Страница 17 из 58
— Вот убиенные там и встретятся с вами.
— Убиенные! — машинально повторил Колодников и, взглянув на сына, растерянно воскликнул:
— Что ты сказал?
Леонид стоял теперь с опущенной вниз головой.
— Минутами, когда я всматриваюсь в пространство, мне кажется, я вижу их.
— Кого?
Он поднял голову и пристально взглянул на отца.
— Астральных существ, тела которых гниют в могиле, и чувствую, что между ними носится она…
— Она! — повторил старик, снова охваченный холодным ужасом, и вдруг с выражением гнева закричал:
— Обманщик-сын, безумным ты хочешь сделать меня, что ли? Клара спит в могиле, и на ней такой тяжелый камень, что никакой силач не мог бы отвалить его… И вот она блуждает здесь!
Он шагнул к сыну, продолжая смотреть на него, облокотился руками о палку, перегнулся телом и вдруг из раскрывшегося рта его вырвалось:
— Ха-ха-ха-ха!
— Что с вами, папаша?
— Плут ты и пройдоха, вот что, понял я хорошо, к чему ты все это подводишь: запугать хочешь меня, в могилу свести, чтобы деньги мои расшвырять в Париже кокоткам. Знаю, миллиончики — чародеи. И ангела они могут сделать лукавым, как дьявол.
Он шагнул еще вперед и, снова опираясь на палку, грозно опустил над глазами исчерна-белые брови и крикнул:
— Повинись и признавайся!
В высказанном им предположении была его последняя надежда; но, к полному разочарованию его, он увидел, что Леонид величественно поднял руку кверху, по губам его пробежала судорога презрения, глаза загорелись и, когда он заговорил, то казалось, что какие-то громы гнева и сокрушения загремели над головой фабриканта.
— Да рассеет великий мировой разум темноту духа вашего. Ваши миллионы — тот огонь, который всегда опалял крылья бессмертной вашей души, и потому вы, как червь, ползаете в пыли на грудах вашего золота. Соберите все богатства земли и образуйте из них гору до облаков: я ее подожгу и с восторгом буду смотреть, как горит этот соблазнитель людей — сатана мира.
Воцарилось молчание.
Старый управляющий, беззвучно подойдя к своему патрону, который продолжал стоять, опираясь на свою палку, шепнул ему с тонкой иезуитской улыбкой:
— Вот как, ваши денежки — сатана.
— Прах побери! — вскричал фабрикант, содрогаясь всем телом. — И не понять, блаженный он, чудак или кто такой.
И, глядя на сына, он грубо заговорил:
— Кто поверит, что мертвецы блуждают в воздухе? Да если бы поднялся из могилы хоть один покойник, то мы, дельцы и фабриканты, как ужаснулись бы мы все! Зная это, кто такой себе враг, чтобы ковать богатство на спинах тысячи людей? Я думаю, что все машины по всей земле остановились бы и мы, хозяева, протянули бы деньги оборванцам.
— Говорю вам — смерти не существует, — с выражением несокрушимой уверенности громко проговорил Леонид. — Мертвые, а их миллионы, носятся над землей в светящемся астральном вихре, подымаются к звездам, прорезывают своим эфирным телом горы и проникают до центра земли.
— Пфа!
Издав этот странный звук, фабрикант с видом отчаяния бросился в кресло.
— Успокойся, ты на себя не похож, — шепнула ему Анна Богдановна, и только что она отошла, как Петр Артамонович, подойдя к старику, тихо проговорил:
— Вот и заговорила из могилки сестрица ваша Клара.
Колодников дико посмотрел на него.
— Однако, я изумлена, — сказала Глафира.
Илья Петрович вместо ответа направился к Леониду и с ядовитой усмешкой, образовавшей змейки по углам его рта, насмешливо сказал:
— Интересно бы знать, откуда это у вас такие сведения о загробном мире? Можно подумать, что вы только что возвратились с тех стран.
Некоторое время Леонид пристально смотрел на него.
— Но ведь и вы не так давно возвратились с того мира. Только все перезабыли.
— Как это? — изумленно воскликнул Илья Петрович.
— Да ведь вы были же где-нибудь прежде, чем появиться в этом теле, на этой земле.
Лицо Ильи Петровича вытянулось.
— Полагаю, что нигде не был.
— Неужели полагаете? Значит, вы думаете, что люди великие чудотворцы и волшебники: целуются и образуются живые существа? Это волшебная сказка Шехерезады, суеверие людей науки, которое всегда будет отвергать вечный человеческий разум.
— Черт побери! — вскричала Зоя, в свою очередь подходя к ним. — Это хотя и безумие, но пахнет истиной. Скажи, пожалуйста, откуда ты все это знаешь?
Леонид нервно содрогнулся и с неожиданной силой проговорил:
— Дух видит и слышит, где хочет, опускается в бездны и подымается выше звезд.
— Ты — дух! — воскликнула Зоя и громко захохотала.
Он стоял, задумчиво глядя на смеющуюся Зою и, точно рассуждая с самим собой, проговорил:
— Ученые все хотят понять своим меленьким умом, но, находясь в клетке, ничего нельзя видеть.
— Да разве они сидят в клетке? — воскликнула Зоя и все захохотали.
Он посмотрел на лица окружающих его, и вдруг в его собственном что-то дрогнуло и на нем забегало множество морщинок, отражающих смех и юмор, поднявшиеся в его душе, и когда он заговорил, то трудно было понять, где кончается пафос и начиналась ирония.
— Да, этот костяной ящик — клетка, а душа — птица, поющая в ней. Пока я был только здоровое тело, я ничего не видел, кроме материи, как и вы все ничего не видите и не слышите, потому что вы — смешение крови, жира, кишок и всяких нечистот, и чудная птица, в которой отзвуки рая и мелодия ангелов, сидит в своей тесной клетке, так что ей невозможно ни запеть, ни вспомнить о своих прошлых существованиях. Я разломал решетки темницы своей и свободный мой дух видит и слышит без глаз и без ушей.
— Удивительно! — воскликнула Глафира.
— А, господа! — раздался голос Капитона, и вслед за этим, махая руками, он выступил вперед и проговорил: — Эдиссон абсолютно глух, но слышит восхитительно — черепом, по мнению газет, но череп — кость, и потому допускаю, что в клетках сидят птички — слышат и поют.
Выслушав это, Леонид кивнул головой и торжественно объявил:
— Господа, вы — бессмертные боги, но, к сожалению, вы замуравливаете окна темниц ваших чревоугодием и всякими пороками, клетки делаются ужасно темными, зловонными и птицы задыхаются.
Он захохотал.
— Совершенно безумный человек, — сказала Глафира, а ее сестра, положив руку на плечо Леонида, проговорила:
— Ты, голубчик мой, очень симпатичный человек, но ты сумасшедший.
— Боже милосердный! — неожиданно раздался голос фабриканта. К нему сейчас же направилась Анна Богдановна.
— Серафим, что с тобой?
— Ничего, — ответил он растерянно и, чтобы замаскировать свое восклицание, притворно рассмеялся и сказал: — Смешит меня колдун наш.
— Эй, Леонид, — закричал он, — волхвователь и чертоман!
Сын повернулся к отцу.
— Глупости эти болтать тебя научили в Париже?
Леонид задумчиво стал смотреть на отца и вдруг с необыкновенным чувством ответил:
— Да, там засверкали звезды в моей душе печальной.
Раздался взрыв смеха.
— Ого! — воскликнула Зоя. — В его душе звезды! Извольте это понять.
— Вот и накрыл тебя, — вскричал, чему-то обрадовавшись, Серафим Модестович, — ведь прежде, когда ты был студентом, то кричал, что не веришь ни в Бога, ни в черта. Кощунствовал и даже… в распутство впадал.
При этих словах отца лицо Леонида сразу омрачилось, точно заволоклось тенью, и что-то скорбное и удрученное выглянуло из глаз его. Опустив голову, он заговорил тихо и грустно.
— В душе моей всегда жил как бы тихий опечаленный ангел и точно знамена похоронные развевались в глубине моего вечного духа. Отрава ложного знания подняла отчаяние во мне и мрачный смех и, находясь в своей телесной клетке, я был глух и слеп, и крылья духа моего были связаны.
— Еще крылья! — вскричала Глафира и рассмеялась, а Зоя, подойдя к нему и глядя на него смеющимися синими глазами, проговорила:
— Ты, крылатый и бессмертный — заманчивое положение, черт побери.
Леонид печально посмотрел на сестер и, снова опустив голову, тихо продолжал: