Будда и Моисей

Небольшое облачко закрыло луну и небо сразу потемнело, в темноте явственно проступили звёзды.

Я обнял Натали за плечи и за талию и поцеловал её в губы. О, эти уста, открывающие Вселенную! Как там говорил этот писатель? "Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где всё становится единым. В этих вратах за этими символами обитают дух и вечная жизнь".

Я склонился над головой Натали и прошептал ей в ухо:

– Что ты чувствуешь?

– Бесконечность, – ответила она, глядя в глубину ночного неба.

В её глазах отражались звёзды. Она сама была скрытым продолжением этой Вселенной.

– Ты думаешь, нам удастся постичь Истину? – спросил я её.

– Не знаю, – ответила она, – но я не верю в мистику. Только наука нам поможет объяснить многое.

– Ты веришь в науку? – спросил я.

– Только она может примирить всех в сфере мышления.

– Или рассорить, – возразил я ей.

Она улыбнулась и заметила:

– Ты думаешь, что эти буддисты способны открыть Истину? Но ведь они принимают существование за истинное зло. Для них всё существующее – лишь призрак. Верховное бытие для них – пустота бесконечного пространства. Переходя от одной степени к другой, они достигают высшего конечного блаженства несуществования, в котором находят полную свободу. Но разве это истина?

– А что же это? – спросил я, смеясь и подразнивая её.

– Не знаю, – ответила она вполне серьёзно. – Но думаю, что до истины может докопаться только наука. Ведь наука, как говорил Герцен, это – тоже всё познающий дух, опирающийся на сферу мысли и разума, где истина есть предлежащая разуму действительность. Наука освобождает сущее от случайности, внося свет во мрак, раскрывает вечное во временном, бесконечное – в конечном и признаёт их необходимое существование. Наука растворяет в себе личность, она безлична, как и сама истина, и поэтому не впадает из-за крайностей в непоправимые ошибки. А в буддизме часто субъективность доминирует над объективностью. Для человека наука – это момент, по обеим сторонам которого жизнь; с одной стороны – стремящаяся к нему – естественно-непосредственная, а с другой – вытекающая из него созерцательно-свободная. Да, в науке постоянно идёт борьба идей и гипотез, но сама наука является вечным посредником, примиряющим противоположности обличием их единства. Она примиряет их в себе и собою сознанием себя правдой борющихся начал.

– Но в буддизме происходит то же самое, – возразил я. – Взять хотя бы учение школы Хуаян, где в конечном итоге все противоположности сходятся, а вся материя, при ближайшем рассмотрении, оказывается пустотой. Так что я не вижу никаких противоречий между наукой и буддизмом.

– А я вижу, ты решил меня позлить, – сказала Натали, рассмеявшись.

– Давай произведём такой эксперимент, – вдруг предложил я, – заключим своего рода пари, я буду болеть за монахов, а ты за – НАСА, посмотрим кто из них быстрей сможет постичь истину и овладеть ситуацией.

Натали приняла это пари. Только после того, как мы заключили его, я подумал, что совершил большую глупость, потому что весь мой жизненный опыт подсказывал мне, что женщине никогда нельзя противоречить. И так-то мужчины и женщины принадлежат к разным мирам, уже сама физиология нас разделяет, поэтому мужчина должен всегда стремиться сблизиться с женщиной, находить с ней общий язык, убеждать её, покорять своим умом, создавать для неё более прекрасный мир, чем он есть на самом деле. Я тут же понял свою ошибку и пожалел, что заключил с ней это дурацкое пари, потому что оно могло разделить нас на враждующие лагеря и привести к катастрофе. Я знал, что никогда не нужно спорить с женщиной. Спорить с женщиной, это – всё равно, что спорить с самим Богам, ибо женщина сама является всей Вселенной. И поэтому мы, мужчины, должны научиться говорить с женщиной на одном языке. Я робко попытался исправить положение, сказав ей:

– Давай абстрагируемся от науки и религии, посмотрим на знания как бы со стороны. Ведь в душе человека есть два источника поступления информации. Ещё древние китайцы говорили, что у человека есть две души: разумная (хунь) и телесная (по). Первая, по даосской концепции, связана с эфиром Неба, который находится внутри нас, и как бы является нашей интуицией, а вторая связана с эфиром земли, то есть, со внешнем физическим миром, над изучением которого и трудится наука. Китайцы говорили, что после смерти первая, лёгкая рассеивается в небе, а вторая, тяжёлая, соединяется с землёй. Так вот знания нам дают обе эти души, только смотрят они на вещи под разным углом, земная душа нас знакомит с формами реального мира, а небесная душа проникает в сущность этого мира. Земная душа нам рассказывает о физике, химии, биологии, строении материи, а небесная душа говорит об потенциальной энергии, заложенной в вещах и скрытых силах мира.

– Всё это – заблуждения, – ответила Натали.

– Но почему же, – робко возразил я ей, – представь только зарождение нашей Вселенной, когда возник этот физически мир после большого взрыва и стал расширятся, создавая пространство. Но ведь до этого физического пространства существовала точка, откуда всё вышло, так называемое, первоначало, исток всего сущего. Наука способна объяснить всё, что случилось после взрыва, но что лежит в основе Первоначала, она вряд ли сможет кода-либо представить, потому что нужно войти в другие координаты мышления. Понять, наконец, что такое антиматерия, если эта запредельная точка содержит её в себе. Но я сомневаюсь, что наука сможет понять антимир, свою полную противоположность реальности. Ведь такие понятия, как "ничто" и "нигде", всегда были для науки загадками и думаю, что с её координатами они так и останутся для неё белым пятном, вернее, тёмным пятном. Поэтому так или иначе, нам приходится абстрагироваться от действительности, чтобы проникнуть в ту точку, откуда вышли современные знанья о мире. А это можно сделать только интуитивно, вспоминая те запредельные знания, которые нас выпихнули из той первоначальной точки, и в которую мы опять вернёмся, когда мир схлопнется.

– Но это же – абсурд, – заявила Натали, – все наши представления о мире будут до тех пор ошибочны, пока мы с помощью науки не раскроем все секреты мироздания. Только тогда мы объясним, что это за точка, и как она действует.

– Чжуанцзы назвал эту точку дворцом "Нигде", – заметил я и процитировал его слова:

И моя мысль в дворце том от всего бы отвлекалась,

И вместе с ней я мог бы уходить и возвращаться,

Не знала б она предела, куда б не направлялась,

И вместе с нею странствиям я смог бы отдаваться.

Натали рассмеялась и заметила:

– Ты – поэт, но не учёный. И все те, кто создают религии, тоже поэты, но не учёные. И мы всегда будем говорить на разных языках.

– Но Клод Бернар сказал, что он убежден, что придет день, когда физиолог, поэт, философ и теолог будут говорить одним языком и начнут понимать друг друга.

Натали улыбнулась и сказал:

– Но это будет ещё очень нескоро.

Мы замолчали. Близился рассвет. Лёгкая дремота смыкала наши веки.

И я понял, что у меня есть два пути удержания Натали возле себя: или я принимаю её точку зрения, даю ей возможность одержать над собой победу, и как бы становлюсь её рабом; или я убеждаю её в своей правоте, вновь завоёвываю её сознание, и безраздельно подчиняю её своей воле, как я однажды уже сделал во время нашего знакомства.

Я понял, что в этом мне может помочь только отец Гонгэ. И он тут же предстал передо мной, как будто вышел из того легендарного дворца "Нигде", существующего в моём подсознании. Он сразу же задал мне вопрос:

– Задумайся над тем, почему люди науки постоянно бьются над разгадкой Истины? И чем ближе они к ней приближаются, тем недоступней она им кажется.