Страница 8 из 15
«Все в руках Лу навечно
Райнер»
Действительно, во многом именно благодаря ей появилась на свет самое выдающееся произведение Рильке.
«Ты держала в руках мою душу и лелеяла ее», – позже признался он. Она увлеченно критиковала поэта за сентиментальность и этим усилила его стихи. Из страсти к Лу у поэта родилось одно из самых пронзительных любовных стихотворений всех времен.
В то время даже слепоту Рильке принял бы с благодарностью, ведь тогда Лу оставалась бы подле него. Он будто бы эгоистично призывает заботиться о себе, но в то же время его собственная любовь была бесконечно щедрой.
К лету 1900 года навязчивость поэта стала утомлять Андреас-Саломе. Его письма неотвязно следовали за ней повсюду. Однажды в России она отправилась навестить родственников без него, а он закатил истерику. Хуже, чем те письма с мольбами вернуться, он ничего ей не писал, и они лишь убедили ее задержаться подольше. Десять дней одиночества для Рильке прошли в отчаянии. Встречал Саломе лихорадочно дрожащий поэт, и она объявила, что в Берлин они возвращаются порознь – придется поэту самому выдумывать себе занятия. Лу возвращалась «ко времени наедине с собой, как четыре года назад», когда только повстречала поэта. Но в дневнике она сокрушалась, что не может «прогнать его, навсегда прогнать». Но она своего добьется, даже «через жестокость (Пусть убирается прочь!)».
Неизбежность разлуки сломила Рильке, но он не смел спорить с возлюбленной. Через день после возвращения в Берлин он по приглашению друга отправился в коммуну художников на севере Германии. Наконец Андреас-Саломе получила долгожданную свободу, но, как и обещал стих Рильке, отделаться от поэта легко не получилось. Всю оставшуюся жизнь он взывал к возлюбленной, когда не мог писать или забредал в такие дебри собственной души, где боялся пропасть навсегда. Каждый раз Лу приходила, спокойно брала его за руку и выводила на свет.
Глава 3
В конце 1850-х Роден бросил занятия в Саду растений; четыре года после этого он работал на других скульпторов и в то же время по утрам и ночам создавал собственные творения. Первую мастерскую он устроил неподалеку от мануфактуры Гобеленов[3], в бывшей конюшне, которая не отапливалась и едва ли годилась для работы. Каждый месяц мастерская обходилась Родену в десять франков, поэтому средств на опытных натурщиков не оставалось – за пару часов позирования те обычно просили больше, чем скульптор зарабатывал за весь месяц. Так что Роден довольствовался дилетантами, которые отчаянно нуждались в деньгах и соглашались работать за нищенку плату.
Пожилой грек-чернорабочий по имени Биби с радостью позировал Родену ради лишнего стакана. Вначале скульптор всячески отвергал мысль лепить сломанный нос и «до крайности уродливую» физиономию – она «немыслимо ужасала» его. Но Биби, трижды в неделю подрабатывавший подметальщиком в других мастерских, просил мало, поэтому с осени 1863 года Роден скрупулезно стал работать над бюстом: тяжелые следы, которые жизнь оставила на лице Биби, рытвинами и глубокими бороздами отражались в глине.
Следующие полтора года Роден проблесками открывал красоту в лице натурщика. У Биби оказалась прекрасная форма головы, а безобразный «фасад» скрывал вполне благородные черты: очевидно даже некоторое сходство с лицами из Лувра, решил Роден, ведь и среди них немало одряхлевших.
Бюст совершенно не вписался в гладкие рамки портретного искусства того времени. Бодлер почти не преувеличивал, когда пятнадцатью годами ранее вызывающе озаглавил свое эссе «Почему скульптура нагоняет тоску». До сих пор скульпторы создавали всего лишь украшения – например, ажурную резьбу для соборов или военные монументы для парков. Вплоть до конца века даже лучшие скульптуры встречались только на зданиях: так, «пьяные танцоры» Жана-Батиста Карпо оказались на крыше парижской Гран-опера. Статуи попадали в музей только в одном случае: если лишались своего исконного обиталища.
Осознанно или нет, «Человек со сломанным носом» бросил открытый вызов многолетней нерушимой традиции. Безызвестные люди всегда олицетворяли грехи. Но уродство роденовского Биби подлинное, а не иносказательное. Это был самодостаточный, а не обличительный образ, как позже писал Рильке: «Тысячью голосами вопят терзания на этом лице, но обвинений не слышно. В нем нет мольбы к миру, суждения скрыты, а все противоречия нашли согласие».
Представить бюст публике Роден решил на Парижском салоне 1864 года. Все большую известность приобретали современники скульптора – Моне, Сезанн, Ренуар, хотя академические круги признавали их еще не до конца. Прошлый салон отклонил две трети заявок, в том числе скандальную картину Мане «Завтрак на траве». Но художники устроили собственную выставку, насмешливо прозванную «Салон отверженных», которая привлекла гораздо больше посетителей и принесла Мане широкую известность.
Той зимой, когда проводилась выставка, в мастерской Родена стоял леденящий холод. Затылок глиняной скульптуры треснул и осколками осыпался по полу. Когда однажды утром Роден пришел в мастерскую и увидел разгром, он сначала долго разглядывал останки своего творения, а потом решил, что так бюст выглядит даже лучше.
Теперь маска отражала настоящего, истощенного Биби, что Роден и стремился передать, в ней отпечатался жизненный холод в самом буквальном смысле.
На выставку 1864 года Роден подал уже маску, а не бюст, но судьи отвергли работу и в тот год, и в последующий. Теперь Роден воспринял отказ с большей стойкостью. Он знал, что своей скульптурой сделал важнейшее открытие, даже если никто этого больше не осознает. Биби научил Родена, что красота – это правда, а не совершенство.
«Уродливо лишь бездушное искусство…» – заключил он. Человек несет в себе недостатки и потому не тянется к безупречному. Людям симпатичны шрамы, морщины и складки – вместе они напоминают о прожитых годах.
«Маска задала направление всей моей работе», – позже скажет скульптор. – Она была первым достойным творением с натуры».
Как только Роден осознал свой талант, он понял, что дар не дается безвозмездно. Искусством нужно делиться с другими, иначе оно теряет всякую ценность. Отныне на плечи Родена легла тяжелая ноша – искать зрителя и открывать ему глаза на то, что обыкновенно скрыто от взора. Потому многие одаренные так и не находят своих талантов и вечно страдают, нося внутри зияющую пустоту, подобную неразделенной любви. Роден, как и Рильке, провел юность под гнетом своего таланта. И только в 1864 году он встретил женщину, которая станет свидетелем его восхождения и будет предана ему до конца своей жизни.
Когда Роза Бере познакомилась с Огюстом Роденом в 1864 году, ему было двадцать четыре, а ей восемнадцать, и она уже работала по найму. Роза только что покинула винодельню родителей в Шампани и занималась шитьем. Она расшивала цветочными украшениями дамские шляпки на той же улице, где в своей мастерской Роден лепил каменные цветы для нового оперного театра – Театра Монпарнас на улице Гэте; его возводили на месте снесенного Османом на бульваре Тампль (в народе этот бульвар чаще звали «бульваром преступлений»[4]).
У Бере были пепельно-каштановые волосы, непослушными колечками выбивающиеся из-под чепца. Строгое замкнутое лицо оживляли глаза, которые то и дело возбужденно вспыхивали – Родена это сразу же покорило. «В ней не было изящества городских женщин, но ее здоровое, сильное и крепкое тело принадлежало дочери природы, а по-мужски живое, честное и ясное очарование только усиливало женскую притягательность».
2
Здесь и далее перевод стихов Р. М. Рильке А. Прокопьева.
3
Мануфактура Гобеленов – парижская фабрика настенного ковроткачества, созданная в XVII веке. Зародилась из ткацкой мастерской, основанной семьей Гобелен; позже мастерскую выкупили два мастера шпалерного дела, Команс и Планш, которых пригласил из Голландии Генрих IV.
4
На бульваре Тампль было множество театров, здесь же зародился так называемый бульварный жанр. На подмостках часто ставили криминальные драмы, отсюда и народное название бульвара.