Карфаген смеется

Хакир и бандит некоторое время беседовали на своем языке. Я смог разобрать лишь несколько слов, главным образом связанных с войной. Наконец Хакир обернулся ко мне:

— Мы отдохнем пару часов, а потом двинемся дальше, хотя темнеет здесь очень рано. Вы умеете ездить верхом, мсье Пятницкий?

Я неохотно сказал, что умею, хотя мой опыт весьма невелик. Автомобиль, по словам Хакира, должен был вернуться в Скутари. Здесь он слишком заметен. Кроме того, машина все равно не смогла бы проехать по этим дорогам. Я почувствовал настоящий упадок сил, поняв, что разрывалась еще одна важная связь с цивилизованным миром. Теперь, как и на Украине, я унизился до езды на пони. Я утешал себя, вспоминая о греческом наступлении в Анатолии. Вполне вероятно, что Кемаль и его бандиты завтра–послезавтра будут схвачены. Меня могут спасти очень скоро. Важнее всего не испугаться при звуках выстрелов и не попасть под шальную пулю. Я заставил себя позабыть обо всех проблемах и погрузиться в транс, почти в кому — в прошлом это умение сослужило мне добрую службу. Мне фактически удалось отключить мозг, я едва осознавал, что делаю и говорю. И в то же время я не утратил желания сбежать — и смог бы это сделать при первой же возможности. Вскоре я стал действовать автоматически — ехал вместе с остальными по дну долины: мы преодолели узкий проход и снова оказались посреди ужасной, бесплодной равнины.

Под луной пустыни, верхом на тощем, ужасно пахнувшем пони, я ехал по земле столь отвратительной, грязной и никчемной, что никак не мог представить, что кто–то желает за нее сражаться, не говоря уже о том, чтобы за нее умирать. Возможно, думал я, людей ввели в заблуждение, и они видели богатейшие земли там, где простиралась лишь безжизненная пыль.

В ответ на мои вопросы бимбаши Хакир повторял, что мы в некотором отдалении от Карагамуса. Для меня эти слова звучали абсолютной бессмыслицей. В любом случае мое внимание скоро отвлеклось на кое–что другое — я почувствовал первые укусы вшей. Я снова испытывал все знакомые прелести бандитской жизни. Как нелепо все выходит, думал я. Я вновь устремился к просвещенному будущему и оказался в невежественном прошлом. В моем чемодане лежали чертежи изумительного нового аэроплана, который мог изменить всю историю XX века. И тем не менее сейчас я ехал рядом с мужчинами, привычки и склонности которых не менялись тысячу лет, которые во всех отношениях (за исключением более современного оружия) напоминали своих диких предков, Очевидно, Кемаль попал в ту же ловушку, что и Ленин, — он объединил примитивные силы, крестьян и бандитов, чтобы повернуть ход войны в свою пользу. Поэтому теперь вся власть целиком принадлежала людям, которые противились переменам. Меня слегка утешило, что бимбаши Хакир сидел в седле немногим лучше, чем я. Он испытывал страшные неудобства, пытаясь держаться подальше от своих нерегулярных воинов, по возможности избегая прямого соприкосновения с их невероятно грязными телами. Их, в свою очередь, явно удивляла наша неловкость. Они поглаживали сальные усы, посматривали на нас из–под густых черных бровей, перешептывались и усмехались. Однажды мы остановились среди скрюченных карликовых сосен и увидели, как огромный локомотив, громко гудя и сверкая огнями, пронесся в ста ярдах под нами. Я заметил, что бандиты старались не смотреть прямо на поезд, они отводили глаза, как будто верили, что поезд на них набросится, если они на него взглянут.

Ночью, когда мы дали лошадям отдохнуть, я с надеждой подумал, что обещание повстанческого золота было для этих головорезов важнее, чем содержимое моей сумки. Мы проехали еще несколько миль до рассвета и натолкнулись на маленькую зловонную деревушку. Здесь мы позавтракали хлебом и мясом на глазах у жителей, силуэты которых были едва различимы на фоне зданий цвета испражнений и бледно–желтых улиц. Все, включая собак и коз, казались созданными специально для того, чтобы сливаться с окружающей местностью. Я смог более–менее спокойно вздремнуть, пока османы возносили свои молитвы, но вскоре мы снова двинулись в путь. Теперь за копыта наших пони цеплялись желтая трава и липкая грязь, продвижение вперед иногда становилось почти невозможным. Некоторое время накрапывал дождь, потом под серым небом все стало сырым и холодным. Несколько раз мы проезжали мимо загадочных древних руин, сильно пострадавших от непогоды. Равнина казалась бесконечной. Мы натыкались на одиноких пастухов со стадами черно–белых овец. Большие желтовато–коричневые собаки подбегали к нам, лаяли и скалили зубы, пока хозяева не отзывали их. Той ночью мы на несколько часов разбили лагерь на открытой местности, у нас не было никакой еды, кроме фиг и маслин. Потом мы снова двинулись в путь. Я не понимал, как можно в этой дикой местности отыскать дорогу без карты или компаса. Несколько раз мы пересекали железнодорожные пути, но бандиты не использовали их, чтобы определять направления. Скорее рельсы причиняли им неудобства. Меня, однако, всегда радовал вид железной дороги. Это означало, что связь с цивилизацией все–таки сохранилась, хотя мятежники, очевидно, предпочитали путешествовать более осторожно. На третий день, когда мы поили лошадей на берегу маленького озера, на небольшой высоте над нами пролетел «де хэвилленд» с полустертыми знаками, французскими или американскими. Бимбаши с трудом остановил своих товарищей–бандитов, которые уже готовились вытащить винтовки и открыть огонь по самолету. Я мигом вспомнил, что мы находимся в стране, до сих пор пребывающей в состоянии войны.

Во второй половине дня уровень почвы начал резко подниматься, затем вдалеке появился высокий горный хребет, а за ним огромные вершины. Майор Хакир, казалось, успокоился и улыбнулся мне (теперь я полагаю, что он и сам боялся заблудиться). Хакир указал вперед.

— Анкара, — сказал он.

Город вырисовывался на вершине горного хребта — изломанная линия пострадавших от непогоды крыш, над которой вздымалось несколько минаретов. Эта линия резко обрывалась на юге, где стояла огромная квадратная невыразительная крепость. На крутом горном склоне я увидел опаленные огнем руины и счел их свидетельством недавнего нападения. Когда я высказал свое предположение, Хакир удивился. Он покачал головой.

— О нет, — сказал он. — Это были проклятые армяне. Они от нас не ушли.

За горным хребтом высокие вулканические пики создавали яркий синий фон для охряно–коричневого жалкого города. Анкара оставалась такой же неизменной, как и все прочие поселения, которые нам встречались по пути. Тут и там в предместьях виднелись руины, очевидно, римские. В другой части поселения сохранились остатки древней греческой Анатолии. Чуть ниже старого города располагались современные здания, но и они на самом деле были двухэтажными лачугами. Над самой большой развевался красно–желтый флаг, штандарт современного Ганнибала, который теперь собирал новую орду с равнин и гор Малой Азии, готовясь еще раз выступить против Рима и всего, что он воплощал. Я увидел артиллерийские батареи, траншеи, мешки с песком. Очевидно, город был хорошо защищен. Половину орудий, охранявших новый Карфаген Кемаля, совсем недавно изготовили христиане. Я видел ровные ряды армейских палаток, импровизированные убежища, большие шатры, палатки из шелка и хлопка, доставленные, возможно, прямо из какой–то аравийской пустыни. Здесь стояли грузовики, легковые автомобили и по крайней мере два разобранных самолета. Но все–таки лошадей по–прежнему было больше всего.

В лагере царил хаос — очевидно, шла подготовка к сражению. Многочисленные конные башибузуки, одетые в яркое тряпье, скакали во все стороны, крича и визжа. Их голоса заглушали завывания имамов и редкие выстрелы в воздух. Несмотря на кажущийся беспорядок, лагерем неплохо управляли. Здесь чувствовалась аура дисциплины, которую я замечал до этого только раз, в крепости анархистов, у Нестора Махно. Запах горящих дров разносился над биваком, смешиваясь с вонью нефти и кордита, сотни маленьких костров горели в землянках в предместьях Анкары. Бимбаши Хакир неуклюже пытался расхваливать свою цитадель, но армия выглядела еще слишком ничтожной, чтобы противостоять грекам. Я вновь утешил себя: возможно, все, что мне нужно делать, — выжидать, пока нас не захватят в плен. Охранники пропустили нас через первую линию обороны. Мы въехали в город и в северной его части обнаружили неописуемую деревянную виллу, украшенную знаменем Кемаля. Она стояла наособицу, на некотором расстоянии от скопления бараков, была, очевидно, недавно покрашена и находилась в гораздо лучшем состоянии, нежели все прочее. Мы спешились. Ухватив меня за локоть, Хакир шагнул внутрь.