из рода Демидовых, Алексей Каретников купил это имение у своего бывшего хозяина, помещика. Уж больно прикипел душой к этим местам.
И вот теперь по великолепному саду этого имения прогуливался с его дочерью не кто-то, а наследник российского престола.
Цесаревич и необыкновенная его спутница прошли немного по аллейке сада, а тут и беседка на пути, вся утопающая в зелени. Заглянули в нее. На столе книги.
Вот и тема для разговора…
– Что читаете? – с интересом спросил цесаревич.
– Писателя Нарежного, Василия Трофимовича Нарежного… Папенька из Смоленска привез. Слог замечательный, напевный, – проговорила Аленушка, пряча взор своих прекрасных глаз.
Цесаревич взял книгу, прочитал:
«Прелестна заря утренняя, когда ланиты ее сияют на чистом небе; благоухающ ветр кроткого вечера, когда веет он с лона розы и лилии; блистательны прелести ваши, девы славенские, когда кротость души и спокойствие сердца изображают светлые взоры ваши!»
Он посмотрел на Аленушку и сказал:
– Знаю, знаю… Это «Славенские вечера», посвященные древности. Это новелла, кажется, «Вечер седьмой: Ирена»?
И он, внезапно вспомнив обилие иноземных девиц при дворе, пробежал глазами по странице, выбрал то, что брало за душу, пристально глянул на смоленскую красавицу и, почти не глядя в текст, прочитал, видно, выстраданное в мыслях о будущем, о прекрасном, обо всем, что ожидает каждого великого князя в этой жизни:
«Не подражайте дщерям земель иноплеменных, которые славу свою полагают в искусстве прельщать, не чувствуя влечения сердечного. Тщеславятся они числом побед своих, коварством приобретаемых. Прелестью жизни называют они свободу буйную не покоряться святым законам стыдливости, лучшему украшению пола прелестного. Не подражайте им, дщери российские. Внемлите древней песне моей. Вы познаете, что победы таковы непродолжительны. Время откроет коварство, разврат, сокрытые под личиною кроткой любезности. Тогда исчезнет торжество мнимое, и преступная прелестница будет жертвою несчастною своих замыслов!»
Елена Алексеевна посмотрела на него с удивлением, и цесаревич, перехватив взгляд, сказал с улыбкой:
– Удивлены? Бравый военный и вдруг понимает и способен прочувствовать такие строки?
– Нет, нет, что вы?! – попыталась возразить девушка.
– Не надо. Я же вижу и не обижаюсь. Просто мой воспитатель, мой главный, я бы сказал, учитель знаете кто? – и, не дожидаясь ответа, назвал: – Василий Андреевич Жуковский. Слышали о таком?
– Еще бы…
И прочитала…
Цесаревич улыбнулся и сказал:
– Нет, нет. Тут не согласен. С нами обитает гений чистой красоты. С нами. Василий Андреевич мне говорил, что из этих его строк Пушкин взял в свое знаменитое стихотворение вот именно это. Помните: «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…» Вы, именно вы, милая Аленушка, гений чистой красоты.
– Ну что вы, что вы?
– Не спорьте, не спорьте…
Цесаревич взял ее руку, поднес к губам и коснулся того места, где заканчивалась легкая перчатка.
– Настоящий мужчина, – продолжил он, – обязан быть решительным, смелым, обязан быть властным, обязан уметь вести за собой в бой… Но он обязан чувствовать «гений чистой красоты», понимать прекрасное, владеть не только резким языком командным, но и языком изящной словесности.
Он снова коснулся ее руки, полуобнял за талию.
– Ой, нас, кажется, ищут, к нам идут.
Шел граф Адлерберг. Больше никто не решался нарушить уединения цесаревича и прекрасной дочки хозяина имения. Но это уединение становилось уже, мягко говоря, слишком затянувшимся.
– Да, да, граф! – кивнул цесаревич, упреждая какие-то слова, которые тот должен был произнести. – Мы идем. Что там?
– Вечерний чай…
– Ах, вечерний чай… Да, да… Мы сейчас. Еще пару минут.
Цесаревич был в этом месте и в эти часы главным, самым главным. Он мог решать и делать, казалось, все, что его душе угодно. Но это только казалось. И он в значительной степени являлся пленником этикета – тех ограничений, которые придумали себе люди, чтобы сделать свою жизнь сложнее, скучнее и неинтереснее. Ограничения в «многомятежных человеческих хотениях» – любимая фраза Иоанна Грозного – необходимы, но важно, чтобы они исходили не от нарочитого «держать и не пущать», а из сердца, из души, порожденные не только знаниями порядков и правил, а воспитанием – правильным, назовем его патриархальным, – воспитанием, которое всегда выше образования, превращающегося в образованщину, если нет воспитания.
Цесаревич Александр Николаевич с самого раннего детства демонстрировал свои образованность (ведь у него были лучшие учителя) и воспитанность – ведь у него был необыкновенный, талантливый, чуткий, но в то же время, если нужно, требовательный и жесткий воспитатель – Василий Андреевич Жуковский.
Ну а уж педагогом Жуковский являлся отменным. В молодости он проявил себя учителем нескольких поколений своих племянниц по многим предметам, а в особенности по изящной словесности. Но и он однажды не выдержал искушения и горячо, до беспамятства влюбился в одну из своих учениц, с которой состоял в слишком близком родстве, чтобы надеяться на что-то серьезное в их отношениях.
Отменное воспитание цесаревича тоже не смогло оградить его от влюбленностей во фрейлин. И вот теперь он снова оказался в плену своих чувств, быть может, самых сильных и искренних в его жизни.
Портрет великого князя Александра Николаевича.
Художник И. Винберг
Они вышли из беседки и направились к дому, перед фасадом которого уже собрались и хозяева, и гости.
– Аленушка… Я не могу с вами расстаться. Одна мысль об этом убивает меня.
– Но что же делать? Мне тоже жаль, что вы уезжаете? Может, погостите у нас? – с надеждой прибавила она.
– О, нет. Увы. Мой батюшка-государь составил очень жесткий план путешествия. И завтра меня уже ждут в Смоленске. А знаете? Я приглашаю вас с собой, в Смоленск. Вы согласны?