Карфаген смеется

Я вернулся к стойке отеля, где псевдофранцуз вручил мне записки от миссис Корнелиус и Леды. Тут же, на бумаге отеля, я написал короткое письмо баронессе, предложив ей встретиться со мной вечером в «Токатлиане», а потом отправился в постель, чтобы вздремнуть пару часов и избавиться от тревог.

Когда я проснулся, мое настроение улучшилось. Помог и хороший свежий кокаин, который я раздобыл с помощью Мерси. К тому времени как я помылся и оделся, пробило уже шесть часов, поэтому я решил пойти в «Ротонду», чтобы выпить и попрощаться со своими податливыми малышками. Помимо Бетти и Мерси, я уделял слишком много внимания всем остальным, а этого делать не стоило. Настало время отступить, все обдумать, как минимум на несколько дней найти новую спутницу. Может, будет гораздо мудрее уделять все внимание баронессе. Окунувшись в зеленый туман кафе, я пустился на поиски своих верных спутниц. В это сравнительно спокойное время Бетти и Мерси всегда сидели за одним и тем же столиком, но сейчас их не оказалось. Я предположил, что они нашли раннего клиента. Однако когда я спросил о них уродливого сирийца, тот не пожелал сказать ничего определенного, лишь смущенно почесывал свои бородавки. Он сказал, что девочки, вероятно, работают в Стамбуле. Они не показывались уже несколько дней. Он укрылся в своей каморке. Одна из ближайших приятельниц Мерси, стройная белокурая армянка, отзывавшаяся на имя Соня, подслушала наш разговор. Как только сириец удалился, она подошла, шелестя муслиновым платьем, и села за мой столик.

— Он лжет, — сказала Соня по–русски (она была христианкой), подняла голову и посмотрела на клубы дыма, висевшие у потолка. — Я знаю, ты давно не видел Бетти и Мерси. Ты был с Фатимой и ее компанией, верно?

Я подтвердил. Соня продолжала:

— Сириец сказал нам, что они уехали вместе с тобой за границу. Он не хотел скандала. Но почему он так сказал? — Она поджала розовые губы. — Думаю, что они, вероятно, пошли ночью в Стамбул. Есть там одна старуха, богатая вдова, которой нравится с ними играть. Ничего особенного. Но они всегда возвращались к утру. Симка, дорогой, я уверена, что их похитили.

Я знал, как привлекают обычных шлюх всякие волнующие истории, поэтому снисходительно улыбнулся. Конечно, похищения были достаточно распространены в Константинополе.

— Но кто заплатит выкуп? — вполне резонно спросил я.

— Никто, — сказала Соня. — Их родители умерли в тюрьме. Я думаю, что их уже продали. Несколько дней назад приезжал покупатель, македонец. Они почти наверняка были в списке его приобретений. Я видела его записи. Я сразу предупредила Мерси, но она решила, что я шучу. Сириец как–то связан с этим делом. Наверняка связан.

— Но куда же их продали? Не в Стамбул?

Соня разглядывала свои сверкающие ногти. Теперь стало очевидно, что она с трудом сдерживала рыдания. Ее грудь высоко вздымалась.

— В Египет? Наверное, туда. В Джидду[72]? Есть много мест. В Европе тоже есть бордели. В Берлине, например. Но, если будет слишком много шума, их могут отправить даже по дороге султана.

Она имела в виду, что к их телам привяжут камни и утопят в Босфоре. Я расстроился. Я был не в том положении, чтобы пытаться разыскать их. Я знал, что турецкие власти не проявляли интереса к таким заурядным проблемам, а британцы чаще всего не могли ничего поделать. Я попросил Соню связаться со мной, если она узнает что–то еще, хорошее или плохое, и дал ей несколько американских долларов на выпивку. Потом я вышел из кафе и направился к «Токатлиану».

Я окунулся в густой, насыщенный полумрак. Очевидное богатство этого места и персидские декорации помогли мне расслабиться. На небольшой сцене, освещенной янтарными и изумрудно–зелеными огнями, пронзительно играл негритянский трубач, рассказывая о печалях какого–то раба с берегов Миссисипи. Оркестр не мог аккомпанировать ему как следует. Прочие музыканты были евреями, они с гораздо большим удовольствием играли бы венгерские польки или австрийские вальсы. Длинный бар заполнили итальянские солдаты, праздновавшие день рождения товарища. Один из них пытался спеть печальную песню под пронзительную музыку, звучавшую со сцены. Я бросил взгляд на графа Синюткина, по–видимому, постоянного клиента. Он встал из–за стола и скрылся в задней комнате. Частные квартиры за рестораном и над ним часто использовались для свиданий. Баронесса подошла сзади и коснулась моего плеча. Она надела новое красное вечернее платье, которое ей не очень шло, хотя и подчеркивало вальяжную, пропорциональную фигуру. Я все еще считал ее привлекательной, особенно в качестве замены миссис Корнелиус. Обеим была присуща та старомодная красота, которую я ценил гораздо больше, нежели сомнительные прелести мальчикоподобных вертихвосток, тогда только начинавших появляться. Я горжусь тем, что у меня поистине католические сексуальные вкусы. Коля всегда настаивал, что это свидетельствует об истинной человечности. Я поцеловал руку Леды. Я был почти влюблен. Я чувствовал, что она преисполнилась надежды. С некоторыми трудностями мы пробрались сквозь толпу к нашему столу. Пара слов минхееру Ольмейеру — и мы узнали, что в любой момент можем подняться в свободную комнату. Баронесса следила за мной томным и страстным взглядом, и я сознательно заставил себя расслабиться и сосредоточиться на этом волнующем воплощении славянской женственности. Маленькие шлюхи — всего лишь две из многих тысяч, в конце концов. Чрезмерное беспокойство о судьбе Бетти и Мерси было бы лишь глупой сентиментальностью. Вполне вероятно, что они сейчас наслаждались жизнью в неслыханной роскоши. Такие девочки всегда рискуют. Мне следовало беспокоиться о том, как нам с миссис Корнелиус выбраться из этого города, который становился все более и более зловещим. Но даже эта мысль отошла на задний план, когда я использовал все свое очарование, чтобы подготовить баронессу фон Рюкстуль к совокуплению, которого она столь явно жаждала. Мы с ней немного поели, чуть больше выпили, а затем по лестнице, ведущей из вестибюля, осторожно поднялись в коридор, стены которого были украшены черным плюшем и зеркалами. Он вел к гостевым комнатам «Токатлиана».

Когда я снимал с Леды платье, она схватила мой член и начала сжимать его пальцами. Мне пришлось успокоить ее, предложив немного кокаина. Баронесса сказала, что ей так не хватало и моего члена, и моих наркотиков, что она едва не сошла с ума. Она повздорила с няней своей дочери и вообще вела себя очень дурно. Меня ее признания не интересовали, и я заставил Леду замолчать, опустив ее голову к моей расстегнутой ширинке, пока высыпал кокаин на маленький мраморный столик. Я привык к своим отзывчивым шлюхам, и баронесса немного удивилась моему неромантичному поведению, но она не сопротивлялась и приняла мое многообещающее обрезанное орудие удовольствия, которое оставалось для меня и радостью, и позором. Поддавшись революционному модернистскому безумию, мой отец невольно дал очевидное подтверждение ужасным слухам о еврействе, которые так часто мешали мне в обществе, а иногда подвергали серьезной опасности. Отдав меня в руки того глупого «грамотного» хирурга, он наложил на меня печать Авраама. Теперь, когда почти всех мальчиков лишают крайней плоти при рождении, это ничего не значит, но в свое время это было признаком расы и религии, предназначенным для того, чтобы пугать невежественных женщин и осуждать на смерть мужчин. Но это не интересовало баронессу фон Рюкстуль — жадные зубы, язык и губы касались объекта почти бессмысленной похоти, а я ускользал от дневных забот, ибо ее неопытность была успокоительной. Любовные ласки зрелой решительной женщины — как раз то, что нужно мужчине в трудную минуту. Я сужу по собственному опыту. Всю ночь я наслаждался ласками моей похотливой Леды, удовлетворяя ее желание и в то же время возвращая ей веру в мою любовь (если не в мою верность, в которой она несколько раз усомнилась, хотя и без злобы). Я должен признать, что испытывал огромное удовольствие от того, что красивая русская аристократка находилась целиком в моей власти. Я начинал подумывать о том, чтобы познакомить ее со своим гаремом маленьких шлюх.

72

Джидда — город в западной части Саудовской Аравии, второй по величине в стране, «экономическая столица», крупнейший в округе Мекка.