Карфаген смеется

— В основном ищу кредитора для новой компании. И часто хожу в кино.

— Мы тоже страстно полюбили кино. Только что смотрели «Отца Сергия». Знаешь такой фильм? Уверен, режиссер сейчас в Париже.

— Его фамилия Протазанов. — Анаис говорила по–французски со слабым, не парижским акцентом. Ее голос звучал мелодично и насмешливо. На губах ее всегда была улыбка. Очевидно, она преклонялась перед Колей так же, как и я. Возможно, потому, что у нас была одна общая страсть, мне Анаис очень понравилась.

— Сейчас я почти не смотрю русские фильмы, — признался я. — Это слишком тяжелое испытание.

Коля налил нам белого вина.

— Понимаю. Есть у тебя любимый режиссер?

Это мог быть только Гриффит. Я заговорил о «Рождении нации». Когда речь шла о других фильмах, я обсуждал актеров и актрис. Лилиан и Дороти Гиш, Дуглас Фэрбенкс, Чарли Чаплин, Бастер Китон, Мэри Пикфорд. Я видел их всех.

— Вам, наверное, нравится Гарольд Ллойд! — Анаис пришла в восторг. — Разве он не чудесный! Такой нелепый! Такой забавный!

— И Ферн Андра или Пола Негри? Разве ты не находишь их столь же привлекательными, как все эти американцы? — Коля сардонически усмехнулся. — И впрямь, Димка, ты становишься поклонником американцев! Я думал, что ты ненавидишь эту страну. Ты туда собираешься?

— Мне вполне хватит Лондона. Помнишь миссис Корнелиус? Она согласилась помочь мне, когда я приеду. Но у меня тоже проблемы с визой. Возможно, если бы я был один, все прошло бы легче, но у моей подруги Эсме вообще нет документов. — Коля знал о моей первой Эсме. Я немного рассказал ему о встрече в лагере Махно. — Точная копия прежней. Эсме, которая очистилась.

Анаис сказала:

— Может, ее смогла бы удочерить приличная английская семья.

Коля рассмеялся:

— Ты слишком жестока, Анаис. Мы подумаем вместе и отыщем какое–нибудь решение. У твоего отца есть деловые связи в Англии. Он сможет помочь? — Коля обратился ко мне: — Отец Анаис — промышленный магнат, кавалер Легиона чести[145] и бывший член Палаты депутатов. Видишь, в какие влиятельные круги я теперь вхож, Димка? И все–таки не могу получить разрешение на выезд в Соединенные Штаты, чтобы преподавать там русский язык. Вместо этого я — альфонс.

Анаис неодобрительно поморщилась:

— Когда военные действия в России закончатся, ты сможешь вернуть по крайней мере часть своего состояния.

Коля подмигнул мне.

— Ты так думаешь, дорогая? Русские везде стали нищими гостями. Бедными родственниками всех остальных народов мира. Люди скоро перестанут нас терпеть.

Официант подал основное блюдо.

— Как далеко зашла ваша «Аэронавигационная компания», мсье Митрофанич?

Анаис толкнула Колю, который фыркнул от смеха, и наклонилась ко мне. Естественно, она называла меня именем, под которым я жил в Петербурге.

— Некоторые кредиторы заинтересовались проектом, но ничего конкретного пока нет.

— Вы думаете, это хорошее деловое предприятие?

— Мы используем в своих интересах рост туризма после войны. Количество пассажиров, путешествующих из Нью–Йорка в Париж, значительно возросло — и это только одно направление. Мое судно будет перемещаться гораздо быстрее круизных лайнеров, путешествия станут спокойнее и безопаснее. Конечно, мои проекты совершенствуются, я изучил все сведения о строительстве дирижаблей, которые удалось собрать за время войны. Теперь немцы обогнали всех. Британцы планируют начать коммерческие перевозки через год или два. За несколько месяцев мы сможем опередить и тех и других, если корабль привлечет всеобщее внимание. Например, если во время пробного полета он пересечет Атлантику за рекордный срок.

— Это восхитительно, мсье. — Анаис аккуратно отрезала кусок мяса. — И весьма убедительно. Что ты об этом думаешь, Коля?

— Он — гений, — просто ответил мой друг. — Я верю, что он способен на все.

Разговор перешел на общие темы. Я внезапно испытал прилив абсолютного счастья. Вечер прошел очень успешно, я был в ударе. Мы ушли из ресторана едва ли не последними. Оба чудесных создания расцеловали меня на прощание, и Коля записал адрес, поклявшись, что очень скоро свяжется со мной.

— Мы больше никогда не расстанемся!

Насвистывая веселый мотив, я зашагал по рю Сен–Сюльпис и только тут понял, что забыл сообщить Коле о смерти его кузена, Алексея Леоновича, пилота, который едва не погубил меня, разбив свой самолет. Возможно, подумал я, было бы нетактично сразу заговаривать о таких вещах. Я мог все рассказать Коле в ближайшем будущем.

Когда я вернулся, Эсме, как обычно, спала, но в тот вечер ее дыхание было быстрым и неровным. У нее начался жар. Я держал ее потное маленькое тельце на руках и укачивал ее, когда она стонала:

— Не оставляй меня, Максим. Не оставляй меня.

Я дал Эсме немного воды и аспирин, чтобы ослабить жар, а потом лег рядом с ней и попытался рассказать о своей встрече с Колей, но она вновь погрузилась в беспокойный сон.

На следующее утро я отправился на поиски доктора. Ближайший жил на бульваре Сен–Мишель. Доктор Гюлак насквозь пропах табаком и розовой водой. Его моржовые усы пожелтели от никотина, кожа, покрытая пятнами, напоминала панцирь черепахи. Я помню седые редеющие волосы, до блеска отполированные ботинки и старомодный сюртук. Осмотрев мою девочку, он твердо сказал, что Эсме нужно хорошенько отдохнуть. Он дал микстуру и потребовал, чтобы Эсме принимала ее три раза в день. У нее анемия, сказал доктор. Она страдает от нервного истощения.

— Но она очень молода, — сказал я старому дураку. — В ней полно жизненных сил. Она — ребенок!

Доктор Гюлак недоверчиво посмотрел на меня:

— Она употребляла слишком много алкоголя. И мне трудно перечислить все наркотики, которые она, несомненно, принимала. Кто–то должен следить за вашей сестрой, мсье, если вы сами не можете этого делать.

Я не стал говорить ему, что Эсме употребляла наркотиков и спиртного не больше, чем я сам.

— Она страдает от обычных в наше время симптомов, — неодобрительно заметил доктор. — У вас нет родителей? Лучше бы ей остаться с ними.

— Мы сироты.

Он вздохнул:

— Не стану вас осуждать. Но вам нужен кто–то, способный направить вас по верному пути, мсье. Я советую вам уехать из Парижа. Поживите в провинции месяц–другой. Измените свой образ жизни.

Я вызывал доктора, а не священника. Поучения меня раздражали. Тем не менее я вежливо поблагодарил его, сказал, что обдумаю это предложение, и отдал наши последние деньги. Когда я сел на стул у кровати Эсме и сжал ее теплую, мягкую руку, мне в голову пришла мысль: а не был ли я чрезмерно эгоистичен? Почему я настаивал, чтобы она вела такую же жизнь, как и я? Я всегда отличался невероятной активностью — я полагаю, это свойство живого ума. Другим людям редко удавалось за мной угнаться. Вероятно, я был несправедлив, ожидая от Эсме такой же энергии. Она слишком молода, она еще не имела представления о пределах собственных сил. Это погружение в коматозное состояние, возможно, стало для нее формой отдыха. Я решил ухаживать за ней, пока она окончательно не придет в себя. За это время я обдумаю положение. Я верил: теперь, когда для нас открылись новые возможности, дела пойдут лучше. У Эсме были все основания для беспокойства. Она, вероятно, инстинктивно чувствовала, что меня тревожит ЧК. Кроме того, я говорил ей, что мы поедем в Англию, а мы все еще оставались в Париже. Она по–прежнему слабо владела языком. Вероятно, Эсме начала тосковать по дому и не хотела мне в этом признаваться. Наверное, нет ничего хуже такой беспомощности — смотреть, как рядом кто–то бредит и дрожит в лихорадке, от которой не помогут никакие медицинские средства. Как бы то ни было, я совладал с паникой. Я подумал, что стоит проконсультироваться у кого–нибудь еще, и решил, что при первой же встрече с Колей попрошу его порекомендовать более знающего доктора, чем этот местный шарлатан. Как ни прискорбно, это почти наверняка означало, что мне придется посетить Сережу.

145

Вероятно, здесь смешаны Русский легион чести, специальное формирование из военнослужащих Русской императорской армии, участвовавшее в Первой мировой войне в составе вооруженных сил Франции, сформированное после Февральской революции в России из числа добровольцев распущенного Русского экспедиционного корпуса, и французский орден Почетного легиона, основанный Наполеоном Бонапартом по примеру рыцарских орденов. Принадлежность к ордену является высшим знаком отличия, почета и официального признания особых заслуг во Франции.