Будда и Моисей

– Но Бог все же есть, – твёрдо сказал Мосэ.

– Это – твоя позиция, – понимающе кивнул ему отец Гонгэ. – Ты читал Библию и Тору, которые уверяют тебя в этом. Ты шёл в этом направлении всю свою жизнь. И кроме этой цели ничего не видел вокруг себя. Так бывает с каждым, кто заранее в уме прокладывает себе путь, и уже ни на что не отвлекается. Но ты даже не знаешь, кто Бог, и какой он. Ты же не видел его ни разу в своей жизни. Может быт, это и есть тот далёкий прекрасный город, возникающий миражом в твоём воображении.

– Может быть и так, – молвил Мосэ, – но он определяет мою цель и заставляет куда-то двигаться.

– Но куда? – воскликнул отец Гонгэ. – В страну иллюзий?

– аже и так, – твёрдо сказал Мосэ, – если в этой стране есть мои идеалы: доброта и справедливость. Путь это – мечта, идеальный несуществующий мир, он если он делает меня лучше, чище и совершенней, то почему бы мне не создать этот мир на земле. Может быть, даже не я его создам, а те, которых я привлеку к своему движению в этот мир. Да, пусть это – выдумка, но эту выдумку стоит реализовать на практике.

– Как говорил Беранже: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой», – рассмеялся отец Гонгэ.

Затем он посмотрел на часы и воскликнул:

– Уже так поздно! За беседой мы и не заметили, как прошло время. Ну а сейчас нужно всем спать, а то мы проспим утреннее бдение.

Перед выходом из храма отец Гонгэ задержал меня, сказав:

– Завтра ко мне приезжает супружеская пара Смитов из Америки. Сам американец уже был у меня два месяца тому назад, уговаривал поставить свою электронную ловушку у дерева. Но я отказал ему. Он – из НАСА и имеет какое-то влияние на своё правительство. Это хорошо, что вы у меня гостите, я думаю, что он попридержит свой пыл убеждения. И, может быть, вообще перестанет мне надоедать.

Мы поклонились настоятелю храма и отправились в свои кельи.

Так закончился мой первый день в храме «Шести углов».

День второй «Появление Синего Дракона»

Всем живущим на земле

Умереть придёт пора,

И когда такой конец,

Миг, что длится жизнь моя,

Веселиться жажду я!

Отомо Табито (III-349) «Манъёсю»

Und die Erde war wüst und leer, und es war finster auf der Tiefe; und der Geist Gottes schwebte auf dem Wasser.

Утром, во время сна, я почувствовал какое-то движение рядом с моей лесной кельей. Открыв глаза, я выглянул наружу, подняв полог на двери, и увидел, как двое монахов направлялись в сторону храма на утреннее бдение. Были ещё сумерки, четыре или пять часов утра, я опять забрался с головой под футон и уснул глубоким сном. Мне было необходимо выспаться в то утро, потому что меня ждало такое потрясение, каких в своей жизни я переживал не часто.

Я проснулся, когда солнце уже освещало лужайку перед тысячелетним деревом. Вокруг было тихо. Я вышел из кельи, чтобы прогуляться и размять ноги. Когда я начал делать зарядку, то увидел вдалеке на тропинке поднимающихся к нам из долины двух туристов: парня и девушку с рюкзаками. Я вспомнил, что вечером, перед расставаньем, отец Гонгэ предупредил меня о визите супружеской пары Смитов. Супруги поднялись на лужайку, и у меня бешено забилось сердце. Я видел её.

Да, это была она, моя Натали. Они оба поздоровались со мной по-английски. Я им ответил тем же приветствием. Натали сделала вид, что не знает меня, но я заметил, что, увидев меня, она побледнела. После приветствия Смит и Натали направились в сторону храма. Я остался один, потрясённый до глубины души. Мне нужно было побыть одному, чтобы привести свои чувства и мысли в нормальное состояние. Я был потрясён, подавлен и расстроен одновременно от нахлынувших на меня воспоминаний и ревности, от которой пересохло в горле и сдавило дыхание. Я углубился в лесную чащу. На ветвях деревьев висели огромные пауки, но я не обращал на них внимания. Найдя большой плоский камень на уклоне горы, я уселся и погрузился в раздумья.

Впервые я увидел Натали, когда ещё учился в инязе. Изучая японский и китайский на факультете восточных языков, я пытался сохранить свои знания немецкого и французского, которые изучал ещё в школе. Для этого по вечерам, после работы в библиотеке, я удалялся в одну из аудиторий и читал по часу или полтора немецкие и французские книги. Читал всегда вслух, руководствуясь системой немецкого учёного археолога Германа Шлимана, который полагал, что изучение иностранных языков эффективно лишь тогда, когда человек активно пользуется этим языком, произнося слова вслух, или говорит с воображаемым слушателем. На занятиях мне хватало речевых упражнений на японском, китайском и английском языках, но два языка моего детства и юношества оставались в пассиве, а я хорошо знал, как быстро забываются навыки устной речи, когда этим языком не пользуешься, поэтому ввёл правило в своей повседневной жизни: посвящать им не менее часа. Эти языки мне нравились, особенно французский. Я считал их языками моей души, поэтому читал на них книги с наслаждением.

В один из таких вечеров, в двери аудитории раздался стук. Дверь открылась, и на пороге стояла с ведром воды и шваброй в руках она, моя Натали, первая и последняя в моей жизни девственница.

– Вы меня извините, – сказала она, – но вы здесь занимаетесь один. Не могли бы вы перейти в соседнюю аудиторию. Мне нужно здесь помыть полы.

Так я впервые увидал эту стройную, худенькую девушку, похожую на подростка, с большими карими глазами и очень симпатичными чертами лица. Она была чуть выше среднего роста и обладала такой очаровательной грацией, что на неё невозможно было не обратить внимание. В институте на занятиях я её не встречал.

Я вежливо извинился и перешёл в другую аудиторию. Через несколько вечеров она опять постучала мне в двери. Я собрался уже перейти в другую аудиторию, но она мне сказала:

– Какой красивый французский язык.

– Да, – сказал я, – он мне тоже очень нравится.

– А я в школе и сейчас в училище изучаю немецкий.

– Моя мама преподавала немецкий в школе, – сказал я, – но она умерла. Поэтому немецкий язык тоже мне дорог, как память о маме, поэтому я никогда его не забуду. Вот здесь читаю книги на немецком и французском языках.

– Как странно, – сказала она, – у меня тоже недавно умер отец, он был музыкантом.

– Я очень сожалею, – сочувственно произнёс я.

– А я учусь в хореографическом училище, и хочу стать балериной, – сказала она. – Мы с мамой живём недалеко от института, по вечерам я подрабатываю здесь в вашем учебном корпусе. Вот.

И она взглядом указало на ведро и швабру.

– А вы эти языки изучаете в институте? – спросила она.

– Нет – ответил я, – на занятиях я изучаю японский, китайский и английский.

– Зачем вам так много иностранных языков? – удивилась она.

– Как говорил Карл Маркс, каждый новый иностранный язык – это ещё одно оружие в жизненной борьбе, – пошутил я.

Но, кажется, она эту шутку не поняла. Поэтому я продолжил:

– Традиционно до революции русские всегда изучали два иностранных языка: немецкий и французский. Это – у нас в крови. Начинали всегда с немецкого, потому что он считался всегда самым трудным. Помните, как у Толстого в романе «Детство, отрочество, юность»? После немецкого уже не один язык не страшен, все другие языки легче его. По-немецки говорили все наши цари, так как брали в жёны немецких принцесс. В какой-то степени немецкий язык был, как бы вторым государственным официальным языком в Российской империи, тем более что со времён Петра Первого в науке и армии работало очень много немцев. При дворе наших царей часто слышалась немецкая речь. Вторым языком был всегда французский. На нём говорила вся аристократия и интеллигенция. Благодаря ему высшие сливки общества блистали остроумием, как говорил Гегель в «Философии духа», французы всех поражали своим стремлением нравиться и остроумием – bel esprit.