Москва - 36

Сильнейший взрыв внизу на площади отбрасывает нас с Мири на пол вглубь чердака. Через секунду нас накрывает клубом пыли и запахом взрывчатки. Последующие за этим лихорадочные взаимные ощупывания, к счастью, не выявили серьёзных повреждений, лишь жжение в глазах и заложенность в ушах. С опаской выглядываем в слуховое окно: метрах в ста от ЦТС у фонтана, освещённая поднимающимся в соседнем кафе пожаром, чернеет воронка диаметром метров пять. Издалека со стороны моря послышался новый взрыв, ещё и ещё. Включился противный, выворачивающий душу, сигнал воздушной тревоги, но гула самолётов не слышно.

Несёмся с подругой вниз, темноте натыкаемся на стонущих, плачущих людей, по комнатам свободно сквозь выбитые окна гуляет холодный ветер, подхватывая обрывки бумаги.

-Как вы?- Залетаю в аппаратную, навстречу мне с фонариком в левой и наганом в правой поднимается Петров.

-Мы-целы, Владимира Александровича чуть зацепило.

'Контрабандисты' обступили диванчик с лежащим консулом, не зная что делать. Мири решительно расталкивает их склоняется над раненым, перекручивая со спины перед, висящую через плечо сумку с красным крестом. Подхожу к 'Бебо': в шифратор попал довольно крупный осколок и он сейчас представляет собой клубок проводов, сплющенных реле и битых электронных ламп.

-Ключи сожги.- Бросаю оруженосцу и подхожу к дивану, со всех сторон подсвеченному фонариками.

'Царапина на лбу, жить будет'.

Моя подруга начала накладывать на лоб Антонова-Овсеенко мужественную повязку. Он подслеповато жмурится на её целебные формы, в голове его что-то щёлкает и консул с удивлением переводит взгляд на меня, увивавшегося вокруг красавицы.

'Да, вот так оно в жизни бывает. От ненависти до симпатии путь ещё короче'.

К рассвету удалось частично восстановить ручной коммутатор и появилась первая достоверная информация: город подвергся обстрелу из корабельных орудий, причём корабль или корабли были итальянскими. Перед нашим отъездом из Валенсии пришло радостное известие: группе Старинова под Кордовой удалось пустить под откос один из эшелонов итальянской авиационной дивизии. Погибло более сотни пилотов и техников. Нашим соколам, ведомым в небе твёрдой рукой Голованова, удалось захватить господство в воздухе.

Мстительный дуче, как видно, подготовил ответный удар с моря, по мирным жителям. К обеду приходит новая информация к сорока семи погибшим в Барселоне нужно добавить двадцать четыре человека в Валенсии. Известия об обстрелах мгновенно распространяются по городу и приводят к противоположному, чем надеялись враги, результату: рабочие начинают разбирать баррикады. Вновь пошла, уже было остановившаяся запись добровольцев в армию, причём со своим оружием. Сегодня от случайной пули погиб Андреу Нин, Мири говорит, что ей очень повезло, она была в этот момент всего в нескольких шагах от лидера ПОУМ.

После подтверждения отъезда из консульства Шпигельгласса, Антонов-Овсеенко вернулся в свой кабинет (настоял при этом, чтобы меня поселили рядом), правда ненадолго. По приезду выяснилось, что товарищ Леон Гайкис, референт консула, назначен временным поверенным, а сам Антонов-Овсеенко отзывается на родину. Эйтингон, скромно сидевший в кабинете консула, когда принесли шифровку из Москвы с этим известием, добавил, что я еду вместе с экс-консулом через Францию и вручил мне дипломатический паспорт. Совершенно случайно оказавшийся в кабинете Михаил Кольцов, радостно сообщил, что он тоже едет с нами. Возникший было в глазах Владимира Александровича после прочтения радиограммы тревожный блеск быстро погас: наше путешествие, благодаря 'золотому перу' СССР, наверняка будет освещаться в прессе.

Дворик перед зданием Генерального Консульства СССР в Барселоне, много людей прощаются с отъезжающим Антоновым-Овсеенко, представитель Женералитета, работники консульства. Он пытается сдерживаться, но редкие капельки слёз время от времени сбегают вниз по щекам из-под толстых линз его роговых очков. Солнечно тепло, в воздухе носится запах цветущего миндаля, белая мимоза скрывает садовые решётки.

-Гуд лак,- Мири чмокает меня в щёку уже на выходе под внимательным взглядом Эйтингона.

'Удача вскоре понадобится тебе'.

Мощные моторы 'Испано-Сюиз' за два часа домчали нас до границы. На перевале у пограничной будки, подёрнутой лёгким туманом, толстый французский таможенник не хочет пропускать в Испанию колонну грузовиков. Наконец, соглашается когда два водителя заносят в будку большой ящик с сигаретами. Настаёт наш черёд, равнодушно взглянув на наши паспорта, он запрещает проезд испанских машин на территорию Франции.

-Нам что же пешком до Перпиньяна идти?- Взрывается Кольцов.- Мы- дипломаты!

Заплатив сто франков, в сопровождении полицейского агента на переднем сиденьи, неспеша едем по каменистой горной дороге.

'Прощай, Испания'!

Глава 12.

Паровоз ИС-20 с огромными в человеческий рост колёсами, плюясь на встречающих, толкущихся в нетерпении на перроне, обаками шипящего белого пара, неспешно с лёгкими толчками тянул вагоны пассажирского поезда Берлин-Москва по первому пути вдоль длинного внутреннего фасада железнодорожного вокзала. Мы прилипли к окнам в коридоре мягкого вагона напротив нашего купе: Кольцов, выбритый до синевы, в тёмно-синем шерстяном костюме по последней парижской моде; Антонов-Овсеенко, в костюме попроще, но тоже когда-то из модных и дорогих и я, в пообносившейся, 'блестящей в некоторых местах' своей американской паре с признаками чинки и штопки. Как-то в этот раз не вышло прибарахлиться, ввиду отсутствия денег и времени. Даже свой раскошный американский-же дождевик подарил Эйтингону (уж больно он в нём похож на иностранца) и мой небольшой чемоданчик, прошедший со мной через три границы, оказался заполнен буклетами 'Сименс', пахнущими духами Жозефины, чем провоцировал здоровую подозрительность у французских, германских и польских таможенников.

Последний толчок и наш вагон замирает напротив раскошного арочного входа в вокзал, блестящего на солнце чисто отмытым витражом, с перрона грянул какой-то марш духовой оркестр, к поезду потянулся народ.

'Приятно... Родина помнит, Родина знает'.

Плотный долговязый грузчик, с одного намётливого взгляда разобравший кто есть ху, отодвигает меня плечом в сторону и тянет ручища к чемоданищам Антонова-Овсеенко. Неузнанным ступаю на перрон. 'Привет лауреатам третьего международного конкурса им. Шопена!'- гласит кумачовая растяжка над входом. Из соседнего вагона, робко, зажимая уши руками, появляются музыканты: молодые женщины в беличьих шубах и манто, сопровождаемые элегантными мужчинами в шляпах и осенних пальто. К ним пробивается бойкая группа корреспондентов с фотокамерами и букетами жёлтой мимозы.

-Профессор Нейгауз! Попрошу вас в центр!- Звучит визгливый голос главного репортёра, чем добавляет скорби облику музыканту.- Улыбаемся!

-Товарищ Чаганов!- Вижу улыбающееся лицо Кости, прикреплённого водителя.- Как доехали? Хорошо? Законно! Смотрю похудели, но ничего- дома откормитесь, отдохнёте.

По улице Горького, после сноса по плану реконструкции столицы многих зданий, затруднявших движение по ней, за пятнадцать минут доезжаем до Охотного ряда и площади Дзержинского. На улицах всё- как всегда, многолюдно, добавилось, правда, количество автотранспорта: автобусов, троллейбусов, трамваев. И это вдобавок ко второй очереди метро: от Курского вокзала до площади Свердлова и дальше до Сокола.

Комендант, в кабинет которого меня направил дежурный с проходной в Фуркасовом переулке, без лишних слов выдал наган, изъял у меня дипломатический паспорт, выдал служебное удостоверение и два приказа под подпись: первый- назначить т. Чаганова А.И. начальником спецотдела ГУ ГБ (9-й отдел) при НКВД СССР и второй- присвоить старшему лейтенанту госбезопасности Чаганову А.И. очередное звание капитана госбезопасности.