Страница 36 из 82
В общем, корабль к бою и походу готов! Вышли до рассвета, нас даже на бранд-вахте ни о чём не спрашивают, видимо особый статус "Новику" мы заполучили явочным порядком. Почему мы крадёмся в темноте и не на восток, а на юг, да потому, что с восточной стороны подходы круглосуточно пасут японские миноносцы. Вот мы и хотим вдоль Шантунгского полуострова просочиться в сторону Корейского пролива. К слову, там ещё хотим шорох навести, ведь японцы наверняка узнают, что мы ушли, вот пусть и думают, что это наша главная цель. Николай крутит в голове командирские вопросы, всё ли успели, всё ли взяли, ничего не забыли…
Японские миноносцы остались позади, снова шарахаемся от всех дымов на горизонте, Клёпа в дозоре бдит, видимость — обзавидоваться. Здесь уже весна во всей красе, а Питере ещё в апреле может снег выпасть. До чего же хорошо в море. Вроде и начальство только пару раз дёрнуло и отстало. Нас известили, что назначен призовой суд и Император решает, как назвать новые крейсера, в России традиционно право давать названия военным кораблям только у Императора. Часто просто перекочёвывают названия списанных или погибших кораблей, так уже несколько веков в русском флоте есть "Ретвизан" — захваченный когда-то Петром шведский линейный корабль или фрегат. А сколько уже было "Рюриков" и "Баянов". Вот теперь и "Чиоду" с "Акаси" ждёт переименование, а я бы оставила старые, пусть японцы сдохнут от злости, названия довольно благозвучные не "Йокосука" какая-нибудь. Но не нам о сём судить, скажут "Дерижобель", значит так и будет, есть свои прелести в самодержавии. Фон Кнюпфер уже приходил с идеей, как можно использовать два новых аппарата при атаке аналогичной атаке "Микасы", схемы рисовал, зудит ему опробовать. Успокоили его, что когда будем шорох в Корейском проливе наводить, тогда и испытаем в реальных условиях.
Макаров уже едет, к нам, в другой истории вроде бы дольше собирался, но здесь ведь он уже был готов. Видимо собрался заранее и дела к передаче приготовил. Интересно, Колчак успеет с иконой или следом привезёт? Боцмана озадачила, что можно нам на рубке или на носу нарисовать двадцать шесть перечеркнутых японских флажков, а три можно отдельно обвести в кружочек или перечеркнуть Андреевским флагом, которые мы в плен привели. Или как вариант нарисовать двуглавого орла и в венке в лапах поместить цифру через дробь, типа утопленные и взятые. Боцману больше понравился вариант с флажками, говорит, что "так красивше". Подкинули ему идею трафаретов, ходит теперь такой загадочный, а я просто вспомнила звезду с цифрой на рубке подводной лодки и самолёты с рядами звёздочек. Надо, кстати, и пароходы наши посчитать, а то как-то это из поля зрения выпустили, а может ну, их? Озадачим Сергея Николаевича, самодуры мы или где? Кстати, японский офицер, которого мы на истребителе поймали гуляет по городу в форме и с саблей и это в эти времена совершенно нормально, не придумали здесь ещё лагеря для военнопленных, хотя матросов вроде в тюрьме содержат.
Радист притащил телеграмму из набора букв, уверял, что поначалу запрос был на русском, а дальше пошла такая абракадабра, спрашивает, что ему делать. А что тут делать. Ключа к шифру у нас нет, значит выкинуть и голову не забивать. Под настроение вспомнился анекдот:
"Помер старый Абрам в Одессе. Собрались родственники, но надо как-то родственников в Киеве известить, а денег на телеграмму жалко. Думали-думали и послали телеграмму из двух слов АБРАМ ВСЁ
Наутро им принесли телеграмму из Киева с одним словом ОЙ"
Вот уж не ожидала такой реакции, до вечера в разных концах корабля хохот раздавался. Перед ужином под настроение устроили очередные песенные посиделки перед мостиком. С учётом наших пассажиров подарила им вспомнившуюся песню Высоцкого:
Бросьте скуку, как корку арбузную,
Небо ясное, лёгкие сны.
Парень лошадь имел и судьбу свою
Интересную до войны.
А на войне, как на войне!
А до войны, как до войны!
Везде, во всей вселенной,
Он лихо ездил на коне,
В конце войны, в конце весны
Последней, довоенной!
Но туманы уже по росе плелись,
Град прошёл по полям и мечтам,
Для того, чтобы тучи рассеялись,
Парень нужен был именно там!
Там на войне, как на войне!
А до войны, как до войны!
Везде, во всей вселенной,
Он лихо ездил на коне,
В конце войны, в конце весны
Последней, довоенной!
Там на войне, как на войне!
А до войны, как до войны!
Везде, во всей вселенной,
Он лихо ездил на коне,
В конце войны, в конце весны
Последней, довоенной!…
Удивительная песня, текста минимум, а настроения море и мелодия шикарная и такая ёмкая картина нарисована.
Потом, как-то почти автоматически, не задумываясь, спела "Лихо, моё лихо!" Розенбаума:
Лихо, моё лихо!
Што ж ты не голубишь?
Што же ты спиною, не лицом стоишь?
Ой! Милый мий товарищ!
Што ж ты мене губишь?
Што же не спросивши в грудь мою палишь?
За чию то жинку,
Што не стоит дроби,
В дуло засылаешь пулю из свинца…
Ой! Милый мий товарищ!
Што ж ты мене гробишь?
Што же ты дырявишь грудь у молодца?
Ой! Милый мий товарищ!
Што ж ты мене гробишь?
Што же ты дырявишь грудь у молодца?
Мамо! Мое мамо!
Ты не плачь, голуба!
С ног сымают, мамо, мои сапоги!
Ой, милы мий товарищ!
Ай, што ж ты такий глупый?
Я ж ещё и года в них не отходил…
Што же каже батьку,
Колы вин побаче,
Оселок казачий ляжет на ветру?
Ой, што ж ты мий товарищ!
О то ж який горячий,
Як же ты проснешси завтречки с утру?
Ой, што ж ты мий товарищ!
О то ж який горячий,
Як же ты проснешси завтречки с утру?
В даль с горы зеленой
Кровь моя селена,
Ручейком из раны вниз бежит звеня.
И дождичком умытый,
Я лежу убитый,
А в голове копыто моего коня.
И дождичком умытый,
Я лежу убитый,
А в голове копыто моего коня…
Может усатые казачьи лица спровоцировали. На этом фоне навеяло, вспомнилась одна из самых любимых песен у Розенбаума "Кувшин":
Жил старик, колесо крутил,
Целый век он кувшин лепил,
Свой, на ветрах замешивал воздух.
И скрипел, друг, гончарный круг,
Тихо пел рано поутру
Он, старец и мудрец талым звёздам:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин,
Будет лунный мой кувшин".
Годы шли, спину сгорбили,
Круг скрипел, ветры гордые,
Взвив, затихали в пальцах покорно.
И смеясь, а что худого в том,
Люд кричал: "Сумасшедший он!" -
Но в ответ шептал старец вздорный:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин,
Будет лунный мой кувшин".
Зло своё кто осудит сам?
Раз в сто лет чудо сбудется,
И засверкал кувшин круторогий.
Полон был до краёв водой,
Голубой, ледяной росой.
Пей, путник, он стоит у дороги.
И теперь зависть белая,
И теперь люди веруют,
И чудеса в цене потеряли вдруг.
А дожди грустной осенью
С неба ветром доносят нам
Лишь обрывки песенки старой:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.