Бубыри (сборник)

Время ужина еще не наступило. Я повалялся на прохладных простынях, несколько раз прогнал все программы телевещания и, не найдя ничего интересного в исламском мире (телевизор принимал только Египет да еще, по-моему, Саудовскую Аравию), достал свой чемодан и стал с удовольствием рассматривать добытые за время отдыха трофеи. Я разложил на столе все собранные мною раковины ракушек и улиток, веточки кораллов, иглы морских ежей и стал перебирать это богатство, предназначенное для зоологического музея родного биофака, вспоминая, как я добыл каждый экземпляр и почему, собственно, я здесь занялся коллекционированием.

Деньги на эту поезду достались мне тяжело. Я полгода “пахал”, сочетая преподавание в вузе с подготовкой к печати школьного учебника по зоологии и наконец получил гонорар – как раз на поездку на Красное море – самое ближнее от Москвы море с коралловыми рифами. Наконец-то осуществилась моя давняя мечта: собственными глазами увидеть коралловых рыбок.

Первоначальные впечатления от Египта были негативными. В аэропорте Хургады мой турагент меня не встретил. Это первое. Пришлось добираться до “Жасмина” на такси, и таксист слупил с меня вдесятеро больше положенной суммы. Это второе. Портье, силой отнявший у меня чемодан, а затем пронесший его десять метров до дверей моего номера, выклянчил у меня еще десять фунтов (фунт за метр!). Это третье.

Увидев, как быстро тает добытая резью в глазах от компьютера валюта, я решил с этим бороться. Сэкономить можно было только на сувенирах. В первый же день, зайдя в лавочку, где были разложены улитки, ракушки, кораллы и сушеные рыбы-шары и еле отбившись от торговца, пытавшегося всучить мне за двадцать долларов грубо ободранную напильником раковину мурекса, я выяснил цены на других моллюсков, выловленных предприимчивыми аборигенами на соседних рифах, – каури, лямбисов, жемчужниц и тридакн. И понял, как можно добыть и себе, и друзьям много хороших, а самое главное, бесплатных сувениров, а также пополнить зоологическую коллекцию своего института.

Прежде чем погрузиться в очень теплую, почти горячую воду Красного моря предстояло преодолеть пляж.

В каждом египетском приморском пансионате, пляж – самое главное место – старались оформить по-особому. В нашем “Жасмине” на берегу были устроены большие шалаши из огромных сухих листьев финиковой пальмы. Стены шалашей были редкими и не защищали от постоянно дующего с моря сильного ветра, зато создавали спасительную тень. В шалашах на день поселялись преимущественно итальянцы, русские, иногда – богатые египтяне.

Ближе к берегу стояли банальные деревянные топчаны, на которых обитали наиболее устойчивые к ультрафиолету немцы. Они с присущей этой нации педантичностью сразу же после завтрака занимали свои места и весь день загорали, вплоть до того момента, когда светило касалось горизонта. Немцы, ничем не занимаясь, лежали весь день под лучами жестокого египетского солнца, честно поглощая всей поверхностью тела то, за что они заплатили деньги. Они только изредка купались и смазывали себя кремом. Только один пожилой немец отличался некоторой активностью и любознательностью. У него было единственное хобби – он постоянно кормил рыб. Обычно немец с хорошим ломтем хлеба заходил в воду по колено. Вокруг него собиралась огромная стая мальков. Ихтиолог отщипывал от горбушки мелкие кусочки и бросал их рыбешкам, словно воробьям. Иногда он кормил рыб с пирса. Один раз я видел, как он швырял опешившим сарганам – свирепым и быстроходным хищникам с длинными, блестящими и узкими, как клинки рапир телами, – куски все того же хлеба. Некоторые тактичные сарганы из вежливости, даже пытались заглотить это странное для них угощение.

Динамичным итальянцам не сиделось в шалашах. Они курсировали по берегу моря, иногда шумно плескались на мелководье или плавали в масках к рифам, а потом шли в прохладный бассейн с пресной водой – остудиться и смыть соль. Южная энергия темпераментных итальянок требовала выхода. Поэтому они или периодически занимались охраной природы Красного моря (подозреваю, что все они были активными членами Гринпис), или флиртовали со всеми проходящими по берегу особями мужского пола.

Самой заметной среди них была синьорина с потрясающим бюстом, который она категорически отказывалась скрывать от посторонних взоров. Бюст ее действительно был замечательным образцом сексуального сверхраздражителя, чудесным образом сочетающим в себе две несовместимости. Он был несоразмерно крупным и вместе с тем очень высоким, в буквальном смысле, мозолившим глаза оказавшемуся рядом с ней поклоннику. Даже вышколенные арабские бич-бои, невозмутимые как буддийские монахи, и те невольно реагировали, оглядываясь на этот гиперстимулятор.

Я был занят загадкой этого аномального явления до того момента, пока однажды, направляясь к морю, не оказался рядом с лежащей на топчане прелестницей. Точно помню, что, судя по теням, которые отбрасывали два ее гномона (оба – классической формы горы Фудзияма), было около трех часов. Только в таком положении под каждой грудью был едва заметен сантиметровый, очень аккуратный шов – память от визита к искусному хирургу.

Подражая итальянкам, и наши соотечественницы загорали топлесс. Это были милые тетки, жены служащих небольших нефтяных фирм, побывавшие уже на многих дешевых курортах – от Турции до Саудовской Аравии. Они периодически брали у меня маску – посмотреть на коралловых рыбок. Российские дамы еще не достаточно раскрепостились и поэтому, когда мы сидели рядом на топчанах и коротали время в беседах, то та из них, к которой обращался я, прикрывала рукой обнаженную грудь, но как только разговор заканчивался, снова подставляла ее солнцу.

Рядом с этой утехой для глаз купались египетские женщины. Они были сплошь увешаны золотыми кольцами, серьгами, браслетами и цепочками. Их купальные костюмы состояли из длинного до пят цветистого балахона, с рукавами, полностью закрывавшими руки, и платка на голове. Их было очень жалко, так как концентрированный рассол – вода Красного моря – с трудом смывалась под душем даже с обнаженного тела, не говоря уже о таких “купальниках”.

Чуть в стороне от ряда шалашей таборились серфингисты. На побережье дул ровный, сильный, не стихающий ветер и поэтому пансионат облюбовали не только любители жаркого солнца и коралловых рыбок, но и поклонники самых маленьких парусных судов. Я старался не плавать близко к их базе, так как на одном рифе, расположенном у их гоночной трассы, однажды утром нашел обломок киля серфинга и подумал, что если кто-то мог наехать на риф (а некоторые умельцы разгонялись на своих досках километров до сорока), то он с таким же успехом может наехать и на всплывающего ныряльщика, который в этом случае уж точно никогда не всплывет.

Между загорающими на пляже ходили бич-бои со щетками, метлами и граблями, все время разравнивая песок и собирая мусор. Поэтому чистота на пляже была идеальная. Весь найденный на пляже хлам бич-бои выбрасывали за забор. Там был настоящий, привычный по России дикий пляж – с какими-то досками, драными полиэтиленовыми пакетами, пустыми жестянками и бутылками. Я туда регулярно наведывался, так как там во множестве водились крабы-привидения. Это были длинноногие, как борзые собаки, стремительные создания песочного цвета с глазами-перископами, имевшими угол обзора в 360°. Поэтому поймать такого краба было чрезвычайно трудно. При опасности он, приподняв клешни и заднюю пару ног, на оставшихся четырех беговых конечностях тенью проносился по прибрежному песку и скрывался в своей норке. Только один раз мне удалось отрезать путь к отступлению одному крабу, закрыв вход в его норку створкой ракушки. Но и тогда ракообразное сдалось не сразу. За крошкой, размер панциря которого не превышал трех сантиметров, я гонялся несколько минут, хотя краб честно не выходил за пределы ринга – своего территориального участка размером в 1 квадратный метр.

Но все это было лишь экзотической приправой к главному блюду, ради которого я собственно сюда и приехал.