Страница 5 из 9
Пришлось вернуться. Спрятаться у знакомых в станице не удалось. Куда бы они ни стучались, им не открывали, Голубова боялись – мало ли что у него на уме?
И Митрофан Петрович решил сдаться непосредственно Голубову. В конце концов, он его должник. Когда царицынские рабочие назначили Голубова атаманом, это очень разозлило казаков и старики, даже, решили лишить его казачьего звания. Но Митрофан Петрович поручился за Голубова.
Голубов встретил Богаевског радостно. Усадил за стол, Елизавету Дмитриевну на лавку напротив, подкрутил керосиновую лампу под потолком, что бы ярче светила.
- Я уж и не чаял отыскать тебя, Митрофан Петрович.
- Что ты хочешь? – напрямую спросил Богаевский, имея в виду, главным образом, себя.
- Атаманскую булаву, - честно ответил Голубов, - а ты у меня будешь комиссаром.
- Комиссаром? – удивился Богаевский.
- А что такого, Митрофан Петрович? Сейчас без идеологии никуда! Большевики свою линию гнут, а мы будем свою, казачью. Знаешь, сколько большевики прислали агитаторов на Дон? Сто человек! И все сплошь казаки! Где только и набрали?
- Чему удивляться? Дон большой. Не обижайся, Николай Матвеевич, но отношение к тебе у казаков своеобразное. Болтаешься туда-сюда: то ты за царя, то ты за большевиков, то, вдруг за эсэров.
- Так и не я один. Все болтаются. В семнадцатом году большевиков на Дону как Христа ждали. Не я один.
- Да, но не все у большевиков атаманство получают. Из казаков тебя хотели выгнать. Я тогда за тебя поручился…
- И правильно сделал. Не зря поручился. А атаманство от красных – что? Они давали, я взял. Отказываться что ли? И как бы на это, на отказ, посмотрели бы? Что мне это красное атаманство? А с твоей помощью настоящее будет!
- Казаки на тебя косо смотрят, говорят, что ты Каледина убил.
- Да мало ли что гутарят! Как? В бою мог бы, конечно, а так нет. Сам он.
- Не по-казачьи это. Казаки до конца бьются – или до своего или до врагов.
- Сейчас уже не старые времена, Митрофан Петрович, да и до конца он бился. Сам он. Своей смертью Тихий Дон хотел поднять. Ты же сам его видел. Он часы на стул положил, письмо прощальное написал, а потом лёг на кровать, наган дулом к сердцу и поминай, как звали!
- Могли и подстроить.
- Как? А письмо? Заставили написать? Заставить Алексей Максимовича сделать что-то против его воли – невозможно!
- Может быть, может быть, - задумчиво сказал Богаевский, - и куда ты меня определишь в Новочеркасске?
- На гауптвахту. Под надёжную казачью охрану.
- Надёжную?
- Надёжную.
- А Назаров где?
- Расстреляли Назарова, - горестно сообщил Голубов.
- А говоришь – надёжная.
- Лучше всё равно нет. Уж такой оплошности больше не совершим. Да и не совершили. Через день после гибели Назарова, хотели красные расправиться с офицерами, что были на гауптвахте, да казаки не позволили. Поэтому я и здесь. Меня вытолкали из Новочеркасска после этого. Да и большевики сейчас в Ростове. А сагитируешь казаков – у нас своя власть будет в Новочеркасске. Тогда уж мы Подтёлкова из Ростова вытолкаем. Кровь, гад, казачью льёт, что воду. Вот посмотрите, Елизавета Дмитриевна, что сестрица моя, Оля, написала.
С этими словами он достал газетный листок и подал жене Богаевского.
Она его развернула и прочитала:
- Великому народу! Название многообещающее, – прокомментировала Елизавета Дмитриевна и продолжила:
- Подымайся, великий народ,
Остальные пойдут за тобою.
Дружной ратью пойдём мы вперёд
Только трусы не явятся к бою.
Если ярким наш будет удел,
Лихо станем над чёрною бездной.
Кто может, беспощаден и смел.
Она взовьётся к высотам надзвёздным.
В грозном рокоте слышан удар
По позорным столбам капитала.
От мерцанья зажёгся пожар,
Долгожданная радость настала.
Люди – братья, в великие дни
Есть надежда на гибель Ваала.
Цепи пали … Зажглися огни…
- Забавно. И что это?
- Вы не поняли, Елизавета Дмитриевна? Если прочитать первые буквы строчек, то получиться: ПОДТЁЛКОВ ПОДЛЕЦ.
И Голубов довольный рассмеялся.
- И это пропустили в революционной газете? – удивилась жена Богаевского.
- Да. Там не все дюже грамотные.
- И как же я тебе помогу, Николай Матвеевич? – спросил Богаевский.
- То, что ты со мной, это уже помощь.
- С тобой я как пленник или как союзник?
- А мы не будем уточнять. Пусть думают, как хотят. Нам и то и то сгодиться.
На следующий день они уже были в станице Платовской, а ещё через день Голубов ушёл к хуторам в Сальской степи в надежде на встречу с Поповым. В Платовской оставил охранять чету Богаевских десяток казаков и своего ординарца.
По станице разнеслась весть, что захвачен брат Африкана Петровича Богаевского, что сейчас командует полком у Корнилова. Несколькими днями ранее здесь на соединение с Петром Харитоновичем Поповым прошёл его однофамилец Иван Данилович с сотнями набранных им калмыков, «влача кровавый след», как сказал поэт Максимилиан Волошин. Карательные меры, учиненные калмыками, популярности белому движению, разумеется, не принесло. Иногородние были очень злые. Собрался сход. Потребовали от Богаевского оправданий за брата и за всё белое движение. Охрана, оставленная Голубовым, справиться с толпой была не в силах. Митрофану пришлось согласиться на выступление. Вытащили стол, на него взобрался Богаевский, его жена и охрана стояли рядом. Говорил Митрофан Петрович два часа. Ничего такого он не сказал. Говорил, что беднейшее казачество и иногородние должны протянуть друг другу руки и вместе трудиться над процветанием Тихого Дона. Но кровь, кровь была между красными и белыми! И эта кровавая река широко разлилась: рукой до другого берега не достать.
Раздались злобные выкрики.
- Да, протянешь им руку. Шашкой полосонут, и тут же ноги протянешь!
- Верь им, сволочам этим! Порубают всех в мелкую капусту!
- Скольких порубили да постреляли эти лампасники узкоглазые!
- Звери эти степняки!
- С Пеши Ефремова живьём кожу содрали да на снег бросили!
- Они такие!
- Но красногвардейцы тоже не отличаются миролюбием, - возразил Митрофан Петрович, - в Новочеркасске и в Ростове расстреливают без суда.
- Так это контру бьют, офицеров всяких во имя светлой жизни!
- То есть красным можно убивать, - уточнил Митрофан Петрович, - а контрреволюционерам, как вы их называете – нельзя?
- Так мы ж за правое дело! Встань на сторону бедняков, и ты нам товарищ и брат!
- А вы косо смотреть будите?
- Может, первое время и будем, потому как к вам доверия нет! А ты заслужи!
- Как заслужить? На задних лапках перед вами прыгать? А честь? А достоинство? Какой же он после этого офицер?
- Какая честь? Какое достоинство? Контра Митрофан, как и его братец!
- Расстрелять его! И вся недолга!
На добром лице Богаевского появилась растерянность. В пенсне и с широкими усами он был похож на умного, но грустного кота.
- Не-е! Судить, а потом расстрелять!
Тут вмешался ординарец Голубова:
- Правильно, товарищи, судить надо! Мы же не банда какая-то! Мы государство строим рабочих и крестьян. По закону всё должно быть! По нашей рабоче-крестьянской совести. Только не мы судить его должны. А может, он чего такого знает про брата и беляков? А вы его кокнете! С мёртвого какой спрос? В Новочеркасск его надо! Там пусть судят, кому это положено.
- Это правильно!- согласились красногвардейцы и им сочувствовавшие и посоветовали:
- Так вези его, казак, куда положено, что он тут глаза мозолит?
Голобовцы в этот же день увезли чету Богаевских в станицу Великокняжескую. Митрофана Петровича посадили в тюрьму, а Елизавету Дмитриевну приютили добрые люди.
Через день в Платовскую вернулся недовольный Голубов. Переговоры с Поповым сорвались, вернее, они даже и не начались. Разговаривать с красным атаманом никто не захотел, а на словах Попов передал через голубовских парламентёров, что, мол, пусть сначала Голубов определиться: на чьей он стороне и, если уж он привёл красных в Новочеркасск, так пусть и выведет их оттуда, а тогда и гутарить можно.